Так что советским гражданам было чем развлечь себя на вечерних посиделках за столом на кухне, поскольку КГБ в этом году выдавал на-гора одну сенсацию за другой. Авторитет его личный и возглавляемого им ведомства конечно же поднялся очень высоко и если раньше благодаря стараниям Щёлохова МВД стало подбираться по значимости к его ведомству, то последние два дела сильно ударили по репутации министра и возглавляемой им структуре. Внезапно оказалось, что милиция спустя рукава выполняет свою работу, несмотря на те льготы и довольствие, которые министр выбил для своих сотрудников. После Хрущёвских пагубных реформ, милиция практически прекратила своё существование, ушли многие квалифицированные кадры, и только благодаря деятельности Николая Анисимовича МВД снова стало престижным местом работы. К сожалению, многие пришли туда только за этим.

Как показали два дела извращенцев, которые не стали достоянием гласности, поскольку по первому, фигурант был мёртв, а вина его была полностью доказана, то дело просто закрыли, а второй, после проведённого расследования ожидал теперь приведения приговора суда в тюрьме. Конечно он, как и в моей действительности получил высшую меру, но это не отменяло того факта, что и тут милиция не проявила никакого интереса к его поступкам, хотя как оказалось жалобы на действия того же Чикатило имелись, просто этим было всем лень заниматься. По Сливко же мне вообще повезло, что он пока ещё не стал в городе безусловным авторитетом, как это произошло в моём времени после получения им звания «Заслуженный учитель РСФСР», так что его не бросались защищать, а быстренько слили, едва только получив от него первые признательные показания.

Как мне рассказывал товарищ Белый, при редких встречах, когда я заезжал почитать в Первое управление американскую и европейскую периодику, чтобы быть в курсе текущих дел за рубежом, теперь при встречах Щёлокова и Андропова только что искры не летели от обоих, настолько Николай Анисимович возненавидел Председателя КГБ. Брежнев же по-прежнему защищал друзей и не давал их в обиду, прямым распоряжением он выводил своих товарищей из-под карающей руки правосудия и ладно бы отправлял их на пенсию или не допускал больше к работе на руководящих должностях! Нет! Их переводили горизонтально, и они кроме лёгкого испуга от встречи с КГБ, больше ничего не испытывали, продолжая трудиться в другом месте.

Генерал мне ничего не рассказывал о ещё одном, интересовавшем меня деле предателя Полякова, хотя я множество раз интересовался этим, но по его лицу становилось понятно, что там и правда полный трындец, сколько информации тот уже успел слить американцам. Только по сообщению в газете, что Министр обороны Маршал Советского Союза Андрей Гречко возглавит теперь Дальневосточный военный округ, а на его место назначили Маршала Советского Союза Дмитрия Устинова, с которым у Андропова были хорошие отношения, я понял, что Гречко и правда не пережил предательство такого высокопоставленного военного в рядах ГРУ своего ведомства, даже несмотря на то, что был ближайшим другом Леонида Ильича. А судя по тому, что нового Министра обороны и Председателя КГБ часто стали видеть друг с другом, все резко поняли, что у брежневской шоблы впервые появился достойный конкурент, который возглавлял к тому же две мощнейшие силовые структуры. Теперь оба искали себе сторонников в рядах ЦК, и вот с такой новой политической действительностью я и вошёл в новый, Олимпийский, 1972 год.

Всю весну и лето моим кураторам и стране в целом было не до меня. Приезд впервые в истории президента США в СССР, окончание «мехового» и «икорного» дел, широко освещаемых в прессе, отодвинули спортивные достижения на задний план. Всё это время, всеми забытый и мало кому интересный, я продолжал упорно тренироваться, и коробками получал и отправлял спортивную форму, кроссовки и шиповки немцам, со своими комментариями об их качестве и необходимых доработках. Работа по созданию идеальной для меня формы и обуви подходила к концу, даже сами представители фирмы «Adidas» с которыми я общался с помощью посольства ФРГ в Москве, с каждым разом становились всё более задумчивыми, видя эти результаты. Нет, форму для легкоатлетической команды СССР, они, как и обещали, полностью предоставили, вызвав тем самым зависть у других спортсменов, поскольку новенький трилистник красовался теперь только у легкоатлетов на красивой, приятной для глаз и тела, а главное очень практичной немецкой форме.

Но возвращаясь к линейке одежды «Forever Faster», которую они разрабатывали для меня, немцы уже сами начали понимать, что она на голову или даже две превосходит всё то, что есть у них сейчас. Видели, понимали, но сделать ничего не могли. В контракте было жёстко закреплено, что разговоры о продаже предметов формы этой линейки будут возможны только после окончания Олимпиады 1972 года и согласия мной как дизайнера, так что всё что они могли делать — это ждать, благо до конца лета, времени оставалось всё меньше и меньше.

Я же, кроме этой работы, отыскал ещё себе учителя немецкого, который учил меня языку, который я якобы не знал, но легенда мне была нужна, так что пришлось ездить ещё и к нему. Вера в данное мне слово Андроповым, а также в собственные силы не позволяла мне начать хандрить или жалеть себя. Я знал куда иду и какие цели преследую. Уже сейчас СССР сильно отличался от того, каким был в моё время, поскольку позиции партии Андропова, который привлекал на свою сторону вместе с Устиновым всё больше членов ЦК, усиливались и вызывали активные брожения у элит, предчувствующих скорую борьбу за власть.

За оба раскрытых громких дела Брежнев дал ему звание генерал-полковника и сделал кандидатом на вступление в Политбюро ЦК КПСС, а вот Щёлоков остался в прежнем звании генерал-лейтенанта. Причём, как я понял Брежнев хотел поднять выше обоих, чтобы оставалась между ними конкуренция, но этого ему просто не дали сделать нейтральные члены Политбюро, не принадлежащие ни к группе Брежнева, ни к набирающей силу дуэту Андропова-Устинова, они весьма настороженно посматривали за активностью, которую развернул на поле борьбы с коррупцией Председатель КГБ.

В газетах же, когда началась в июле Спартакиада народов СССР в Москве, снова стали превозносить Валерия Борзова, который провёл отличный соревновательный сезон в прошлом году не проиграв ни одного соревнования и был в хорошей беговой форме. Я также отслеживал по газетам соревновательные дни, где он победил на обоих моих дистанциях. Все центральные газеты захлёбывались в сладкой патоке, превознося его и хотя да, я нисколько не сомневался, что Борзов великий спортсмен, но то как его облизывали со всех сторон газеты, вызывало у меня рвотные позывы.

В зарубежной прессе, которую я читал, в начале прошлого легкоатлетического сезона было много вопросов, куда пропал Иван Добряшов, на что чаще всего со стороны ЦСКА были слишком туманные и неопределённые ответы, а когда я пропал уже на весь год, в Москву приехали иностранные журналисты, чтобы отыскать меня. Им это не удалось сделать, все же советские представители старательно делали туманные намёки, что я сам, молча, ушёл из спорта. Большинство журналистов так и не поняло, что скрывается за этими невнятными ответами чиновников и тренеров сборной, но поскольку я не появился и в начале этого сезона, многие иностранные газеты сокрушались, что как жаль, что Иван Добряшов ушёл из спорта и они не увидят его бега на Олимпиаде, после той невероятной серии побития мировых рекордов на чемпионате Европы, двумя годами ранее. Все установленные мной мировые рекорды были действующими, никто их так и не побил.

Когда я собирался сам поехать на Лубянку, чтобы поговорить с товарищем Белым по поводу моего участия в Олимпиаде, за мной прислали машину, с неизменным Гришей за рулём. Мы поболтали дорогой, он радостно поделился новостью, что в КГБ стало появляться много новых, перспективных молодых людей, а также девушек. Тут он сально мне подмигнул в зеркало заднего вида. А потому добавил, что сильно удивлён тем, что я где-то всё время пропадаю, когда Конторе появилось столько красоток. Поулыбавшись над его подколками, я наконец прибыл на место и сам отправился в кабинет генерала.