После разговора с аббатом Арчимбольдо долго бродил по Милану. Какой недобрый и холодный город, не то что Злата Прага! Ночью у художника начался озноб, потом дикие боли. Врачи сказали: это камни в почках. Между приступами художник думал: раз не суждено написать Христа, может, написать портрет своей болезни? Камни в почках – какие они? Теперь он весь, кажется, состоит из этих камней…

Через месяц начался бред. В беспамятстве Джузеппе звал старых мастеров – Леонардо, Рафаэля и Боттичелли – и пытался оправдаться перед ними: «Я не хотел расчленять человека на составные части! Я только искал новые пути в живописи!»

11 июля 1593 года Джузеппе Арчимбольдо не стало. Ему было 66 лет. Сын художника попытался продать его оставшиеся картины, но выручил всего 11 флоринов. Зато через 300 лет ХХ век оценил работы Арчимбольдо миллионами долларов. А великий Сальвадор Дали назвал странного художника родоначальником нового течения в живописи – сюрреализма.

Уже третий век портрет юной Александры Струйской, написанный Федором Степановичем Рокотовым (1735–1808), бередит души восхищенных зрителей. Невозможно забыть эту девушку, словно тающую в зеленоватой дымке: светлое платье, коса до пояса, глаза в пол-лица, смотрящие на зрителя, подошедшего к ее портрету, с изумлением и вопросом: отчего ожидаемая радость жизни все не приходит и придет ли вообще?

Обаяние портрета прошло сквозь века и в ХХ веке поразило поэта Н. Заболоцкого.

Только вдумайтесь – девушка, которой уже века нет на свете, стала музой поэта. Это ли не лучшее доказательство того, что юная красавица до сих пор живет своеобразной жизнью в искусстве? Но что мы реально знаем о ней?..

Портрет – взмах кисти художника в ответ на взмах темных девичьих ресниц. Еще вчера Сашенька Струйская сидела в мастерской Рокотова, то улыбаясь, то недоуменно поднимая брови. Но завтра портрет уже нужно отдать. Это же заказ…

Художник вздохнул – такова его доля. Любой живо писец – человек подневольный. Тем более он – Федор Степанович Рокотов. Он же хоть и пишет портреты светских красавиц и щеголей, блистающих при дворе императрицы Екатерины II, но сам-то живет на «незаконных основаниях».

Ведь хоть и рос он в барском доме князя П.И. Репнина, но рожден был от крепостной девушки. Князь сыном его признать так и не сумел, но помогал средствами и продвигал по жизни. Рокотов стал членом Академии художеств, прикупил в Москве собственный дом, был принят в домах знати. Вот и заказчик этого портрета, Николай Еремеевич Струйский, называет художника милейшим другом. К концу этого, 1772 года Рокотов написал два портрета – 24-летнего Струйского и его 18-летней супруги Александры.

Чета Струйских приехала в Москву из села Рузаевка Пензенской губернии. Там у Николая Еремеевича богатейшие поместья и крепостных до тысячи душ. Можно жить вольготно, ни в чем себе не отказывая. Струйский так и живет – дает по Москве балы, скупает наряды и драгоценности для молодой жены. Отчего же тогда цепкий взгляд художника увидел в лице красавицы Сашеньки не просто грусть – неотвратимость беды?..

Юная Александра Петровна Озерова, дочь помещика той же Пензенской губернии, пошла замуж за Струйского по собственной воле, без нажима родителей. Впрочем, отчего ж не пойти? Николай Еремеевич хоть и молод еще, но уже успел лихо послужить в лейб-гвардии Преображенского полка, был замечен самой Екатериной II, которая считалась патронессой преображенцев. Выйдя в отставку и вернувшись в родовое имение, Струйский не потерял связей с императрицей. Теперь он пишет стихи, собирает их в книги, печатает в собственной типографии, которую завел в Рузаевке, и посылает с дарственной надписью в Петербург. Екатерина гордится таким стихотворцем-издателем, показывает его книги иностранным послам, приговаривая: «У нас и за тысячу верст от столицы процветают искусства и художества!»

Словом, Струйский обласкан не только богатейшим наследством, но и монаршим вниманием. В юную супругу влюблен – пушинки сдувает. До того ее бережет, что приказал Рокотову невероятное сделать. Дело в том, что Струйский уже был женат, да супруга его умерла четыре года назад. Остался от нее один лишь портрет. Так теперь, влюбившись в Сашеньку, Струйский велел на портрете бывшей жены написать мужскую одежду. Объяснил: не хочу тревожить Сашеньку, а молодой человек не будет вызывать ее ревности. И все равно – при эдакой-то любви! – глаза у Сашеньки полны грусти. Отчего это? Может, просто Рокотову хочется видеть эту тайную грусть? Может, права старая нянька художника, вздыхающая жалостливо: «Уж не влюбился ли ты, голубчик Федя?»

Художник в сердцах отбросил кисть – этого не должно быть! Живописец не должен влюбляться в моделей. Мало ли зрелых красавиц рисовал Рокотов, неужто именно полудевочка Сашенька Струйская тронула его душу?

Получив парные свадебные портреты, Сашенька взглянула на них удивленно. Странно – она старается всегда быть веселой, а на портрете грустна. А муж всегда выпячивает грудь, чтобы показать, какой он важный вельможа, а на портрете выглядит каким-то щупленьким и нервным. Неужто художник Рокотов оказался прав: и веселость – не в радость, и важность – напоказ?..

Муж вообще меняется на глазах. Пока ездили на медовый месяц в Москву, он был внимателен, обворожителен, одевался по моде. Ну а вернулись в Рузаевку, все пошло по-иному. Конечно, соседи говорят, что Николай Струйский – чудак и оригинал, но ведь всему же есть предел!

Одевается теперь Николай странно: носит с фраком парчовый камзол, подпоясывается розовым кушаком, на туфли прикрепляет бантики, а на голову повязывает накладную длинную прусскую косу. Вся страсть его ушла теперь в стихотворство. На самом верху барского дома он завел покои, названные «Парнасом», в святилище свое никого не впускает, даже пыль сметать не разрешает. Иногда по неделе не выходит к обеду, все пишет стихи. Написавши, мучает жену их чтением. А стихи-то длинны – часа по два читает. Поначалу Сашенька слушала с любопытством. Она и сама обожала поэзию, особенно любила стихи Сумарокова. Но куда Николаю до петербургского поэта! Даже провинциалы-соседи понимают, что бедняга Струйский просто графоман, который никак не может сладить со своей пагубной страстью к маранию бумаги. Но каково Сашеньке?! Стихи-то ведь большей частью ей посвящены. Муж величает ее Богинею, Сапфирою и изводит элегиями:

Из эдаких элегий Струйский составил целую толстенную книгу «Еротоиды. Анакреонтические оды». С ума сойти!

Иногда Александре действительно кажется, что муж сходит с ума. Особенно когда он возвращается после поездок по деревням. Тогда жене выходить из дому не разрешается, муж не хочет ее тревожить. Но Александра и так знает ужасное: муж привозит проштрафившихся (как ему кажется) крепостных и сажает их в специально оборудованную в сарае тюрьму. Ну а когда его стихотворная муза не является, идет в эту тюрьму и мучает людей. Причем средневековые пытки он изучил по историческим книгам и в точности воссоздал орудия «труда». Конечно, крепостные в России все равно что скот, но ведь и собаку бить жалко, а тут пытать ни в чем не повинных людей только для того, чтобы получить «виршевое вдохновение»!.. У Александры красные круги перед глазами разливаются, когда после эдаких вдохновений Николай читает: