Рой чуть не пал духом: уплывали обещанные деньги. И из-за чего! Из-за каких-то проклятых забастовщиков! И потом он все-таки дал отцу слово побывать у Алисы.

Однако Рой успел уже проведать, ради чего Хомер так стремился к своим фронтовым приятелям в Верней.

— О сэр, разве нам страшны забастовки? — вкрадчиво начал он. — Ведь вы сами сказали, что там, поблизости от этого городка, находятся наши военные… В случае чего они, разумеется, придут на помощь соотечественникам, помогут нам выбраться оттуда, дадут машины, охрану. Уверяю вас, нам совершенно нечего опасаться. Кроме того, для вас там могли бы открыться такие широкие возможности…

— Гм… возможности? — промычал Хомер нерешительно. — Что вы имеете в виду, Мэйсон?

— Ничего определенного, сэр. Но вот отец, например, говорил, будто наши офицеры в Европе получают тройной оклад. Кроме того, всякие подъемные, квартирные и так далее. Один его приятель-майор рассказывал, что Европа просто Клондайк для бедного офицера.

— Клондайк! Тройной оклад! — Хомер был заметно сбит со своей решительной позиции. — Не знаю, не знаю… Это надо выяснить.

— Это можно будет выяснить там, на месте, — настаивал Рой. — Отец так хотел, чтобы я навестил сестру. Он сказал мне: «Мистер Хомер поймет мои чувства и непременно пойдет тебе навстречу».

И Рой продолжал нажимать. Он позвал на помощь Фэйни, и тот, в свою очередь, начал «обрабатывать» преподавателя. В конце концов Хомер пожал плечами:

— Что ж, если не боитесь застрять в этом городишке, мы можем поехать. Я действительно иду навстречу вашему желанию, — и он великодушно кивнул Рою.

…И вот уже отошла вглубь громада Волчьего Зуба. Поезд приближался к Вернею. Тэд, высунувшись наполовину из окна, вдыхал теплый, пропитанный запахом трав горный воздух. «Интересно, какая эта Алиса? Такая же воображала и гордячка, как братец, или нет?» — рассеянно думал он.

— Итак, путешествие наше подходит к благополучному концу. Если не ошибаюсь, сын мой, вы и ваши товарищи тоже выходите на следующей станции?

Рядом с Тэдом стоял священник из соседнего купе. И когда только он успел подкрасться? Тэд заметил его еще на вокзале в Париже.

Тощее, миниатюрное тельце, к которому точно по ошибке приклеена голова другого человека — властного, цепкого, жизнелюбивого. Глаза умные, видящие каждого насквозь.

— Да, сэр, — смущенно пробормотал Тэд.

— Американец, как видно? — продолжал его собеседник, близко наклонившись к мальчику.

— Да, сэр.

— Американцы — наши друзья, — немедленно провозгласил священник. — Значит, вы и ваши товарищи едете в наш город? По делу или просто путешествовать?

— Навестить кое-кого, — с трудом подобрал нужные слова Тэд.

— Навестить? — улыбка сбежала с лица священника. — Вы, значит, к грачам едете?

— Как? К грачам?! — Тэд наморщил лоб. — Простите, сэр, я… я не понимаю, о чем вы говорите.

Лицо священника прояснилось.

— Так, стало быть, вы ничего не знаете о грачах? Очень хорошо, сын мой. С ними не стоит знаться порядочным юношам. — Он посмотрел на Тэда. — Буду рад, если и вы и ваши товарищи заглянете ко мне. Я здешний старожил, могу показать вам много любопытного. Спросите близ церкви святого Франциска, где живет кюре Дюшен, вам всякий укажет…

Тэд молча поклонился. Что ж все-таки означает это слово — «грачи»? В школе, помнится, так называли птиц. Но тогда при чем здесь дурные знакомства? Или он опять чего-нибудь не понял? Нет, необходимо хорошенько взяться за французский…

Тэд не успел додумать: поезд подходил к платформе маленького, облитого солнцем вокзала.

ВСТРЕЧА НА ПЕРРОНЕ

— Сливы! Первые сливы!

— Свежая ветчина!

— Пироги со сливами! Круглые пироги!

— Горячие сдобные мадлены!

Продавцы в фартуках мягко катили перед собой тележки. На картонных гофрированных тарелочках лежали синие сливы, темные вишни и те жесткие круглые пироги с вареньем, к которым Тэд никак не мог привыкнуть.

Начальник станции, сухой старик с усами и выправкой времен Вердена, стоял на перроне, вглядываясь в окна поезда. Увидев священника, он хмуро поклонился.

Экскурсанты, держа в руках свои чемоданчики, выпрыгнули из вагона. За ними, тяжело ступая, вышел Хомер, оглядел тележки, продавцов, начальника станции.

— В этой дыре, наверное, даже такси не найдешь, — проворчал он, озираясь, и направился к начальнику станции: — Имеются ли в городе такси? И вообще, на чем здесь люди добираются до гостиницы?

Старик оглядел Хомера и столпившихся за ним школьников таким ироническим взглядом, что Тэду и Дэву стало не по себе.

— В городе ходят автобусы. Впрочем, если это вас не устраивает, можно вызвать такси. Подождите здесь, пока прибудут машины, — и начальник станции указал на скамейку у багажной будки.

Свежеполитый перрон пахнул летним утром, солнцем, немного цветами. Продавцы прокатили разок-другой свои тележки и вдруг исчезли, как будто испарились. Поезд ушел, и платформа сделалась так тиха и пустынна, точно находилась не в городе, а в далекой прерии.

С поезда, кроме экскурсантов, сошло всего два пассажира. Один был уже знакомый нам священник. Его встретил прехорошенький мальчик с тоненькими, будто нарисованными, бровками и губками и незабудковыми глазами на фарфоровом лице.

Тэд тотчас же мысленно окрестил его «Херувимом». Херувим подхватил тяжелый провинциальный баул священника и с трудом потащил его к выходу. Второй пассажир был большой, длиннорукий человек в мешковатом костюме. Его пиджак, его брюки, его шляпа, видимо, давно служили своему владельцу и не раз побывали в дождях и непогодах. Вместо чемодана пассажир прижимал к боку потертую военную сумку. Выйдя из вагона, он начал оглядываться по сторонам, ища кого-то, снял шляпу, и тогда видней стало его лицо — застенчивое и какое-то мальчишеское, хотя в волосах у него было уже много седины, а возле цепких глаз цвета морской воды густая сетка морщин. Впрочем, это могло быть и от солнца и от соленого ветра: по походке в нем можно было сразу узнать бывшего моряка.

Оглядевшись, пассажир направился в конец платформы к начальнику станции.

— Эй, Фламар, как жизнь, старина? — окликнул он его. — Вспоминали здесь обо мне?

Старик живо обернулся на голос, увидел приезжего, заулыбался, закивал и вдруг как-то мигом превратился из мрачного сурового начальника в добродушного дедушку Фламара. Верденские усы его поднялись к хрящеватому носу и, казалось, тоже приветствовали приезжего.

— Ба, кого я вижу! — радостно воскликнул он. — Жером Кюньо собственной персоной! Если б ты знал, дружище, как все мы тебя ждали! — Он затряс руку Жерома. — Рассказывай скорей, что нового в Париже. Легче ли живется там такой мелюзге, как мы с тобой? Что говорят о войне? Заткнули рот Фонтенаку, или он все еще продолжает кричать, что мы должны поддерживать во всем американцев и вооружать Германию? Да что ж ты мне ничего не отвечаешь, Жером? — спросил он вдруг.

— Жду, когда ты дашь мне вставить слово, — отвечал, смеясь, Жером Кюньо. — Ишь, как славно мелет старая мельница.

— Ах ты, негодник, еще издеваешься над стариком! — шутливо замахнулся на него Фламар. — Ну, всерьез, расскажи, что там в Париже видел? Что слышал? Как там живут наши ребята?

Кюньо усмехнулся.

— Сводят концы с концами, и то ладно, — сказал он. — Зато, кажется, начинают подымать головы, говорить полным голосом — это уже кое-что. Я был у наших в Сен-Дени и Сент Уэне. Там народ разговаривает как надо…

— Ты, верно, еще не знаешь наши новости, — перебил его Фламар. — Не очень-то они тебя обрадуют.

— Ты о том, что делается у Старой Мельницы? — нахмурился Кюньо. — Знаю, слыхал. Кажется, и тут не обошлось без Фонтенака. Это по его милости прибыла к нам «миссия» из его дружков. Мы для него стали слишком беспокойны…

— Как! Так, значит, мы обязаны проискам этого предателя, этого коллабо… — кипя от негодования, начал старик.

— Ого-го-го, как распалился, старина! — Кюньо ласково тронул Фламара за плечо — Ну, ну, не расстраивайся! Вот встретимся у меня и обо всем потолкуем. — Он оглядел перрон. — Ты не заметил, Фламар, встречал меня кто-нибудь из наших?