Он оглядел весь круг с видом профессионального юмориста и продолжал:

— Представьте себе маленькую железнодорожную станцию. На платформе стоит начальник станции и свистит. Поезд отходит. Тогда к начальнику станции подбегает маленькая белая собачка. Она смотрит на него с жалостью: «Ав! Ав! Бедный! Свистишь, зовешь его, а он все-таки тебя не послушался и ушел…»

Сидевшие вокруг костра захохотали. Очень уж хорошо изобразил Жорж в лицах и начальника станции и маленькую собачку.

— Ну и анекдот! — опять не выдержав Фэйни. Успех Жоржа не давал ему покоя. — Щекочите меня хоть до завтра, я не рассмеюсь… Вот я рассказал бы, все просто полегли бы от смеха… А то выискался тоже комик! Ослоумный он, а не остроумный.

— Так пойди и расскажи, — с раздражением сказал Рой. На этот раз бахвальство приятеля вывело из терпения и его. — Нечего хвастать зря!

— Его анекдоты такие, что при девочках их и рассказывать нельзя, — вмешался Тэд. — А расскажи он их при госпоже Берто, нас всех, наверное, выгнали бы из Гнезда.

— Да, это уж такие анекдоты, — подхватил Дэв.

— Что ты знаешь, верблюд несчастный! — вскипел Фэйни. — В школе водил дружбу с негритосами, а здесь держит руку этих грачей! Вот погоди, я тебе еще покажу!

Грачи стали оборачиваться, прислушиваться, пересмеиваться. Рой схватил приятеля за рукав.

— Если ты сейчас же не замолчишь… — прошептал он с такой злобой, что Фэйни мгновенно смолк.

Рамо захлопал в ладоши, призывая к вниманию.

— Теперь мы опять споем, только веселую. Сюзанна, Ксавье, ну-ка, запевайте «Под старым дубом».

— Вот это уж моя песня, — сказал Жюжю, гордо поглядывая на гостей. — Я ее сам сочинил, а Рамо подобрал музыку.

Два задорных голоса — девочки и мальчика — зачастили:

Под Волчьим Зубом,
Под старым дубом,
Стоит наш дом.
Лишь день настанет,
Грач каждый занят
Своим Гнездом…

Рамо взмахнул рукой, и грянул хор:

Строгает-пилит,
Стирает-мылит,
Читает, шьет,
Канавы роет
Иль стены строит —
Всегда поет…
Грачу каждый труд по плечу.
Здесь каждый с охотою трудится.
И радостно знать грачу,
Что скоро мечта его сбудется…

Подмывающий живой мотив звучал в такт прыгающему пламени. А оно разгоралось все жарче, становилось все краснее.

— А какая мечта сбудется? — шепнула Лисси Клэр.

— Неужели не понимаешь?.. Ну, поднатужься, подумай, о чем мы все мечтаем? — тоже шепотом ответила Клэр и, когда Лисси что-то ей дунула на ухо, радостно закивала: — Ну конечно! Ведь мы для того и живем…

— У этого припева есть еще куплет, — довольно громко сказал Жюжю. — Только при чужих ребята его не любят петь.

— Что? — подскочил Фэйни.

Ксавье, сидевший в том же ряду, беспокойно оглянулся.

— Что за глупости ты порешь, Жюжю?! Какой куплет? Что ты болтаешь?!

— Да ведь они уже не чужие, Ксавье, — успокоительно шептал Жюжю. — Они уже совсем свои. Вон Тэд и Дэв всюду ходят с нами, помогают нам работать, А Лисси! Ты же знаешь, как помогла она Корасону и Клэр? Ведь она своя…

— Про Лисси я ничего не говорю, — проворчал Ксавье. — Но все-таки, Жюжю, ты, я вижу, совсем еще маленький, ничего не соображаешь.

— Сам ты очень много соображаешь! — огрызнулся Жюжю.

Пока происходил этот разговор, в той стороне где сидела Клэр, кого-то уговаривали, кого-то просили, тянули за руки, выталкивали на середину круга к костру. Чей-то голос убедительно говорил:

— Нет, ты не имеешь права отказываться! Мама, мы хотим, чтобы Клэр танцевала, а она отказывается! — с возмущением закричала обычно тихая Сюзанна. — Мама, скажите ей, чтобы она станцевала.

— О, так ваши питомцы занимаются также и изящными искусствами? — сказал Хомер, подходя к Марселине. — А я-то думал, у вас это не в почете…

Мать спокойно сказала:

— Отчего же? Все наши девочки учатся танцевать. И многие мальчики тоже танцуют.

— Да я вовсе не отказываюсь! Я только не знаю, что танцевать. Скажите что, и я пойду, — говорила Клэр.

— Русскую пляску! — закричало несколько голосов. — Спляши русскую, ту пляску, которую студенты исполняли на фестивале.

— Да, да, пусть пляшет русскую! Русскую! — пошло гудеть и перекатываться по всему кругу.

Тонкая быстрая фигурка взметнулась, легко перемахнула через сидящих и встала у костра, вся облитая дрожащим розовым светом.

Заговорил, зарокотал аккордеон, быстрее забегали по клавишам пальцы Рамо, извлекая удивительные, веселые, пляшущие звуки и звучки. Встрепенулись темные пряди волос, встрепенулась пестрая юбка, встрепенулись длинные смуглые ноги в красных сандалетах, и красные самодельные бусы из шиповника подпрыгнули на тонкой девичьей шее. И пошла, пошла, пошла Клэр, плечами, глазами, бровями, всем телом передавая огневой темп пляски, родившейся где-то в снежных просторах далекой страны.

Ах вы, сени, мои сени,
Сени новые мои,
Сени новые кленовые,
Решетчатые… —

выпевала гитара, звеня и двигаясь, как живая, в руках Корасона. Мальчик не знал слов песни, но что-то в его испанской крови вспыхивало и отвечало этому безудержному залихватскому перебору.

Рой не сводил глаз с пляшущей Клэр. Лицо его горело то ли от костра, то ли от волнения. Прелесть этой живой, похожей на пляшущий огонь девочки, прелесть ночи, прелесть детских голосов входила в его душу, заполняла ее, мучила. Он был смущен, взбудоражен, как будто раздражен, и когда Фэйни прошептал ему насмешливо: «Что, красавчик, загляделся?» — он так глянул, что тот мгновенно осекся.

Ни Фэйни, ни Рой, ни другие, завороженно следившие за пляшущей Клэр, не приметили, как из темноты к костру вышли двое: один — широкоплечий и высокий, другой — маленький, согнутый. Только одна Мать увидела их, сделала было движение встать, но, очевидно, раздумала. А широкоплечий встал позади круга и так же, как Рой, принялся, не отрываясь, следить за танцем Клэр. И так же, как Роя, неодолимо забирало его, захватывало то, что он видел глазами, и то, что ощущал всем своим существом: жар костра и запах дыма, веянье гор и звезды, усыпавшие небо над головой. И в ответ росло и подымалось в нем что-то сильное, беспокойное, но вовсе не похожее на то, что испытывал Рой. Ни смущения, ни растерянности, только одна радость: очень бурная, очень молодая, очень влюбленная.

Но вот Клэр стала, горячая и запыхавшаяся. И сразу все захлопали, одобрительно закричали, и смущенная и радостная девочка наклонила голову.

Этьенну хотелось подойти к ней, сказать, как ему понравился танец и еще что-то. Но Точильщик уже потянул его за рукав.

— Идем к Марселине!

Пока они пробирались позади сидящих к старому дубу, их заметил своими острыми глазами Рамо.

— Эй, Лолота! — позвал он. — Теперь твоя очередь танцевать! Да не вздумай убегать, все равно мы тебя поймаем!

— Да, да, Лолота… Выходи, Лоло! — весело подхватили грачи, выпихивая в круг толстуху, которая отбивалась, хохоча и пряча лицо.

— Нет, так не годится! — закричала Клэр. — Мы должны просить Лолоту. — И Клэр, торжественно отвешивая стряпухе низкий поклон, сказала: — Гнездо и гости покорнейше просят мадемуазель Лолоту выступить и показать, как танцуют на ее родине, в здешних местах.

— Мадемуазель Клэр, что вы! — воскликнула Лолота. — Это вы танцуете, как артистка, а я не умею. У нас в деревне танцуют только «лягушку», да ведь это даже не танец…