— А разве колеса стихий — это не круги из камней?

— Именно, — соглашается Морагу. — Просто почти вся кладка на участке Эгги ушла в землю.

— Сколько же веков должно было пройти?

— Это очень древнее колесо, его сложили еще до кикими.

Мы умолкаем. Снизу раздается птичье пение, и мы наблюдаем, как восходящее солнце постепенно озаряет каньон.

— Ситала не только предсказывала будущее, — произношу я спустя некоторое время.

Шаман вопросительно смотрит на меня.

— О прошлом она тоже говорила. По крайней мере, сказала, что мне не в чем раскаиваться.

— Похоже, кое-что она действительно соображает, — отзывается Морагу. — Я тебе втолковываю это вот уже много лет.

— Ага, только мне никак не удается избавиться от чувства вины. Я думаю о Салли, о Мартине. И очень часто — о Стиве. Они вечно смотрят на меня с немым укором. Они погибли из-за меня!

— Послушай, но я же видел все своими глазами. Салли совершенно самостоятельно превратился в торчка, а Мартин съехал с катушек. Группу разгромил вовсе не ты.

— Пускай так. Но это была моя группа. Я отвечал за музыку и за ребят. Я должен был приглядывать за ними. А Стив… Только не надо меня убеждать, что он погиб не потому, что мы поменялись местами!

— Однако все произошло именно так. Самолет разбился, понимаешь? Неполадка в моторе, чья-то халатность — и никакой мистики.

— Но…

— Поменяться предложил он. И между прочим, чуть с ума не сошел от радости, когда ты согласился. Никто из нас и подумать не мог, что все так обернется.

— Потому что мы были молоды, глупы и обкурены.

— Это верно. Но действовали мы — и Стив в том числе — по своей воле.

Морагу склоняется, задувает свечу и задирает голову к розовому небу.

— Каждый из нас обладает силой. У кого-то ее больше, у кого-то меньше. И каждая ошибка, на которой мы чему-то учимся, делает нас сильнее. Как и каждая жертва, каждое доброе дело. Именно так мы развиваемся. Наша сила — сумма всего, чем мы были в прошлом и чем являемся в настоящем. Когда ты принимаешь на себя ответственность за решения или действия других, ты тем самым лишаешь их силы. А лишив кого-то силы, ты мешаешь ему двигаться вперед, вынуждаешь топтаться на месте.

Мне начинает это надоедать:

— Ты считаешь, что Стив, где бы он там сейчас ни находился, сейчас топчется на месте, поскольку я испытываю вину за случившееся с ним?

— Нет, я считаю, что это ты топчешься на месте. Когда отнимаешь у кого-то силу, теряешь и часть своей.

— Ой, бля…, — трясу я головой. — Ты вправду веришь в это?

— Неужели даже после всех своих приключений ты не способен признать, что наш мир — нечто большее, чем открывается глазам?

— Как раз это я признаю. Только не верю, что многоплановость нашего мира имеет какое-то отношение ко мне. Когда-то я был Джексоном Коулом, рок-звездой. А теперь я всего лишь его призрак.

— Вы, белые, именуете их призраками, а мы, кикими, считаем духовными наставниками. В этом разница, не находишь?

Понятно, куда он клонит — будто я какой-то там Арбитр для здешних майнаво.

— Я слишком запутался, чтобы служить кому-то наставником. Для всех же только лучше, что я не высовываю носа из пустыни и гор и что события идут своим чередом без моего вмешательства.

— Ты сам-то веришь в это? — Не давая мне вставить и словечко, шаман гнет свою линию: — Без твоего «вмешательства», как ты выразился, Сэмми был бы мертв. И бог весть сколько майнаво переругались бы насмерть. Ну и без тебя Ситала не получит тела. — Морагу качает головой. — Сила, благодаря которой ты мог бы стать тем, кем должен, будет покидать тебя, если ты продолжишь прятаться от мира и пестовать беспричинное чувство вины.

Я не знаю, что на это сказать. Тему терзающей меня вины мы затрагивали несчетное количество раз, но так откровенно Морагу высказывается впервые. Штука в том, что умом я всегда признавал его правоту. Однако принять ее сердцем мне никак не удавалось.

— Есть смирение, — добавляет шаман, — и есть глупость.

Меня так и подмывает продолжить спор. Хочется обескуражить Морагу заявлением, что он заблуждался на мой счет с самого начала. Что… Но только я ужасно устал тащиться по жизни под бременем вины. Не хочу его нести. Больше не хочу. Черт, да никогда и не хотел. Просто когда-то оно обрушилось на меня, и мне до сих пор не удавалось стряхнуть его с плеч.

— Я не знаю, что делать, — наконец произношу я вслух то, в чем ранее не мог признаться даже самому себе. — И не знал с самого начала — со дня смерти Стива.

Морагу всем корпусом поворачивается ко мне, и его сине-зеленые глаза, которые видят меня насквозь, до самой моей сокровенной сути, впиваются в мое лицо. Не имею ни малейшего представления, сколько времени это длится, и не знаю, что ему открывается, но в конце концов он кивает, вероятно, придя к какому-то решению, и говорит:

— Давай-ка слепим тело для воронова духа.

Наутро намерение остаться в пустыне только окрепло и стало более обоснованным. Собственно, Лия проснулась с осознанием, что накануне приняла верное решение. Хотя сны ее полнились тревожными образами — собакоглавыми женщинами и целыми тучами ворон, выстраивающихся в небе в непостижимые слова, наподобие выводимых самолетами дымовых посланий, — и смысл их был совершенно непонятен, у нее не возникло и тени сомнения в правильности сделанного выбора.

Лия села на кровати и увидела, что Мариса уже расположилась за столиком у окна и вовсю работает на ноутбуке. Они обменялись дежурным «Доброе утро», и подруга снова уставилась на экран. Занимавший ее вопрос Мариса задала, только когда Лия вышла из душа, вытирая волосы полотенцем:

— Так что надумала?

— Я остаюсь.

Мариса, ничего не пытаясь уточнить, внимательно посмотрела на подругу, и, видимо, то, что она увидела, убедило ее куда больше утвердительного ответа.

— Ладно, — кивнула она. — У меня в планах завтрак, визит в больницу и путешествие в Лас-Вегас.

— Хорошая компания потребуется?

— Да не помешала бы во всех трех мероприятиях, но придется довольствоваться и двумя.

Двадцать минут спустя они сидели в кабинке закусочной «У Джерри» и, потягивая кофе, ждали появления Дженис с завтраком. «Если оставаться жить в мотеле, — подумала Лия, — забегаловка станет моей новой кухней. Готовить не надо, убирать за собой тоже. Разве плохо?»

— Как думаешь здесь передвигаться? — спросила Мариса.

Лия пожала плечами. Еще одна проблема, требующая разрешения. Наверно, наконец-то настало время научиться водить машину.

— Должен же здесь быть какой-то общественный транспорт, — ответила она и усмехнулась. — Может, возьму напрокат мула.

— Представляю! — рассмеялась Мариса. — Чтобы увидеть это дивное зрелище, я бы и сотни баксов не пожалела.

— Ловлю на слове! На случай, если с деньгами станет совсем туго.

— Без шуток, если тебе понадобится какая-нибудь помощь…

— Не беспокойся, — отмахнулась Лия. — У меня достаточно средств, чтобы продержаться пару месяцев, да еще и платить за квартиру в Ньюфорде. А дальше посмотрю, как пойдут дела.

— Ты храбрая, — проговорила Мариса. — Взять, все бросить — и начать с нуля! Сумасшедшая и отчаянно храбрая.

— Вообще-то ничего такого я в себе не ощущаю, — призналась писательница.

Она хотела развить свою мысль, но тут наконец появилась Дженис с завтраком.

— Слышали про девчонку, которая зарезала Эгги Белую Лошадь? — заговорила официантка, расставляя на столе тарелки. — Вы ведь вчера наведывались в больницу, верно?

Женщины кивнули, и Мариса поинтересовалась:

— Так что насчет девочки?

— По новостям сказали, будто она явилась с повинной, — Дженис покачала головой. — Как можно было ополчиться на такую милую старушку, как Эгги?

— Здесь не все так однозначно, — ответила Мариса. — У девочки ужасная обстановка в семье.

— И что с того? — снова покачала головой официантка. — По мне, так люди просто не хотят отвечать за свои поступки. Куда проще прикрываться либеральными оправданиями.