Вэрт кивнул.

— Я уже взял его на заметку. По-видимому, этот Кюньо из крупных работников. Он только что вернулся из Парижа. — Вэрт попыхтел сигарой. — А имена тех, кто давал деньги на этого «голубя мира», я тоже запомнил. Эта тетрадь с подписями, она у меня в мозгу просто отпечаталась, — и он самодовольно похлопал себя по голове.

Госпожа Фонтенак слушала Вэрта с восторгом: вот, наконец, те твердые руки, на которые она надеялась!

— О, если бы вы только могли вообразить, господин капитан, сколько мы, настоящие французы, терпим от этих красных! Митинги, демонстрации! То нет воды, то нет транспорта. Они постоянно бастуют. Они хотят забрать Францию в свои руки… Конечно, у себя в Штатах бы этого не знаете…

— Ошибаетесь, сударыня, — перебил ее с усмешкой Вэрт. — У нас они тоже пытаются вмешиваться в политику, но мы их обуздываем. И неплохо! А вам я советую до поры до времени поддерживать с ними отношения и даже при случае не жалеть для этого ста франков.

Кюре Дюшен так и засиял улыбками.

— Маскировка, да? — он понизил голос, как заговорщик.

— Вижу, господин кюре, вы сразу улавливаете суть, — Вэрт кивнул, словно учитель, поощряющий понятливого ученика. — Так вот, сударыня, я хотел бы встретиться при вашем содействии кое с кем из ваших знакомых.

— Из моих знакомых? — повторила госпожа Фонтенак. — Но у меня бывает только несколько старых друзей. Начальница пансиона госпожа Кассиньоль, господин Морвилье.

— Именно с господином Морвилье я и хотел бы познакомиться, — перебил ее Вэрт. — Господин Фонтенак сказал, что постарается быть здесь в конце месяца. Так вот хотелось бы, чтобы здесь, в замке, мы могли…

У самого своего лица старая хозяйка увидела глаза Вэрта — светлые, острые, ледяные. И снова госпожа Фонтенак явственно ощутила знакомый запах: запах политических интриг, тайных сговоров! Как давно ее старый нос не обонял этого запаха и как страстно она его любила!

— Ну, конечно, — сказала она, трепеща от восторга. — Мой дом к вашим услугам, сэр. К счастью, мы живем далеко от города, на отлете. Слуг никаких, кроме Антуана, который душой и телом предан моему семейству.

— Отлично! — Вэрт щелкнул каблуками, откланиваясь. — Итак, до ближайшего свидания.

Кюре, почтительно пожимая руку офицеру, сказал напыщенно:

— В вашем прибытии сюда виден небесный промысел, сэр.

— Вы просто трогательны, отец мой! — отозвался Вэрт.

Только когда Вэрт вышел из галереи и во дворе послышался гудок отъезжающего автомобиля, госпожа Фонтенак вспомнила о Рембрандте, который так и остался некупленным.

— Сколько же он дал вам за картину? — спросил Антуан, появившийся тотчас по уходе американца.

— Ах, Антуан, не спрашивайте, я ничего не могу вам сказать, — вздохнула старуха.

ХЕРУВИМ И ТОЧИЛЬЩИК

По выщербленной, поросшей травой замковой лестнице, украшенной статуями, у которых не хватало то рук., то голов, то носов, Ксавье и Витамин спускались во двор. Оба были хмуры, недовольны. Девочка пугливо косилась на запыленные окна замка, как будто боялась, что за ними вот-вот снарядят погоню. Она даже ускорила шаги и принялась перескакивать через две ступеньки, чтобы поскорей выбраться из этого неприветливого жилья. Очутившись на предпоследней площадке, она оглянулась, убедилась, что никто их не преследует, и, дождавшись мальчика, отчаянно зашептала:

— Что ты наделал, Ксавье? Ах, что ты наделал! Зачем ты показал тетрадь? Помнишь, ребята предупреждали нас… Я тебе говорила, не надо сюда ходить! Почему ты меня не послушал? Ах, почему?

— Да я ему не давал тетрадь! Он просто вытянул ее у меня из рук! — взволнованно оправдывался Ксавье. — И кто знал, что так выйдет? Я ведь думал, нам здесь хорошо дадут, старуха раскошелится, и мы принесем больше, чем Клэр…

— Ах, Ксавье, я очень боюсь! Что-то здесь есть такое… Я не могу сказать что, но я чувствую какой-то подвох. Этот американский офицер, старуха и священник… Почему они сначала кричали на нас, а потом дали денег? А помнишь ты, как американец читал тетрадь?

Ксавье и сам досадовал на себя. Однако ему во что бы то ни стало хотелось успокоиться и успокоить свою маленькую подругу. Он похлопал себя по груди, там, где у него лежали собранные деньги.

— Ладно, Витамин, что сделано, то сделано, и нечего разводить панику. Тебе всегда чудятся разные страхи! В конце концов важно одно: они дали нам сто франков, и ребята наверняка скажут нам спасибо! — И Ксавье ухарски съехал по мраморным перилам.

Но девочка, по прозвищу Витамин, продолжала смутно тревожиться.

В Гнезде давным-давно позабыли настоящее имя Витамин. Прозвище, данное ей за любовь к растениям, накрепко приросло к ней. Странная это была девочка. Застенчивая, некрасивая, с прямыми светлыми волосами, которые были для нее причиной постоянной грусти: она так мечтала о длинных вьющихся волосах! И потом эта вечная мысль о собственной ненужности и никчемности.

— Я такая никчемушная. Я никому-никому не нужна и не буду нужна никогда, — часто повторяла она, когда ей что-нибудь не удавалось.

— Чепуха! Ты нужна мне, Матери, всем нам, — пробовала убедить ее Клэр — ближайший ее друг.

В ответ Витамин только безнадежно качала головой.

Но иногда что-то загоралось в девочке, свет разливался по ее бесцветному личику. И Витамин вдруг начинала говорить окрепшим звонким голосом, у нее находились какие-то необычные слова, необычные мысли. Это бывало, когда что-нибудь глубоко трогало ее, касалось ее друзей, Матери, Гнезда.

— Я вот думаю, не зайти ли нам еще к Леклеру, — сказал Ксавье с подчеркнутой беспечностью. — Его ферма как раз по дороге. Вдруг возьмет и тоже отвалит пару сотен?

Витамин замахала руками.

— Что ты, что ты, Ксавье! — торопливо заговорила она. — Ты просто сошел с ума! Идти к Леклеру?! К этому спекулянту? Клэр говорила, чтобы мы к таким и не совались! Мать слышала, как Леклер в мэрии прямо из себя выходил, когда пошла речь о Конгрессе Мира.

— Клэр хорошо нас отговаривать, когда она собрала больше всех! — упрямо возразил Ксавье. — А я все-таки к нему проберусь!..

Он остановился на нижней площадке, с которой открывался вид на широкий, заросший травой двор, бывший некогда парадным въездом в замок. Посреди двора, на месте пышного когда-то цветника, густо разрослись крапива, лопух и мать-и-мачеха. Ксавье полез за пазуху.

— Знаешь, давай сосчитаем, сколько мы всего собрали, — предложил он, присаживаясь на ступеньку. — Вдруг мы набрали даже больше, чем Клэр, и ей теперь не придется задирать нос перед нами.

— Как ты нехорошо говоришь о Клэр, — упрекнула Витамин. — Она никогда не задирает носа… И потом ведь мы помним, сколько у нас денег. Пойдем лучше поскорей домой, а то Мать будет тревожиться. И нам непременно нужно будет рассказать, что мы заходили в замок. Мне кажется, нашим это не понравится…

— Сейчас, сейчас пойдем, вот только сосчитаю деньги, — не сдавался Ксавье. Он вытащил из-за пазухи довольно объемистую пачку денег и торжествующе потряс ею перед девочкой: — Гляди, сколько! — Потом, послюнявив палец, как это обычно делал булочник Гомье, он принялся вслух пересчитывать купюры: — Сто, сто пятьдесят, сто семьдесят пять…

И вдруг из открытого окна картинной галереи до Ксавье донеслось:

— …Есть у них некий Жером Кюньо, монтажник по профессии, бывший командир группы франтиреров. Он у них здесь и пророк, и вожак, и главный советчик по всем вопросам. Как на заводе беспорядки или в городе демонстрация — ищи Жерома Кюньо…

Ксавье вскочил и крепко схватил Витамин за руку.

— Тс… — шепнул он. — Слушай…

Оба грача прижались к стене, стараясь не проронить ни слова. Ни Ксавье, ни Витамин в это мгновение не думали, что может случиться с ними, если один из разговаривающих выглянет в окно и увидит притаившиеся синие фигурки. Мальчик и девочка понимали одно: они присутствуют при разговоре, который важен не только для Жерома Кюньо, но и для всех остальных его друзей.