— Это что? — вскричала она зажав нос. — Коровье…

— Навоз, Аня. Это запах коровьего навоза. На деревне обычное дело. Им удобряют…

— Да знаю я, — в нетерпении сказала она сквозь пальцы. — Фу! — брезгливо, пригибаясь к земле выкрикнула она. — Тут везде так воняет? — спросила накренив голову к Татьяне Алексеевне.

— Нам в ту сторону, Аня, — не могла сдержать переходящую в смех улыбку.

В саму деревню они не зашли, проходя огибающей дорогой мимо нее. Ане и не было интересно разглядывать все эти покосившиеся заборы, дома с отлупливавшейся краской, преимущественно синего и зеленого цветов. Она все это видела и гораздо более в удручающем виде. Правда, и в деревне она заметила заброшенные дома с забитыми окнами; один даже покосился и казалось, что может рухнуть в любой момент. Но надо сказать, что были и такие дома, вид которых внушал не только доверие. Аня бы и сама не прочь променять свою тесную однушку со всем ее городком на один вот такой: чистый, белый в стенах, с темно-красной, черепичной кровлей, и, хоть с маленьким, но аккуратным садом. Променяла бы не оглядываясь, если бы не повсеместная вонь навоза, который делал воздух грязным.

— Можешь опустить руки, уже не пахнет, — сказала Краснова, развеселившаяся смешной реакцией Ани.

Воскресенская чаще всматривалась в сторону уходящего вдаль леса, вид которого позволил ей забыть все эти катастрофические неприятности, случившиеся с нею по дороге. Тогда это казалось невообразимой трагедией, описать которую и целым стишком не удастся, хоть сиди за ним целые уроки не прогуливая! Сколько раз она прокляла весь этот автобус, всю эту дорогу; как же Аня, не церемонясь с выражениями, ругала себя, что согласилась на все это! Но теперь все то, что открылось перед взором Ани, удивительным для нее образом вкладывало в ее сердце нечто новое, ранее не прочувствованное. Воздух — если не пахло навозом — был совершенно иным, не то, что чистым: он был удивительно свежим, и казалось ей, впитавшим запах леса и травы, земли и даже неба. Необыкновенная свобода! Какой простор! Вот бы сейчас, в этот самый момент обернуться в птицу, пусть даже в маленькую серенькую неказистую птичку, и улететь. Расправить крылья, взметнуть и полететь к небу, которое так необыкновенно пахнет свободой и чистой, особой чистотой; чистотой, которая еще не ведала земля.

Аня медленно, с наслаждением вдыхала через нос воздух, чтобы больше прочувствовать; чтобы ощутить все его необыкновенные качества. Пару раз, она, не останавливаясь и вдыхая воздух, закрывала глаза, чтобы зрение не мешало обонять всю свежесть, которая будто бы спустившись с неба соприкоснулась с землей. И здесь, на границе, земля и небо сошлись — радуются союзу. Они ликуют от счастья. Здесь размылись вековые их противоречия.

Непрерывно наблюдая за Аней, вкратце посматривая в ее зеленые глаза, на ее выражение лица, иногда поворачивая голову в сторону девочки, будто бы что-то интересное вдали увидела она, уже изучившая каждые движения и выражения любимицы, не могла не заметить, как преобразилась Воскресенская. Краснова видела, как та сосредоточено, с щепетильной осторожностью вдыхает воздух немного приподняв подбородок; как ее взгляд стал тихим, умиротворенным и даже кротким.

Татьяна Алексеевна испытала счастье, потому что увидела его в глазах Ани. Смешались горечь и радость неисполнимой материнской мечты. Но и горечь эта по своему хороша, драгоценна, ведь Аня здесь, с ней, и девочка молча счастлива; она умиротворена и впитывает в себя нечто чудесное. «Узнать бы, что чувствует она», — мечтала Краснова, а вслед, как на зло, всплывали стыдные, мелочные, всегда заставляющие краснеть ее, слова: «Видела ли хоть раз такой Аню ее мать?»

***

Обогнув деревню, они вышли на дорогу, ведущую к лесной полосе через просторное, покрытое свежей зеленой травой поле, местами выгибающееся в холмах. Рано утром было морозно — трава местами покрылась инеем, — теперь же солнце стало припекать, воздух согревался; Аня расстегнула куртку.

— В лесу приют? — нежным, совсем детским голоском спросила Аня.

— Нет Аня, смотри, — указала она рукой на серую крышу строения, слабо заметную за холмом. — Во-он там, видишь?

Аня на секунду остановилась, встала на цыпочки, задрала голову и сказала: — Ага! Вижу.

Чем быстрее на их глазах вырастал невысокий домик с серой крышей, тем отчетливее доносился лай собак, почуявших запах незнакомых людей. Когда Татьяна Алексеевна постучала в синего цвета ворота, питомцы заголосили во все свои собачьи глотки. Аня стояла в ожидании, необыкновенно широко раскрыв глаза — она оглядывалась по сторонам, проявляя не свойственный ей интерес. Казалось, что Воскресенская всю эту зиму прибывала в спячке, и вот, только недавно проснувшись, ходила сонная, а сейчас, наконец, стряхнула с себя дремоту — стала бодрой, подвижной, живой Аней.

Ворота заскрежетали — открыл молодой парень, который тут же пропустил приехавших внутрь. Он, как и его супруга, которая находится в доме, уже знали, что к ним приедут женщина с девочкой, а потому были осведомлены, что визит этот не в целях присмотреть питомца, но сделать вид, что Татьяна Алексеевна собирается подобрать себе щенка. Устроено же все было только ради Ани.

Парень повел гостей в дом через множество вольеров, между которыми был образован коридор начиная с ворот и заканчивая крыльцом дома. В этом приюте было не много собак — от силу десять. Некоторые вольеры были пустыми, но в одном находились две маленькие черные собачки, которые пытались ровняться голосом с более крупными. В основном, в приюте были дворняги, найденные на улице и привезенные сюда неравнодушными людьми — разноцветные, черные и белые, все еще тощие и уже с отвисающими боками. Одна из собак, не вставая и не поднимая головы, лениво и скучая гавкала, точно для формальностей.

Все это невзрачные, совершенно не интересные животные — как Аня только сейчас поняла. Ей стало скучно и, кажется, что тянет зевнуть. Но не успела она широко раскрыть рот, как увидела за сеткой вольера большую черную собаку с белым пятном на груди. Стояла она спокойно, не двигаясь с места и не лая, а только наблюдая своими выразительными карими глазами за ранее невиданными ею людьми. Ее уши торчали ровно вверх, строго вертикально, как стоит она на своих сильных лапах. Через вытянутую, немного открытую челюсть виднелся чуть просунувшийся между зубов светло-алый язык.

Аня встала напротив, не двигаясь, как не двигается она; смотря в глаза, как смотрит в ее она.

— Аня, — крикнула Татьяна Алексеевна, — пойдем.

Они уже стояли на крыльце дома у приоткрытой двери. Обернувшаяся на свое имя, Аня повернулась обратно к собаке, и сказав ей: «Подожди, я сейчас», пошла в дом.

За тесной пустующей прихожей дома, где стояла только обувь и на петлях все еще висели зимние куртки, располагалась комната, куда, разувшись, прошли все вместе. Там уже всех ждала низкого роста девушка — светлая, очень хорошенькая на вид.

Комната эта была узкая, вытянутая, что старый диван, стоящий посреди нее у стены, казалось, занимает добрую половину помещения. Кроме дивана из мебели здесь ничего и не было. Лишь в углу, у окна стояла большая плетеная корзина для щенят с припущенной с одной стороны стенкой для того, чтобы питомцам было легче взбираться на мягкую черную подстилку в белый горошек. На ней еще сонные, медленно водящие из стороны в сторону головами, лежали неуклюжие щенята.

Девушка приветливо поздоровалась с Татьяной Алексеевной и с Аней отдельно, на что Воскресенская ответила безучастным: «Привет».

Щенят начали поднимать — все еще не проснувшихся и вялых, передавать из рук в руки: сначала Ане, а затем Татьяне Алексеевне. У Ани из головы не выходила та длинная морда с умными карими глазами, что осталась на улице за дверью. Она, держа перед собой на руках белые маленькие мордочки, не видела их, но из вежливости, что ей передали их именно для того, чтобы посмотреть, она поднимала зверят перед собой и некоторое, не продолжительное время разглядывая, передавала Татьяне Алексеевне. Аня определенно была бы менее холодна к щенятами, не заметив собаку, так выразительно смотревшую на нее. Весь ее интерес теперь там — за дверью дома, во втором вольере от него. Наверное, она также неподвижно стоит и ждет Аню, ведь Аня пообещала, что скоро вернется.