— Когда вас привезли, то на первом рентгеновском снимке я увидел, как одно из рёбер проткнуло вам лёгкое. Вас сразу же подготовили и отправили на операционный стол, но когда вскрыли, то этого не обнаружили. Теперь же странности продолжают происходить дальше.

— Какие? — удивился я сам.

— Если бы мне показали ваши первые снимки, когда вы только поступили ко мне, и вчерашние, я бы сказал, что прошёл месяц заживления, но никак не неделя!

— Ну доктор тут всё просто, — усмехнулся я, — советская медицина лучшая в мире! Пара таблеток витаминов, контрастный душ и зарядка по утрам, вот я и здоров как бык.

— Но всё же, такого просто не может быть! — он смотрел на рентгеновские снимки.

— Лучше скажите, когда меня выписывают, — спросил я, вызвав у него сначала столбняк, а затем стон.

— В этот раз я буду настаивать, чтобы вас не выпустили отсюда раньше двух недель, — зло сообщил мне он, собирая документы и вставая со стула.

Когда он ушёл вместе с сопровождением, со мной остался только комитетчик.

— Какое место мы заняли? — тут же обратился я к нему.

Он замолчал, помялся, но затем сознался.

— Хотел тебя сейчас обмануть, но подумал, что ещё сорвёшься и в таком виде побежишь устраивать разборки, поэтому скажу просто. Мы снова первые Ваня, вторыми были американцы, третьими бегуны из ФРГ.

— Ты точно меня не обманываешь?! — я пристально посмотрел на него, — учти, я не понимаю шуток, связанных с наградами!

— Да точно Вань, я и газеты взял, чтобы ты поверил, — он достал из кармана немецкую прессу и показал награждение, где и правда на пьедестале стояло три наших спортсмена.

— Фух, — несмотря на боль в груди, я откинулся на спинку кровати, — хоть что-то было не зря.

Он посмотрел на меня, снова помявшись.

— Чего?

— Жена твоя в соседней палате, — сказал он.

Я не успел испугаться, когда он замахал руками, поняв, что сморозил.

— Эй, нет, она просто там живёт рядом с тобой. Немецкое правительство позволило!

— Вадим, ты меня так до сердечного приступа доведёшь, — выдохнул я, — позови её пожалуйста и приготовь больше салфеток.

Они и правда понадобились. На моё удивление, Кэтлин ни в чём не упрекала меня, лишь плакала и говорила, что даже на метр меня теперь не отпустит от себя. Пришлось её успокаивать и заверять, что такое точно больше никогда не случиться. Хорошо ещё скептическое лицо Вадима она не видела в этот момент, а потому я показал ему кулак, обнимая вздрагивающее на мне тело. Кэти с трудом удалось успокоить и сказать, что она не обязана быть рядом со мной, поскольку я пошёл на поправку, и вскоре вообще выпишусь. Но к сожалению, любые мои слова разбивались о неё, словно вода о скалы, девушка была непреклонна, сказала, что лично за всем в этот раз проследит, поскольку один раз уже дала маху.

Вадим при этом помахал мне рукой и ехидно улыбаясь вышел из палаты, оставляя нас одних.

Несмотря на все мои возмущения, выписали меня только через две недели. Способствовали ли этому угрозы доктора или же наручники, которыми меня пристегнул к кровати Вадим, я точно не знал, но факт оставался фактом, я безвылазно провёл в больнице всё время, пока доктор не сказал, что он надеется, что больше никогда в жизни Бог не пошлёт ему таких пациентов, как я. При этом выдав мне документы на выписку, а комитетчик принёс мою одежду. Захватив по пути Кэти, с которой мы прожили здесь по факту свой медовый месяц, на посольской машине, с тем же улыбающимся Игнатом, мы доехали до советского посольства в ФРГ, где мне выдали мои вещи, золотую медаль за эстафету, а также деньги и два билета обратно.

— Вылетаете на родину завтра Иван, — извиняющее пожал плечами Валентин Михайлович, — приказ сверху.

Я перевёл взгляд на Вадима. Он подтверждающее кивнул.

— Нам нужно с женой побыть вдвоём, — попросил я всех. Мужчины понятливо извинились и отошли.

Кэти, видя, что что-то происходит подошла ко мне ближе. Я показал ей вещи и два билета.

— Я бы хотел, чтобы ты полетела со мной, но не знаю, как меня встретят на родине, поэтому будет лучше, если я вылечу без тебя.

Она несмело мне улыбнулась.

— Хочешь сказать, мы опять расстаёмся?

— Не так надолго, как прошлый раз, — поспешил заверить её я, — я предприму всё, чтобы оказаться рядом с тобой, как можно быстрее. Ты мне веришь?

Она, сдерживая слёзы закивала и бросилась обниматься.

— Не переживай, всё будет хорошо, я обязательно скоро к тебе приеду, — говорил я, — если уж это будет совсем невозможно, то ты приедешь ко мне. Договорились?

Кэтлин сильнее вжалась в меня.

— Иван, прости, что в такой момент, но забыли ещё тебе сказать, что Адольф Дасслер дожидается тебя у нас здесь с самого утра, — ко мне подошёл Игнат и три раза извинился, что вмешивается в наш разговор.

— Да, как-то нехорошо президента целой компании заставлять ждать, — согласился я с ним, и взял за руку жену, — пойдём, узнаем, что он хочет.

В полном одиночестве, тот сняв с себя пиджак и правда обнаружился в одном из кабинетов. У него рядом с диваном стоял столик с выпивкой и едой, было видно, что он не сильно скучал тут в одиночестве.

— Господин Дасслер, вам не стоило так утруждать себя! — изумился я, протягивая ему руку.

— Иван, — он быстро поднялся с дивана, — с тобой я понял одну вещь: тебя нужно либо ловить немедленно, либо будет уже слишком поздно. События вокруг тебя настолько стремительно развиваются, что я боялся, что ты улетишь обратно, а нам срочно нужно поговорить.

— У нас есть время до завтра, — я посмотрел на время в билете, который так и держал в руках, — до четырёх дня.

— Тогда не будешь против, если мы вместе поужинаем? — спросил он, словно и правда боялся выпустить меня из рук.

— Тогда следуя вашему принципу, едем сейчас, — улыбнулся я ему и повернулся к жене, которая стояла в коридоре.

— Дорогая, ты ведь не против поужинать с господином Дасслером?

— Это будет честью для меня, — она несмело ему улыбнулась, а он, спохватившись быстрым шагом пошёл здороваться и аккуратно пожимать руку даме.

— Моя машина ждёт нас, — сказал он.

Мы втроём пошли на выход, а я оставил все вещи и билеты Игнату. Вадим молча пошёл с нами. Правда в ресторане я попросил его сесть за соседний столик, поскольку он приглашение на ужин не получал. Комитетчик поморщился, но к счастью хоть бы не стал спорить прилюдно.

Заказав еду, я посмотрел на Дасслера.

— Насколько большие заказы вам поступили на мою линейку? — спросил я его.

Он посмотрел на Кэти.

— Она часть моего плана, связанного с «Adidas», поэтому говорите спокойно, — заверил я его.

— Маркетологи рвут волосы на голове, — ответил он тихо, — наша новая линейка с трилистником, на рекламу которой были потрачены миллионы, даже близко не стоит с тем ажиотажем и спросом, которым пользуются вещи, которые вы носите. Причём это касается всего: напульсников, кроссовок, шиповок, беговой формы, лёгких курток. На всё, что было на вас на Олимпиаде пришли огромные заказы.

— Сколько вы хотите предложить мне? — спросил я, пододвинув ему салфетку.

Он подумал и написал цифру, вернув мне её обратно. Прикрыв рукой, даже от Кэти, я протянул руку, взял у него ручку и добавил туда ноль, а также изменил первую цифру.

Дасслер изумлённо на меня посмотрел.

— И десять процентов от всех продаж второй линейки, которую мы с вами запустим после этой, — спокойно добавил я, — Адольф, я умею считать и представляю, сколько можно продать по всему миру. А если вы ещё прекратите заигрывать с неблагодарными поляками и перенесёте свои фабрики в Китай, Индию, Вьетнам или Индонезию, то выручка фирмы взлетит до небес.

Он изумлённо на меня посмотрел.

— Почему вы против Восточной Европы? Уже промолчу откуда вам это вообще известно.

— Ваш брат из Пумы, уже хочет сделать это, — чуть приврал я, — а час рабочего времени китайца или индуса такой низкий, не говоря уже о том, что правительства этих стран за размещение и строительство заводов вам жопу будет целовать и создавать такие налоговые преференции, что вы очень быстро будете получать такую прибыть, какая вам даже не снилась. Поэтому если не хотите, чтобы я перешёл в Пуму, соглашайтесь, пока я заинтересован в нашем сотрудничестве. Времени спорить или убеждать у меня просто нет.