– Что? – огрызнулась Марисоль. – Просто скажи это.

Эссейл поставил кружку с кофе на пол, уже тогда прекрасно понимая, что этот напиток – последнее, что она когда–либо даст ему по доброй воле.

Сместив вес, он поднялся со стула и начал расстегивать пуговицы своей дорогой шелковой рубашки, одну за другой.

– Что ты делаешь? – требовательно спросила Марисоль. – Меня сейчас не интересует секс, чтобы ты знал.

Вытащив из пояса подол рубашки, он полностью ее расстегнул, затем снял запонки, положив их в карман брюк. Распахнув рубашку, позволил ей упасть с плеч на пол.

– Скажи мне, что ты видишь, Марисоль, – приказал он.

– Что? – Она в нетерпении тряхнула головой. – Что, черт возьми, происходит?

– Посмотри на меня. Посмотри на меня внимательно. Что ты видишь?

Ее взгляд пробежался по его груди и животу.

– Я вижу мужчину. Я вижу тебя. Ну что не так?

– Ты помнишь, как я выглядел в первую ночь, когда ты пришла ко мне сюда? – Она вздрогнула, и он понял, что она помнит это очень хорошо. – Помнишь, как выглядело мое тело?

– Ты был болен.

– Достаточно, чтобы ты подумала, что я умираю, да?

– Именно поэтому я пустилась в долгое путешествие.

– И как я сейчас выгляжу? Насколько сильно я изменился.

Последняя фраза не была вопросом. Это был вызов.

Она пожала плечами.

– Ты намного... здоровее. Сильнее. Больше похож на себя.

– Сколько прошло дней, Марисоль.

Теперь она нахмурилась.

– Я не знаю. Три. Четыре?

– Как насчет моих волос? – Он потянул себя за волосы, которые стали в два–три раза длиннее, чем были. – Сильно отросли?

Он продолжал подталкивать ее, изменение в ней было мгновенным, но мощным. Вместо того чтобы разозлиться, она успокоилась и, казалось, едва дышала.

– Вспомни, каким я был, по сравнению с нынешним состоянием, – грубо сказал он. – Признайся, какие изменения ты заметила за последние пару дней, и спроси себя, как такое возможно. Ты видела, сколько я весил и как быстро поправился. Я знаю, что ты заметила разницу, но отодвинула ее на задний план, не так ли? Ты задумывалась… но потом была настолько благодарна моему выздоровлению, что просто... – Он махнул рукой над своей головой. – Просто не стала на этом сосредотачиваться.

Марисоль обняла себя руками.

– И что. Тебе лучше.

– Спроси себя, как. Спроси себя... почему. И не найдешь ответа. Слишком кардинальное преображение за короткий срок, и я ничего не скрывал, потому что ты видела меня без одежды. Ты знаешь, что со мной что–то не так. Ты почувствовала это уже давно… с первого мгновенья, как мы столкнулись, когда ты следила за мной. Понимание всегда порхало на заднем плане, но было слишком много причин, чтобы не обращать на это внимания.

Тот факт, что Марисоль сделала шаг назад, разбил ему сердце. Но Эссейл напомнил себе, что это был неизбежный конец… и что он должен нести это бремя, не она.

Он скажет ей правду, а потом, учитывая, что ее бабушка скоро покинет клинику, он сотрет их память. Да, он мог бы просто сделать последнее, не раскрывая себя, но его любовь к Марисоль означала, что он должен был очиститься и почувствовать ее отвращение и гнев… он заслужил и то, и другое. И была еще одна причина. Скоро он снова будет кормиться от Жизель, и, по крайней мере, таким образом сможет избежать риска причинить Марисоль вред во время секса. Или сделать с ней что–то, не объяснив, что происходит.

Как связанный мужчина, он был слишком опасен.

– Разве это не так, Марисоль? Ты раздумывала о вещах… о вещах, не поддающихся логике и объяснению?

– Да, – прошептала она, ее карие глаза широко распахнулись.

– Ты держишь руку на шее.

– Да.

– Да. Когда ты посмотрела в зеркало в ванной и увидела синяки, что ты сказала сама себе?

Ее голос стал очень тихим.

– Ничего.

– У тебя начались месячные? Когда ты была в душе, в стоке была кровь – это месячные начались?

Марисоль отвела взгляд.

– Эм, нет. Не начались.

Ему пришлось ждать какое–то время, прежде чем она снова посмотрела на него.

– Я не такой, как ты, Марисоль. Мне... так жаль. Но я не для тебя.

Внезапно он увидел, что ее грудь начинает вздыматься все быстрее и быстрее.

– Ты пугаешь меня.

– Прости. Ты представить себе не можешь, как мне жаль.

С этими словами он вывернул верхнюю губу и выпустил клыки, издавая рычание.

Сола слышала лишь гулкие удары своего сердца, когда человек, которого она думала, что знает, стоя перед ней, выпустил... клыки. Клыки, которые она могла бы принять за фальшивые… только вот они выдвигались.

И росли все длиннее у нее на глазах.

– Мне так жаль, Марисоль.

Эссэйл, должно быть, сказал что–то в этом духе. Она не могла расслышать ни единого гребаного слова.

Ее глаза скользнули по его лицу, шее... плечам... грудной клетке. И она ясно видела то, о чем задумывалась, не отдавая себе в этом отчет – за последние сорок восемь часов он, похоже, оброс пятьюдесятью фунтами мышц, его кожа больше не свисала, тело начало возвращаться к своей прежней форме.

В ее голове стремительно проносились мысли.

Она никогда не видела его в дневное время.

Его стеклянный дом был окутан странными плотными драпировками, которые, как она думала, были для сохранения уединенности, но теперь?

Затем свет, который включался и выключался сам. Люди, которые…

Внезапно у нее закружилась голова. Его кузены. Все, кто были здесь в этом здании.

Док Джейн приходила и уходила из его дома, хотя – Сола подумала об этом только сейчас – к особняку не подъезжало никаких машин, чтобы привезти или увезти ее. То же самое можно сказать и о Рейдже. Эрике и Эвэйле.

Затем Сола вспомнил кровь вокруг слива в душе ... и синяки на своем горле. На ее... яремной вене.

– О, Боже.

Без единой сознательной мысли она повернулась и выбежала из комнаты, быстро и изо всех сил неслась по коридору, без всякой конечной цели… ядерная паника придавала ей ускорение.

Но потом ее целью стал яркий свет, словно горизонт, как воплощение свободы, и приблизившись к нему, она распахнула стеклянную дверь и ворвалась в…

Это был бассейн. Бассейн олимпийских размеров.

Она только подумала об этом, как Эссейл появился прямо перед ней. Из воздуха, совершенно внезапно.

Сола закричала, звук эхом отразился от огромного плиточного куполообразного потолка. Она споткнулась, когда попыталась развернуться и снова бежать. Жестко приземлившись на пол, она перевернулась на спину и попятилась от него, по–крабьи перебирая руками и ногами, ужас и неспособность разума осознать то, что он демонстрировал ей, рассказывал ей, превращало происходящее в кошмар.

Это не могло быть реальностью…

Эссейл оставался на месте. И, в конце концов, тот факт, что он не приближался к ней и не был агрессивен, каким–то образом сумел прорваться сквозь ее ужас.

Сола перестала судорожно дергать руками и ногами и осела задницей на плитку. Ее дыхание все еще вырывалось из легких, страх по–прежнему ревел в груди... и все же он выглядел...

Как убитый горем.

Эссейл стоял там, без рубашки и дрожал всем телом, в его глазах плескалось столько боли, что при других обстоятельствах она бы заплакала…

– Эй, народ, у вас все нормально? Нужна помощь?

Сола развернулась на мужской голос. Тот огромный блондин, Рейдж, высунулся из двери и выглядел так, будто был готов вмешаться, если это необходимо.

Он не человек, подумала она.

Он вампир…

Она была окружена ими. Господь Всемогущий, ее бабушка была на больничной койке, и…

Солу затошнило, и она, увидев стопку полотенец, поползла к ней, ее ладони и обувь скрипели по влажной плитке, желудок избавлялся от завтрака, пока она пыталась схватить хоть что–то, чем могла его поймать.

Краем глаза она увидела, что двое мужчин – вампиры – разговаривают. Рейдж качал головой, будто не одобрял его действия, но Эссейл стал всем телом между ней и другим мужчиной, словно не собирался допускать никакого вмешательства.