Вспомнив выстрелы, она забеспокоилась о Вишесе. Она отчетливо помнила, как он держал ее, на его лице отражался ужас, ее физическая боль встала между ними, не позволяя ей сказать все, что она хотела.

А потом ее накрыла тьма.

Она должна вернуться к нему, вернуться на землю. Чтобы сказать, что она в порядке.

Подумав о том, как Вишес переносил их сюда, Джейн так и не смогла понять сам механизм. Она просто держалась за него, позволив ему сделать все, его тело ощущалось одновременно знакомо и при этом как нечто диковинное, когда реальность завертелась вокруг них.

Неважно. Она справится. Закрыв глаза, Джейн закуталась в куртку – на случай, если переход из этой реальности равносилен перемещению из одного района Колди в другой – и направила все мысли на исчезновение.

Ничего не сработало, и Джейн, размяв шею и сделав глубокий вдох, попыталась снова.

После третьей попытки, она выругалась, понимая, что все не так просто.

Она застряла здесь до тех пор, пока кто–нибудь не поможет ей перенестись? Отстой.

Решив действовать продуктивно, она зашагала по безмятежному полю. Рано или поздно она наткнется на Директрикс Амалию, или кто–то из Избранных решит подняться сюда, чтобы восстановить силы… ну хоть кто–нибудь, кто угодно.

Но потом ее одолели сожаления. И, блин, они начали говорить с ней.

– Что, черт возьми, со мной не так? – сказала она траве. – Почему я потратила столько времени?

Не то чтобы лечение пациентов было неважным. Скорее речь о времени в перерывах между непосредственной работой, которое она тратила на заполнение бумаг и прочие несущественные дела, которые можно было делегировать. Почему она не возвращалась домой? Она могла быть с Ви. Они могли быть вместе.

Или, если бы он был на смене, она могла спать. Устроить марафон «АИУ»[72] или «Странных дел» по «Нетфликс».

Но нет, она была одержима необходимостью бытьвсегдарядомнавсякийпожарный….

Словно на горе не ловила сотовая связь? Словно никто не мог за ней прийти? Словно никто не мог справиться с обычной, несерьезной травмой…

Ее мобильный. У нее был с собой чертов мобильный.

Достав телефон, она нажала на вызов Ви…

– Черт возьми.

Так, не удивительно, что для смс и звонка связь не ловит. Ну–ну. Словно «Веризон»[73] охватывал другие миры? Или Святилище было подключено к локальной сети?

Вернемся к плану А – прогулке в надежде встретить кого–нибудь.

Боже, ей нужно сообщить Ви, что она цела.

Сола так отчаянно молилась в соборе за исцеление Эссейла, что в последствии, по пути домой, осознала, что руки и локти ныли от того, насколько сильно она сжимала ладони вместе. И, наверное, она ошиблась, попросив об этом. От разных источников она часто слышала, что нельзя просить у Бога чего–то конкретного, вместо этого нужно просить воли Божьей. Проблема в том, что у нее с этим возникли проблемы. Если сократить все до абсурдной метафоры, то ей казалось, что это все равно что отправиться к тетушке, которая всегда дарила носки на Рождество, и заявить ей «Эй, поступай как знаешь».

Она добавила немного конкретики, намеком указала направление…

Поморщившись, она подумала, что, вау, я же не раздавала сейчас указания Господу. Серьезно. Я не…

– Итак, Эссейл, какой религии ты придерживаешься? – спросила ее бабушка с заднего сиденья.

Повисла неловкая пауза, и Сола посмотрела в окно на небеса, кивая Господу. Очевидно, вопрос вовэ был платой за эту шутку.

И я люблю носки, подумала она. Носки – это хорошо, они сохраняли ноги в тепле, могли быть разных цветов. Я благодарна за все носки, которые были в моей жизни, носки, которые Ты выбрал для меня…

– Марисоль?

– Сола?

Когда оба произнесли ее имя, она переключилась.

– Что, простите?

– Носки? – спросил Эссейл. – Ты только что говорила о носках…

– Тебе нужны носки? – перебила его бабушка. – Я свяжу тебе еще. Всем свяжу, им тоже нужны носки.

По крайней мере, это увело бабушку от религиозной темы.

– Простите, я просто рассуждала вслух. И у меня полно носков, спасибо.

– Я свяжу еще, – ответила бабушка. – Эссейл, ответь на вопрос.

Сола закрыла глаза. Потом сосредоточилась на дороге. Она хотела сказать Эссейлу, что он не обязан отвечать, но…

– Я агностик, Миссис Карвальо. Но меня очень тронула служба.

– Ты пойдешь в следующий раз с нами, но уже в нашу церковь. Познакомишься с Отцом Молинеро…

Покачав головой, Сола посмотрела в зеркало заднего вида:

– Вовэ, нам нельзя туда возвращаться. Это не вариант. Я уже говорила тебе.

Бабушка опустила глаза, и когда печаль отразилась на ее стареющем лице, Сола бы предпочла, чтобы она ответила в своем непробиваемом стиле. Непримиримость – это жизнь, поражение – смерть.

– Но мы можешь ездить в собор, – сказала Сола, когда они добрались до конца моста, и она повернула на первом съезде, к береговой линии Гудзона – Правда?

Эссейл подхватил волну и заявил без капли сомнений:

– Абсолютно.

Ее бабушка быстро пришла в себя.

– В следующий раз ты встретишь епископа Доннелли. Он благословит тебя.

– Можно просьбу, если вы не против? – Эссейл повернулся к ней. – Могли бы мы посещать вечерние службы? Я придерживаюсь полуночного образа жизни.

– Мне тоже такой вариант больше по душе. – Сола кивнула. – Мне так удобнее. Народу меньше.

– Мне не важно, когда мы поедем, если мы в принципе поедем.

Сола снова посмотрела в зеркало заднего вида. Ее бабушка довольная сидела на заднем сидении, на ее лице сияла улыбка, которую она бы скрыла, если бы знала, что за ней наблюдают.

Убрав одну руку с руля, она потянулась к Эссейлу и, когда сжала его ладонь, он посмотрел на нее.

Я люблю тебя, произнесла она одними губами.

Эссейл поднял свободную руку и прижался пальцами к своим губам. Потом он протянул руку и прикоснулся к ее.

– Я тоже тебя люблю, – сказал он во всеуслышание.

Сола покраснела, и она могла поклясться, что бабушка тихо рассмеялась. Но, может, ей померещилось.

С другой стороны, ее вовэ всегда хотела видеть в роли мужа своей внучки хорошего католического парня, и если Эссейл будет верен решению не торговать и ходить в церковь? Может, ее молитвы будут услышаны.

Внезапно Сола растеряла всю свою беззаботность.

Да, так могло быть… если бы Эссейл прожил долгую жизнь. Но каковы были шансы на это? – подумала она печально.

Пребывая в Святилище, Джейн не представляла, сколько времени прошло, проходило… не суть. Десять минут или тысяча лет, у нее возникло ощущение, что она чувствовала бы себя по–прежнему. В этом отношении минуты в священном месте были похожи на его горизонт, у которого не было ни начала, ни конца: как бы далеко она ни заходила, казалось, она никогда не достигнет кромки леса, опоясывающего территорию. Каждый раз, когда она думала, что до границы рукой подать, ландшафт отзеркаливал себя, выплевывая ее на другой стороне, и деревья оказывались за ее спиной. Одного этого было достаточно, чтобы сойти с ума.

Ну, и того, что здесь не было ни души.

Что еще раздражало? Она блуждала уже столько времени, а ноги совсем не устали, она не испытывала голод или жажду, не хотелось в туалет.

Да, ладно, не вопрос, она понимала, что это чистое сумасшествие – жаловаться на отсутствие дискомфорта… или, прости Господи, необходимости сесть на корточки в одну из клумб Девы–Летописецы, как во время лесного похода. Но это казалось еще одним подтверждением ее не–жизни, отчего Джейн чувствовала себя потерянной и одинокой больше, чем из–за отсутствия компании.

Настолько, что поддерживала телесную оболочку. Вроде как показывала средний палец На–самом–деле–не–живому–состоянию.

Боже, она молилась, чтобы Вишес не навредил себе.