Однако в таких утверждениях, сообщаемых прессой, много сочинительства. К примеру, Алексей Агуреев, со ссылкой на американского журналиста Сеймура Херша, пишет: “Когда “гром грянул” и Горбачев был изолирован у себя на даче в Форосе, американцы уже знали, что совладать с путчистами может только Ельцин. Благодаря развитой системе технической разведки американцам удалось зафиксировать и расшифровать секретные переговоры Крючкова и Язова со своими подчиненными. Они были в курсе и того факта, что большинство их командиров гарнизонов на местах отказывались отвечать на телефонные звонки из Москвы. Таким образом, обстановка прояснялась. Стало видно, что путчисты не пользуются поддержкой в войсках и что многие военные предпочитают занять выжидательную позицию.

Президент Буш, как только он был поставлен об этом в известность, распорядился немедленно предоставить секретные разведывательные данные в распоряжение Ельцина, и тот уже, основываясь на анализе этих данных, мог принимать решения.

Помимо этого, американский специалист по связи находился в российском “Белом доме” и помог установить надежные линии связи. Используя их, Ельцин смог связаться с командирами многих частей и убедить их не поддерживать путчистов. Примечательно, что, пойдя на этот шаг, сам Буш с технической точки зрения пошел на нарушение подписанного за 4 дня до этого закона, согласно которому в случае предоставления иностранному государству информации, подобно перехваченной секретным переговорам, президент США должен был проинформировать об этом конгресс”. [32]

Можно успокоить Буша — никакой информации Ельцин от него не получал. О настроениях в армии, которая терзалась “разоблачениями Собчака” по тбилисским событиям (“тбилисский синдром”) и других “демократов”, мы знали лучше, чем все западное разведывательное сообщество. Никаких новых “линий связи” нам в “Белом доме” никто не оборудовал — в этом не было никакой необходимости. Здание Российского Парламента было оборудовано самыми совершенными видами связи — не хуже, чем в Кремле. И ничего, я думаю, заранее Ельцин не знал. Поскольку был растерян, находился в прострации, когда я увидел его в 7 часов утра, — раньше, чем кто-либо другой.

Когда утром рано 19 августа 1991 года я заскочил к нему на дачу, застал его обрюзгшим, растерянным...

Первое, что я посоветовал: немедленно позвоните высшим военным чинам, — узнайте, какова их позиция. Спросил: “Как, по-вашему, кто бы мог поддержать Конституцию?”

Ельцин ответил: “Грачев!”.

“Звоните! Звоните Кравчуку, Назарбаеву. Учтите, нам надо выступить за точное соблюдение Конституции, потребовать возвращения в Кремль Горбачева”.

Ельцин скривился.

“Требуя возвращения Горбачева к исполнению своих обязанностей, мы сможем получить поддержку мирового общественного мнения. Оставьте свои личные предвзятости, если не хотите потерпеть поражение”.

“Да, пожалуй, вы правы”... Через 10 минут Ельцин разговаривал с Грачевым. И “линии связи”, которые якобы наладил специалист из ЦРУ, работали исправно — здесь не нужен был “иностранный специалист”. И контролировались они Крючковым. А мы разговаривали все эти дни по этим “линиям связи” и обрекли на поражение их “хозяина” — Крючкова. И никаких “специалистов из ЦРУ” не надо было иметь, чтобы поднять трубку телефона и назвать город, страну, лицо, с которым Ельцин или я могли бы переговорить. Что мы и делали непрерывно в те дни.

Кстати, тогда, рано утром 19 августа, Ельцин переговорил с Назарбаевым. Очень коротко и сухо. Остался недоволен. А Кравчука не нашли. Днем выяснилось, почему “не нашли”. Он выступил фактически в поддержку ГКЧП. Как потом подтвердил сам Кравчук, его до смерти напугал прибывший в Киев Варенников.

Не случайно я в докладе экстренно собравшемуся Верховному Совету 22 августа подверг резкой критике этих двух лидеров.

Конечно, в тех событиях какая-то информация от ЦРУ к Ельцину поступала. Еще в своей статье, посвященной годовщине августовского переворота, в начале августа 1992 года, я писал, что один из помощников Президента на ходу разъяснял мне, что получена “информация также из американского посольства — ночью, с 20 на 21 августа, последует штурм и взятие “Белого дома”.

А потому... Ельцин спокойно готовился удрать в это самое иностранное посольство.

Машина была готова. Мне тоже предложили “место”. Я отказался, вышел из гаража, поднялся на лифте и через кабинет Ельцина последовал к себе. Но предварительно я сказал, что “жизнь Президента надо спасать. Но у меня здесь 200 парламентариев. И я должен быть вместе с ними”.

Да, еще один момент. Ни с какими воинскими командирами Ельцин тогда не говорил. Только с Грачевым — и то один раз. Вели разговоры с генералами: я , Скоков, Кобец, Баранников. Больше никто.

Все это я написал еще в августе 1992 года, помня об ответственности перед Историей. Разумеется, я не писал “всего”, с точки зрения Истории не имеющего особого значения. Так же, как не пишу “всего” и сейчас. Не вижу надобности кого-то унизить, описывая поведение слабовольных людей в часы исторических трагедий, развязать которые они всемерно помогают, но участвовать в них достойно не могут. И говорю я всего лишь о некоторых конкретных фактах.

Так что никаких “специалистов ЦРУ” в “Белом доме” в августе 1991 года не было, во всяком случае, легальных, действующих с нашего согласия. Думаю, что этих “специалистов” было множество в сентябре-октябре 1993 года. И на этот раз они, конечно же, действовали с полного согласия Ельцина и его ближайших помощничков по этим делам. Напомню, что со времени, когда в Кремле я привел к присяге первого Президента России, контроль над “Белым домом” полностью перешел ко мне. Да, собственно, я его контролировал и ранее как первый заместитель Ельцина. И никто не возражал — никаких интриг, склок я не допускал, никаких “команд”, соперничающих с “командой” Ельцина не создавал. Исходил из того, что все мы — служим народам России, работаем на улучшение условий его жизни, на Демократию. Поэтому все, что происходило в парламентском здании во время августовского путча, мне становилось известно раньше, чем Ельцину или кому-либо другому. Да и не только в парламентском здании — но и то, что происходило тогда в Кремле.

...Прибыл я тогда из Архангельского в парламентское здание в 10 часов 20 минут, после написания нашего Обращения к гражданам Российской Федерации. Это обращение писал я, подписали мы трое — Ельцин, Силаев и я. Приехав в здание Верховного Совета, я быстро провел заседание Президиума. Приняли ряд решений, в том числе о срочном созыве специальной сессии Верховного Совета в связи с государственным переворотом, отработали план наших действий, собрали всех депутатов; определили, что делать и как делать. И быстро начали действовать. Ельцин со свитой приехал часов в двенадцать - начале первого, когда уже полным ходом сооружали баррикады... Вскоре мы уговорили его выступить... на танке. И все это подсказали не “американские специалисты”.

Однако это не значит, что спецслужбы не причастны к государственному перевороту, осуществленному Ельциным в сентябре-октябре 1993 года, ни к его внутренней и внешней политике. Многие решения Запада в сфере экономической и политической, связанные с характером взаимодействия и сотрудничества с Россией, основывались на видении этих отношений спецслужбами.

Можно говорить об ошибочности “ставки на Ельцина”, но нельзя отрицать, что эта ставка была сделана прежде всего спецслужбами Запада. И именно на Ельцина. И эту их позицию немедленно приняли лидеры Запада. Причем тактически это осуществлялось довольно своеобразно. В частности, в конце 1992 года — в первой половине 1993 года разведывательное сообщество Запада стремилось всемерно дискредитировать и разложить армию, МВД, органы безопасности, их оргструктуры, получить полную информацию в этих областях.