Но что-то пошло не так…

Сначала в коммерческих и государственных магазинах поднялись цены на хлеб. Что вызвало недовольство широких слоев горожан. А потом, защищая интересы пролетариев, правительство начало проводить хлебозаготовительные мероприятия самого что ни на есть репрессивного характера. В духе старой-доброй продразверстки времен военного коммунизма.

Из-за чего Михаил Васильевич еще там, в XXI веке, когда изучал историю индустриализации, пришел к выводу об искусственной природе этого мероприятия. Особенно на фоне того, что в эти же самые годы Политбюро практиковало искусственные и хорошо спланированные стачки, направленные на «отжатие» предприятий концессионеров.

Кроме того, указанные 2 миллиона тонн зерна из-за которых весь сыр-бор и завертелся составляло экспортом СССР за предыдущий год. В этом году Политбюро планировало отгрузить столько же или больше. А тут такая неприятность… То есть никакой угрозы голода технически не имелось. Проблема намечалась с экспортом зерна, ведь в предыдущем 1926 году он составил более 20 % от всего экспорта Союза.

Тяжело.

Особенно в сочетании с тем, что главным пунктом импорта СССР в эти годы было разнообразное сельскохозяйственное сырье. В первую очередь для легкой промышленности, без которых оно бы встало или испытало серьезный кризис.

Проблема. И проблема весьма серьезная. Но всецело проистекающая из действий руководства страны. И если поначалу, там, в будущем, изучая этот вопрос, Михаил Васильевич посчитал это все за очередную попытку «собрать сметану на говне», чем регулярно грешило Политбюро. То позже пришел к твердой убежденности в том, что это была целенаправленная провокация, легшая в основу намеченных планов для социального преобразования сельского населения. То есть, перековки из крестьян, бывших по сути мелкими буржуа настоящих пролетариев.

Тем более это все было очевидно Фрунзе, так как в его понимании являлось стандартным приемом. Именно его использовали для раскачки ситуации и в 1917 году, и в 1991-ом. Так что ничего нового и необычного он тут не увидел.

В этой же истории все пошло совсем по другому пути.

Прежде всего отказ от экспорта революции и разгром Коминтерна привел к тому, что оснований для «военной тревоги» не имелось. А намеченную коллективизацию отложили на неопределенное время. Из-за чего никаких провокаций, необходимых для оправданий смены курса, никем не проводилось.

Иными словами, само по себе все прошло бы относительно спокойно. Но нарком сумел протолкнуть комплекс мер для парирования возможного кризиса. Например, он продавил через Политбюро, а потом и через Пленум ЦК так называемые «элементы социализма» в НЭПе. Одним из таких элементов стала сетка тарифов максимальной маржинальности. Она вводила ограничение на предельное количество посредников и максимальный процент наценки на каждом этапе для разных категорий товаров и услуг. То есть, тут он действовал прямо «по де Голю», который использовал этот же механизм в свое время, чтобы придушить озверевших спекулянтов.

Для исполнения же этого нововведения продавил создании ОБЭП при ОГПУ. Маленькое ведомство, ведущее проверки выявленных нарушений. Пока маленькое, но уже весьма продуктивное. Благо, что проверить выполнения этой нехитрой «сетки тарифов маржинальности» было несложно.

Как следствие — в самые сжатые сроки в стране начали падать цены на товары и кое-какие услуги. Что прямо отразилось на простых обывателях. И рабочие к осени 1927 года наконец-то сравнялись в среднем по своим реальным дохода с дореволюционной Россией…

К удивлению Михаила Васильевича, на ниве борьбы с финансовыми преступлениями отличился старший оперуполномоченный ЦА ОГПУ, майор госбезопасности О. Бендер. Как? Да просто. С его феноменальным чутьем на аферы и махинации, он довольно легко вычленял ключевые точки в общей картине, и быстро находил каналы, по которым денежки и прочие ценности текли от спекулянтов и уголовников к их покровителям. Составлял планы, схемы. Проводил очень толковую аналитику. А потом отдавал это все коллегам. Для которых по получению столь дельных раскладов остальное становилось лишь делом техники. Даже спецназ не всегда "выгуливать" приходилось — многих банально брали дома или в местах увеселения обычные сотрудники УГРО.

Вот и вышло, что товарищ Бендер стал очень уважаемым человеком.

С одной стороны, он получал приличные деньги. Ведь Феликс ввел с подачи Фрунзе премию в виде процента от изъятого у преступников, которую платили после приговора суда.

С другой стороны — почет и уважение. Шутка ли? Именной Кольт ему вручил лично глава ОГПУ при большом стечении народа. Самолюбие Остапа такие «мелочи» грели до чрезвычайности. А тут еще и Фрунзе его частенько вызывал, подкидывая задачи в виде расшифровки схем, по которым воруют чины в войсках. Там было посложнее из-за закрытости структуры, но благодаря своему таланту, а также полному карт-бланшу от наркома, о справлялся и с этим…

Третьим не менее важным фактором высокой популярности Михаила Васильевича стали введенные им в оборот оффа- и мефо-векселей. Названных правда трудовыми и военно-промышленными. И не просто введенными в нужном объеме, но и примененными правильным образом.

При армии были созданы самые разные хозяйственные структуры, которые и финансировались этим образом. Строя дороги, дома, и прочее. Этакие всевозможные военстрои, военавтодоры и так далее. Причем к осени 1927 года они уже развернулись широко. Аккумулируя в своих рядах безработных, каковых в Союзе тех лет хватало. В целом же тут ничего слишком хитрого и ловкого Михаил Васильевич не сделал, просто осторожно используя отработанные инструменты 30-х годов. Частью из «экономического чуда Германии», частью из программы Рузвельта, с помощью которой он вытаскивал США из коллапса еще не случившейся Великой Депрессии.

Понятно — на таких механизмах долго не протянуть.

Но разогреть экономику и запустить ее рост было можно очень здорово. Причем не разгоняя инфляцию и не грабя население. Ибо средства для этого просто печатались по схеме фиатных денег. А потом осторожно вливались в экономику через инфраструктурные проекты. Все эти дома и дороги тянули за собой большой рост всего и вся. И подобный прием в последствии применялся неоднократно.

Кроме того, Михаил Васильевич создал три первых военсельхоза — крупные агропромышленные объекты с серьезной механизацией.

Крестьян туда не сгоняли насильно.

Только добровольный договор с общинами. Благо, что всю страну разом в них загнать не требовалось. Суть этого общественного договора сводилась к тому, что взамен на долгосрочное пользование землей крестьян армия давала целевые инвестиции. Обещая закупить всю потребную технику и построить требуемые здания: машинотракторные станции, больницы, школы, клубы, элеваторы и так далее. Плюс обещал создать училища при МТС, а также пригласить в каждый военсельхоз агронома и адекватного, компетентного директора, ну и прочих специалистов.

В сочетании с достаточно большими размерами трех первых таких организаций это дало свой эффект. Это ведь колхозы 20-40-х годов были созданы на базе пашни, в основном не больше 40-100 гектаров. То есть, по сути, разворачиваясь вокруг каждого более-менее крупного села. Из-за чего толка от них было чуть. Тут же каждый такой объект шагнул далеко за 2 тысячи гектаров.

Понятно — крестьяне не верили в основе своей, не спеша отказываться от индивидуального хозяйства. И даже для создания этих трех военсельхозов пришлось попотеть. Но Михаил Васильевич не спешил. Да и для массирования подобных агропредприятий в СССР покамест не было ни компетентных людей, ни сельскохозяйственной техники…

Вкупе с концессиями эти все три фактора дали колоссальный эффект. За период с августа 1926 по август 1927 года рост ВВП Союза составил 23 %. И это было много. Очень много. Чудовищно много. Прямо-таки советское экономическое чудо, как нередко писали в газетах. По большей части он был связан не столько с ростом, сколько с оптимизацией хозяйства и наведения порядка. Банд опять же стало заметно меньше. Ну и так далее. То есть, то, что раньше воровали, начало учитываться и пошла в дело.