Неделя в ожидании, тянулась очень долго, пару раз ко мне заходили следователи, но в основном их интерес был направлен на то, чтобы выяснить как террорист пробрался на территорию посольства и где взял оружие. А в этом я им слабо мог помочь, поскольку увидел его только в последний момент, перед тем как он открыл стрельбу.

Наконец, меня очередной раз выписали, и доктор умолял меня поскорее покинуть Мюнхен, выглядело это смешно, но он хоть немного развеселил меня, поскольку настроение было весьма печальным. Вадима рядом не хватало, оказывается я привык к нему за эти недели, пусть мы и не всегда ладили. Посол лично встретил меня и доставил в аэропорт, где меня посадили на самолёт Аэрофлота, причём последним, дождавшись, когда все пассажиры сядут и только после этого, я в очках и кепке сел на переднее кресло, поздоровавшись со стюардессами, которые мгновенно меня узнали. Энтузиазм девочек усилился, и они натаскали мне газет, вкусностей, а также попросили себе автографы. Конечно я всё подписал, попросил только шумиху не поднимать среди пассажиров, у меня совсем не было настроения на общение.

Девушки искоса посматривали на меня, проходя мимо, а я открыл первые газеты, чтобы прочитать, что там пишут об Олимпиаде. В «Известиях» на главной странице сразу бросилась в глаза огромная фотография нас троих с Борзовым и Корнелюком на пьедестале, а также три поднятых флага СССР с громкими заголовками: «абсолютный триумф советского спорта», «наши чемпионы», «ожидаемый результат после четырёх лет кропотливого труда». Хмыкнув, я взял следующий выпуск за другое число, там, где мы с Борзовым завоевали две высшие награды в 200 метрах. Не одного плохого словечка про меня, что было весьма странно и непривычно, о нас обоих говорилось в возвышенных тонах, с кучей пафоса, как-то даже странно было видеть подобное. Где тонны грязи? Где обличение в аморалке и прочих гнусностях?

Взяв третий выпуск, я пробежался взглядом по результатам эстафеты, и понял, что нигде я не увидел ничего про первый теракт. Схватив прошлые выпуски, я уже тщательнее стал осматривать их и наконец нашёл, на третьей странице небольшую статью о том, что случился инцидент с нападением на израильскую команду, который благополучно разрешился, никто не пострадал. Челюсть у меня отпала.

Схватив «Труд» и другие газеты я прошерстил их, но и в нём про случившееся, лишь краткая, однотипная статья, словно ничего и не было. Это притом, что мировые СМИ просто бурлили и кипели все эти дни обсуждая инцидент. Такое было впервые на Олимпиаде! Обсуждались достаточные ли меры безопасности были приняты для охраны спортсменов, что МОК предпримет на следующей Олимпиаде и прочее, а вот в советских газетах про это молчок. Как не было ни слова о моей женитьбе, а также погибших при последнем нападении.

«Да уж, — думал я, перечитывая газеты, где спортивные достижения сильно выпячивались, а проблемы Олимпиады замалчивались, — вроде как ничего и не было».

Долетели мы быстро, меня первым сразу повели в обход таможни и пограничного контроля к служебному выходу и посадив в чёрную «Волгу» повезли на Лубянку.

На входе меня встретил секретарь товарища Белого, и взяв часть моих сумок, помог донести их до его кабинета.

— Здравствуйте Виталий Валентинович, — поприветствовал я его на пороге, а он поднявшись со стула при виде меня, подошёл и молча обнял, не став поправлять за обращение по имени-отчеству.

— Похоронили Вадима и Игната с воинскими почестями, — тихо сказал он, разрывая объятья, — у одного семья осталась, у второго мама. Всем поможем не переживай.

— Было бы у меня оружие, я бы может что и успел сделать, — я развёл руками, — но с голыми руками…

— Вань, вот уж тебя в этом точно никто не обвиняет, — он покачал головой, — как сам уцелел ещё, просто чудо.

— Да натаскали же инструктора, — я сел за стол и подождал, когда принесут стаканы с чаем и сушки, — даже сам не понял, как ушёл с линии огня.

— Проставишься им, жизнь спасли наукой, — спокойно сказал он, присаживаясь на своё место и тоже взяв чай.

Мы сидели дальше молча, макая твёрдые сушки в сладкий чай и запивая потом их горячим напитком.

— И что? Даже ругать меня не будете? — наконец не выдержал я, — кроме последней трагедии, в остальном всё прошло хорошо?

— Ох Вань, чего тут только не было в этих стенах, — он покачал головой, — начиная от желания придушить тебя, и немедленно вывезти первым же бортом, до закрыть голову подушкой и ничего не видеть.

В дверь постучали, но сразу же открыли, и мы оба подскочили с мест, поскольку в кабинет вошёл Андропов. Он посмотрел на наши грустные лица, стаканы и сказал.

— Угостите чаем Виталий Валентинович?

Тот засуетился, позвал секретаря и уже через пять минут, мы трое пили напиток, молча.

— Жаль парней, — он первым прервал молчание, — но жизнь продолжается. Какие у тебя Иван дальнейшие планы?

— Готовиться к третьей Олимпиаде 1976, — я пожал плечами, — как и обещал при нашем первом знакомстве товарищу Белому, хочу стать первым спринтером в истории, участвовавшим и победившим в трёх Олимпиадах.

— Что насчёт жены? — он внимательно посмотрел на меня.

— Хотел попросить согласовать мне постоянный беспрепятственный выезд в Америку, — честно сказал я, — ну и въезд конечно, я не хочу там пока жить постоянно.

Оба генерала переглянулись.

— Пока? — уточнил товарищ Белый.

— Ну мы же честно разговариваем, или нет? — спросил я его.

— Раз уж речь зашла про честность, поделись и с нами, что ты там увидел в будущем нашей страны? — поинтересовался у меня Андропов.

Я всплеснул руками в удивлении.

— И как теперь мне верить людям? Я ему по секрету сказал! Как другу!

— А он не смог спокойно с этим спать и пришёл ко мне, — ответил товарищ Белый, — и я не могу его в этом винить. Ты со своими аналитическими отчётами слишком часто прав оказываешься. Помнишь про хлопок?

Я кивнул.

— Всё подтвердилось. Аэрофотосъёмка засеянных полей, и снятый потом с них урожай по данным от министерства сельской промышленности, различались в три раза! По бумагам хлопка государству продали на тридцать миллионов рублей, а реальное его количество было лишь на десять. И это я не упоминаю уже прошедшие дела, начатые с твоей помощью. Поэтому Ваня, твои слова о будущем страны, нас очень сильно взволновали.

После его слов я задумался, непонятно что было говорить, чтобы не проболтаться уж слишком сильно. Они не торопили меня, ожидая.

— В общем не мне судить отцов революции, — осторожно начал я, — но идеологическая мина заложена под нашу страну огромная. Вместо того, чтобы объединить республики и сделать всех жителей СССР просто советскими людьми, была оставлена лазейка на их полное самоопределение: сохранение языка, правительства, культуры, образа жизни. Я не говорю, что это плохо, просто наверно стоило сделать это не так, чтобы по итогу грузин и латыш, например, не воспринимают друг друга одинаковыми людьми, не говоря уже про то, как они оба относятся к тем же гражданам РСФСР. В мозгах жителей многих республик живёт навязанное понятие, что они кормят СССР, вкладывают в него больше, чем он даёт им. С этим осознанием растут всё новые поколения республик, хотя я видел засекреченные отчёты министерств. Налоги, собираемые в Грузинской ССР, сто процентов остаются внутри республики, а в той же РСФСР сорок процентов налогов с граждан уходят на поддержание всего СССР. Где справедливость? Посмотрите, как живут сейчас среднестатистические грузины, латыши, латвийцы и те же россияне, белорусы?

Я говорил, а лица генералов КГБ становились всё более пасмурными.

— В общем однажды я думаю, сознание народов, не считающих себя равными друг другу станет таким, что они решат, что не стоит кормить им огромную страну и они вполне могут пойти своей дорогой. И шанс на это очень высок, просто невероятно высок.