Так мог сказать старый я, тот, который на все закрывал глаза. На самом деле, мотаясь по горам, я наверняка познакомился со множеством других майнаво. Черт, может, даже встречал их в городе или в резервации. Я ведь не могу отличить кузенов от людей, пока они не примут звериное обличье.

— Хорошо, жизнь в ином мире и расположение его обитателей. И что дальше?

— Ты готов помочь любому, но никогда ничего не просишь взамен, — отвечает шаман. — И это очень необычно: даже у самых щедрых есть нереализованные желания. И их осуществление является платой за услугу. Это естественно для людей. Как, впрочем, и для майнаво, — он улыбается.

— Ну и что?

— А ты никогда ничего не просишь, и это озадачивает кузенов на протяжении десятков лет. Годами они выжидали, полагая, что когда-нибудь ты проявишь свое истинное лицо, например, раскроется некий хитроумный замысел… Но оказалось, что это и есть твое истинное лицо. До них это дошло наконец.

Мне реально не по себе от болтовни про то, какой я славный парень. Я отхлебываю пива и спрашиваю:

— Так к чему ты клонишь?

Морагу, пропуская мимо ушей мой вопрос, продолжает:

— Ты не обращал внимания, что к тебе часто обращаются случайные люди? Излагают какую-то ситуацию и спрашивают твое мнение. Ты спокойно бродишь по горам и внезапно натыкаешься на какого-нибудь старика: сидит себе на камне дедуля, привет, говорит, никуда не спешишь?

Я неуверенно киваю.

— Просто соседские отношения, поздороваться-поболтать.

— Это ты так воспринимаешь ситуацию. Но в округе ты известен как Арбитр. Все эти случайные люди воспринимают тебя как местного царя Соломона. Ты уладил в Расписных землях гораздо больше споров, чем Тетушка Нора заполнила лотерейных билетов.

— Арбитр, — повторяю я, пробуя на язык непривычное словечко.

— Это ты и есть, — говорит шаман.

Я качаю головой.

— Не по мне, конечно, шапчонка. Но яснее не стало ни на йоту.

— В общем, и Калико, и остальные майнаво сбиты с толку. Они не понимают, почему из всех людей ты — именно ты — защищаешь му…ка, делающего деньги на их крови и разрушении их жилищ.

— Что-что?

Морагу игнорирует мою реакцию и снова продолжает:

— Ты же был в охотничьем домике. Видел, какой он здоровенный, да еще с вертолетной площадкой и всеми этими дорожками. Думаешь, все это дерьмо не отражается на жизни майнаво? Я общался со многими из них после появления Консуэлы Мары. Они действительно уповают на Женщину-Ночь.

— Только она не Женщина-Ночь.

— Да неважно, — отмахивается шаман. — Если она называет себя Женщиной-Ночью и помогает майнаво, как это сделала бы настоящая Женщина-Ночь, то какая разница?

— Ты хочешь сказать, что согласен с ними? Что надо было позволить Консуэле убить Сэмми? Может, нам стоило своими руками сбросить его со скалы?

И пока Морагу переводит дух, чтобы сообщить мне что-то еще в том же духе, я вкратце излагаю ему предсказание Ситалы, делая упор на то, что через несколько лет резервации потребуются навыки Сэмми.

— Это я прекрасно понимаю. — Похоже, шамана ничем не пробьешь. — При той скорости, с какой вырастают дома в городских предместьях, каждому должно быть очевидно, что в ближайшем будущем право водопользования превратится в проблему. И хотя я не сомневаюсь, что Женский совет на переговорах с властями не ударит в грязь лицом, Ситала права: помощь Сэмми нам не помешает. У него есть связи, каких ни у кого другого в резервации отродясь не бывало.

Я чокаюсь с ним бутылкой и улыбаюсь:

— Значит, ты поступил бы так же?

Морагу задумчиво смотрит вдаль и молчит.

— Я не спорю с тобой, — осторожно начинает он и только потом встречается со мной взглядом. — Я просто объясняю, почему Калико считает, что она имела право сказать все, что думает о Сэмми и его ближайшем будущем.

Мне становится грустно, и я вздыхаю:

— Но она же выступала за убийство этого поганца… А от этого стало бы только хуже.

— Думаешь, Калико имеет привычку разрывать на части тех, кто ей не по нраву? Но разве она не имеет права обрушить свой гнев на того, кто погубил ее друзей? Почему ей нельзя было немного выпустить пар?

— Но если пресловутый охотничий домик Сэмми так сказывается на жизни майнаво, что же они запоют, когда на их землях выроют гигантское водохранилище?

Морагу грозит мне пальцем:

— Ты принимаешься возражать, не давая мне закончить! И в точности так вел себя с Калико. Насколько мне известно, единственным майнаво, которого ты соизволил выслушать, была призрачная сестра Консуэлы, Ситала. — Он смолкает, снова предаваясь созерцанию пустыни, затем роняет: — Все-таки странно, что они с Консуэлой смотрят на вещи по-разному.

— Если честно, влетела она в меня по другой причине, а разговор о Сэмми зашел уже потом, — я рассказываю шаману о просьбе Ситалы сделать для нее тело, благодаря которому она обретет свободу от Консуэлы. — Не могу ее в этом винить, — добавляю я. — Ты когда-нибудь всерьез общался с особой, которая выдает себя за Женщину-Ночь?

Морагу задумчиво потирает подбородок:

— Так, поправь меня, если я ошибаюсь. Ты исчезаешь с призрачной женщиной-майнаво по ее прихоти, но, излагая свои проблемы, она заодно высказывается по делу Сэмми. И ты соглашаешься с ней, начхав на мнение остальных, в том числе и своей подруги.

Он внимательно смотрит на меня и продолжает:

— Вы с Калико знакомы и, более того, близки туеву кучу лет. И потому такое твое поведение представляется мне возмутительным. Тебе не приходило в голову, что ей нужна капелька внимания и уважения? Что тебе следовало сначала хотя бы обсудить ситуацию с ней?

— Бля… — говорю я. — Похоже, это я просрал.

Потом чешу репу, вспоминая.

— Знаешь что?.. Я даже не позволил Калико спорить с Консуэлой. Просто встал между ними. Тогда-то Ситала и влетела в меня, — я осушаю бутылку и незамедлительно открываю следующую. — Черт, я пытался единолично принять правильное решение. И теперь вижу, что поступил, как полный му…к.

— Поговори с ней.

— Пытался, но она не отзывается. Я ее не видел с тех пор, как она исчезла в ином мире.

— Ты ведь не станешь спорить, что прямо сейчас тоже находишься в ином мире?

В ответ я вздыхаю:

— Да какое это имеет значение. Все равно я понятия не имею, где ее искать.

— Что ж, не зря в некоторых сказках их называют «невидимым племенем».

Он ставит свою опустевшую бутылку рядом с первой и продолжает:

— Ладно, а теперь поговорим о другом — о теле для призрачной сестры Консуэлы. Уверен, что хочешь с этим связываться?

— Ты считаешь, это плохая идея?

Морагу пожимает плечами:

— Нужна ли миру вторая Консуэла Мара?

— Ситала другая. Совершенно. И ее взгляд на мир иной. Диаметрально противоположный. И потому я считаю несправедливым, что она заточена в своем злом близнеце.

— Пожалуй, мне придется положиться на твое мнение. И когда думаешь заняться?

— Как можно скорее. Она просила сделать фигурку из глины или веток, неважно какого размера. Я ей объяснял, что никогда ничем подобным не занимался. Но Ситала заявила, что значение имеет только мое намерение. Тебе это что-нибудь говорит?

Морагу кивает:

— Магия — она повсюду. Спит внутри нас, наполняет весь мир. Но только несгибаемая воля способна собрать ее энергию и направить этот поток в определенное русло.

— Значит, мне необходимо хорошенько сосредоточиться на цели, ради которой все затевается.

Шаман снова кивает:

— Делу поможет, если ты займешься этим в каком-нибудь священном месте, — закрыв глаза, он, как я понимаю, перебирает в памяти эти самые места, а затем предлагает: — Лучше всего подойдет колесо стихий на участке Эгги. Его красная земля хранит в своей памяти обряды целой тысячи лет.

— Никогда не видел у нее колеса стихий, — признаюсь я.

— Сразу за домом, где Эгги разводит костры.

Я бывал на нескольких ночных сборищах у художницы и понимаю, какое место шаман имеет в виду.