— Знаешь, мы верим, что у каждого Стража есть своя звезда в созвездии Дикого Пса. Может, тебе это покажется смешным, но мы хотим в это верить. В то, что есть иная судьба. И в то, что когда кто-то уходит отсюда, в небе непременно загорается новый огонек. Мы верим, что наши братья ушли в лучший мир, в другую жизнь, где не будет этой боли. Туда, где мы когда-нибудь снова встретимся. Туда, где нет страха и нет бесконечной войны на выживание… Сар’ра сейчас там, и, надеюсь, ему хорошо, потому что он, наконец, стал свободным. Он заслужил отдых, ушел достойно, гордо, и я не могу за него не радоваться. А когда мы снова увидимся, то я обниму его так, как никогда не мог раньше. И он обнимет меня, потому что никакой магии между нами больше не будет. Как не будет навязанных ей чувств. Просто друзья… пересмешнику никогда этого не понять. Он не умеет чувствовать, не умеет сострадать. Он — не настоящий, какой бы облик ни украл и сколько бы крови ни выпил. Он — просто нежить, вечно голодный вампир, умеющий читать мысли и память своих жертв с тем, чтобы находить себе новое пропитание. Я убил его легко. Без жалости, как и надлежит поступать с такими гадами… но и без ненависти тоже. Я благодарен ему за то, что он в точности исполнил последнее желание моего друга и позволил увидеть его еще раз. Поверь, для нашей жестокой жизни это — очень много. Настолько, что за такой подарок я убил его быстро и почти безболезненно. Так, как он, может, и не заслуживал. Правда, чтобы успеть до того, как пересмешник набросился бы на вас, мне пришлось подпустить его очень близко. Пришлось рискнуть и дать ему возможность поверить в то, что я не узнал и не понял. К счастью, он был слишком поглощен успехом, чтобы копаться в памяти Сар'ры и выуживать оттуда причину такого трепетного ко мне отношения. К счастью, он слишком поздно отшатнулся. И, к счастью, так и не сумел сообразить, где ошибся. Вот так, друг мой. Он проиграл нам этот бой, Сар’ра спокойно ушел, а я… я ни о чем не жалею. Это правда.

Она надолго замолчала, невидяще глядя перед собой, и Элиар больше не посмел ее тревожить: бесшумно поднялся, отряхнул штаны и шагнул к молчаливым деревьям. Хватит бередить чужую душу. Пускай отдыхает. Она тоже заслужила покой. Пусть горечь потери уйдет и оставит после себя лишь хорошие воспоминания, пускай сотрет давнюю боль, запрячет непрошенное отчаяние, пускай больше ничем не позволит себя упрекнуть. Сар'ра ушел так, как хотел, и это было действительно красиво. Он оказался удивительно хорош, этот странный Вожак, не смотря на то, что полукровка. Очень хорош даже для того, чтобы стать ей достойной парой. Этого нельзя не признать. Не его вина, что так все сложилось. Не ее вина, что он был просто другом. Это Судьба. И никто не вправе оспаривать ее решения.

— Эй, ушастый!

Элиар, уже почти пропавший в темноте, непонимающе обернулся.

— Кажется, ты уже малость остыл, да?

Эльф странно пожевал губами, прислушиваясь к своим ощущениям, подумал, взглянул на внимательно изучающую его девушку. На мгновение окунулся в бездонные озера ее глаз и… неожиданно улыбнулся.

— Не скажу, что совсем, но сейчас мне гораздо проще находиться рядом с тобой, чем пару дней назад. Это что, тоже магия? Разве ты можешь ее контролировать?

Она покачала головой.

— Нет. Просто у тебя, наконец-то, включился инстинкт самосохранения, который и заставляет держать некоторую дистанцию. Так со всеми происходит. Со временем. Почти всегда, за редким исключением.

— Почему?

— Потому что моя сущность может стать слишком опасной для тебя, — спокойно пояснила Гончая. — И вчера ты это, наконец, понял. Не разумом понял, не скалься, а рассудком. Тем, что мудрее и старше поверхностных чувств. Его невозможно обмануть, мой ушастый друг. Он знает гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Он очень хорошо умеет различать истинное и наносное; прекрасно видит то, что идет от сердца, и то, что навеяно против воли. Он-то и бережет тебя от ненужных глупостей. Он же гасит мою силу достаточно, чтобы ты перестал видеть в мыслях нехорошие картинки и смог вести себя разумно. Конечно, этого не всегда хватает, но я постараюсь, чтобы тебя больше не задевало.

Светлый немного нервно хмыкнул.

— Благодарю, но это лишнее.

— Не смешно, ушастый! Ты, между прочим, даже сейчас оказался самым настойчивым и упрямым: заметь, за тобой не стоит толпа из желающих составить мне компанию!

— Они просто испугались…

— Правильно испугались! — сурово оборвала она. — Я несу с собой смерть, и это — не преувеличение! Ко мне нельзя приближаться и нельзя смотреть прямо в глаза! Понял?

Элиар небрежно прислонился плечом к ближайшему дереву и, внимательно взглянув на нее издалека, вдруг покачал головой.

— Знаешь, мне вдруг пришла в голову нехорошая мысль: а ты, случайно, не убил пересмешника у нас на виду только для того, чтобы все, так сказать, прочувствовали? С учетом того, что я успел узнать, такое вполне в твоем духе. А что? Отличный ход: и с кровососом разобраться, и остальным показать, что к тебе опасно приближаться. Быстро и удобно. Ты ведь, я заметил, любишь быстрые решения?

Белка странно хмыкнула.

— Ишь, какой умный… нет, специально ничего не планировал и вообще, не ожидал, что он появится так рано. Но подыграть — малость подыграл, что правда, то правда. Можно сказать, одним ударом двух кролей зашиб: и от нежити избавился, и… гм, от вас. В том смысле, что парни, кажется, до сих пор не отошли от потрясения и заметно поубавили пыла.

— Я знал! — торжествующе улыбнулся эльф. — Ты и нежить использовал так, как посчитал нужным! Ты вообще используешь все, что только подворачивается под руку! Даже нашего Темного друга!

— Кхм…

— Ха-ха! Погоди, кажется, я понял: ОСОБЕННО нашего Темного друга!

— Ты очень проницателен, — слабо улыбнулась Белка. — Молодец. Хвалю.

— Ого! Значит ли это…?

— Ничего это не значит. Иди, куда шел, и остынь, не то мне придется прибить еще кого-нибудь, чтобы твои инстинкты снова приняли правильное направление.

— Все-все, молчу.

— Так-то. Но про рассудок я не зря тебе говорю, — настойчиво повторила она. — Верь ему, Элиар. Верь даже тогда, когда глаза, уши, память и разум кричат обратное. Слышишь? ВЕРЬ, потому что он, а отличие от всех остальных, НИКОГДА не обманывает.

Элиар легкомысленно кивнул и, наконец, ушел, а Таррэн тихо выпустил сквозь зубы воздух и устало закрыл глаза.

ЭТО началось после полудня. Как по мановению чьей-то невидимой руки или по неслышному приказу неведомого хозяина: в какой-то момент крадущийся по Проклятому Лесу отряд вдруг ощутил, что ему здесь совсем не рады. Нет, им и раньше не особо демонстрировали приязнь, наглядно показывали, что терпят только ради Великого Вожака, пристально наблюдали, оценивали, скрипели потихоньку зубами… но все это было как-то далеко. В стороне, за многими сотнями шагов, за надежной зеленой стеной из веток, листьев и всего остального. Раньше им боялись противостоять в открытую, их послушно не трогали, свободно пропускали, мирились с присутствием чужаков, а теперь словно с цепи сорвались.

Все случилось внезапно: сперва ощутимо потемнели небеса, пышные кроны деревьев недовольно зашелестели, как бывало перед нешуточной бурей. Невесть откуда задул холодный ветер, солнце пугливо спряталось, а окружающий мир стремительно преобразился. Казалось, мирные рощи навсегда исчезли среди мрачного засилья буреломов и непролазных чащоб, веселое щебетание на ветках разом прекратилось, пропали уютные овражки, небольшие полянки, напрочь испарились беззаботные мотыльки. И спустя всего несколько часов после нового рассвета вокруг на многие версты снова раскинулся непроходимый и недобрый Лес, непролазная чаща, в которой только ловкие Гончие умудрялись найти крохотные, едва заметные даже эльфийскому взгляду проходы.

Сотни тесно стоящих стволов, покрытые зловещим серым мхом от корней до самых макушек. Тысячи неспешно убирающихся с дороги лиан, которые с каждым шагом втягивались наверх все с большей неохотой. Миллионы колючек, миллиарды назойливых насекомых, многие сотни настороженных глаз, сверкающих изумрудными блестками не просто из-за каждого куста, а уже из-под каждого крохотного листочка или стебелька. Под ногами сочно чавкала умопомрачительно яркая трава, сапоги то и дело зацеплялись о невесть откуда взявшиеся коряги, куртки вечно царапали какие-то сучки, а чужое нехорошее внимание становилось все отчетливее и напряженнее.