— Можете мне напомнить о чём она Иван? — вежливо спросил он.

— «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю: хлеба на корню не будет у него; зерно не даст муки; а если и даст, то чужие проглотят ее».

— Ты веришь в Бога Иван? — Майкл был крайне деликатен задавая этот вопрос.

— Я атеист, как и большинство советских людей, — я слабо ему улыбнулся, — втравливая в войну Израиль, вы вместо помощи ему, ухудшите его положение, да и своё тоже.

Его глаза сузились.

— Как?

— Просто за экскурсию в другой город, я сказал вам достаточно, чтобы ваши аналитики поняли о грозящих проблемах предстоящего арабо-израильского конфликта, — я пожал плечами.

Он задумался.

— А если к экскурсии мы добавим оборудование для гемодиализа и специалистов по его установке и наладке? Конечно с гарантиями от твоих кураторов, о том, что они вернутся потом обратно на родину.

— О-о-о, это уже деловой разговор Майкл! — я сам был ошарашен от такого шикарного предложения, даже не рассчитывая на него, — хорошо, если вы даёте слово, я расскажу вам всё, что думаю сам. Только сразу говорю, я не предсказатель, а просто анализирую последствия из предоставленной вами информации, если она была не точной, то выходные данные могут быть совершенно другими.

— Даю вам слово, что если предоставленными вами сведения будут превышать данные наших собственных аналитиков, то вы получите оборудование и специалистов для Андропова, — он открыто посмотрел на меня, показывая, что понимает для кого я так стараюсь.

— Не совсем честно, — хмыкнул я, — ведь я не могу проверить, что ваши аналитики там напредсказывали, но да ладно…

Я протянул руку, которую он пожал.

— Зная состояние вооружённых сил Израиля, а также Сирии, Египта, Ирака и Иордании, я думаю, что с вашей поддержкой евреи смогут далеко продвинуться вглубь арабских территорий, но вряд ли смогут захватить что-то существенное, поскольку Советский Союз тут же поддержит своих ближневосточных друзей, — скороговоркой заговорил я, — поэтому самый возможный вариант развития этого конфликта: все скорее всего останутся при своих территориях, ну или Сирия максимум получит Голанские высоты по настоянию СССР, а вот Израиль ждёт политический кризис, поскольку Голде Меир вряд ли простят человеческие потери во время этого конфликта, а также нулевой по сути его результат.

ЦРУ-шник слушал всё очень внимательно, но я нисколько не сомневался, что наш разговор записывается.

— Но не это главное, — я тяжело вздохнул, — скорее всего этот конфликт выльется в бойкот Израиля и тех стран, которые его поддерживали в этой войне со стороны арабских стран.

— Думаю, не нужно говорить, к чему это приведёт? — поинтересовался я у него.

— Поскольку у нас сделка, лучше я это услышу от тебя, — улыбнулся Майкл.

— Глобальный энергетический кризис, связанный с отказом поставок нефти из арабских стран в США и Западную Европу, — хмыкнул я, — вы пожнёте бурю Майкл, только уже у себя в стране.

— Насколько глобальным может быть кризис? — услышал я новый голос, и в комнату вошёл старик с тростью.

Поскольку он не представился, то и я не стал с ним здороваться.

— Ну если учесть текущие запасы нефти у стран ОПЕК и их ежедневную выработку, — задумался я, прикрывая глаза и делая вид, что прикидываю в уме количество, — то вам, Великобритании, Канаде, Нидерландам и Японии — пиздец.

Последнее слово я произнёс на русском.

— Это слово вам понятно? — вежливо поинтересовался я у них, — я просто на английском не знаю схожего понятия с нужной экспрессивной составляющей.

— Более чем, — оба ЦРУ-шника переглянулись, но мне ответил Майкл.

— Вот в общем-то и всё, что я думаю, — развёл я руками, — из предоставленных вами мне данных.

— Мы сообщим по линии Одиннадцатого управления КГБ о готовности поставить один комплект оборудования для гемодиализа, — произнёс после минутного молчания старик, — хороших соревнований Иван и поездки в медицинский центр.

— Благодарю, — я поняв, что разговор окончен, поднялся и попрощавшись, покинул комнату, в которой оставил двух задумчивых сотрудников спецслужб.

Поскольку я не видел больше причин скрывать свои отношения с Кэти, то к её абсолютному восторгу, я теперь в свободное время был с ней, даже пропуск для неё организовал на территорию охраняемых полицией кампусов. Теперь она и на тренировках, и на соревнованиях была на трибунах рядом с местом нахождения советской сборной, а наше держание за ручки, конечно не прошло мимо глаз остальных. Американские журналисты взахлёб рассказывали на страницах газет на всю страну, как маленькая красавица-гимнастка покорила русского сурового гиганта. Наши фотографии с объятьями и скромными поцелуями в щёку облетели наверно все уголки США, а восторженные читатели слали письма поддержки Кэти, которая хоть и привыкла ко всеобщему вниманию поскольку была чемпионкой США 1970 года, а также серебряным медалистом чемпионата мира по спортивной гимнастике, но такого она точно не ожидала. Девушка с круглыми глазами мне рассказывала, что каждый день ей в мотель звонит мама и рассказывает о куче писем и телеграмм, которые приносят к ним в дом.

Ровно противоположная реакция была со стороны советской делегации. Женская её часть объявила мне бойкот, за то, что мне мало русских женщин и якшаюсь со всякими там американками. Мужская часть перестала разговаривать со мной от зависти, поскольку Кэтлин была сама по себе красавицей, а уж с американской косметикой, одеждой и духами, смотрелась пришельцем с другой планеты, посреди одинаково одетых спортсменок из СССР, хоть многие и были из них красивыми тоже, но не на её фоне к сожалению.

И это я уже промолчу про руководителей делегации, тренеров и сопровождающих нас от КГБ, с этой стороны вообще была пара инфарктов, попытки усовестить и угрожать мне, а также бесполезные попытки запереть в комнате. Поняв, что это бесполезно, всё что они смогли сделать — это отнять у меня паспорта и не выдавать суточные. Ну и конечно предупреждение, что это моя последняя поездка за рубеж.

Сами соревнования просто померкли на фоне разгоревшегося у нас с Кэти публичного бурного романа, обсуждаемого из каждого утюга Америки, поскольку я привычно выиграл свои дисциплины, Валерий Борзов пришёл в них вторым, но это уже мало кому было интересно. Американцы ждали, что будет, когда придёт день окончания пребывания советской делегации на американской земле и все делали ставки на то, расстанемся ли мы или кто-то из нас решит выбрать для себя новую страну для проживания. Огласка нашего романа была настолько большой, и читатели так переживали за нас, что по телевидению в предпоследний день моего вылета обратно, выступил с речью президент США Ричард Милхауз Никсон, который сказал, что если такой великий спортсмен, как я, решу остаться и жениться на Кэтлин Ригби, то я сразу же получу американское гражданство. Первый инфаркт среди руководителей нашей делегации как раз последовал после этого заявления, а второй, когда мы расставались с Кэти в аэропорту под прицелом десятков теле и фото камер, целуясь с девушкой в губы и обещая друг другу встретиться на Олимпиаде в Мюнхене, через год. Она плакала, я обнимал её и трогательно вытирал слёзы платком, для чего пришлось встать на одно колено из-за большой разницы в росте, так что окружающие нас американцы, ставшие свидетелями этого прощания, сами едва не рыдали в три ручья от умиления.

Когда я помахал рукой, стоя на трапе, влюблённой в меня без памяти девушке и зашёл в самолёт, то как только за нами всеми закрылась дверь, повернувшийся ко мне представитель от КГБ торжественно пообещал, что в аэропорту меня встретят и отвезут сразу на Лубянку. Откуда я отправлюсь, минуя все следствия и суды прямо в Магадан.

У большинства окружающих меня людей в глазах при этом появилось торжество и радость, только Дима и Женя пригорюнились, поскольку им тоже доставалось от всех, ведь они были со мной. Одному Завьялову было всё по барабану, поскольку он был пьян. Соревнования закончились, поэтому он честно ушёл в запой, не дожидаясь возвращения на родину.