— Конфеты любишь? — добродушно спросила Аня.

— Люблю, — осторожно ответила новенькая.

— А печенье?

— Тоже.

— Тогда держи, — сложила она все на кровать, — а сахар и кофе можешь поменять на сигареты или туалетную бумагу, или что-то еще… не знаю. Сигареты я тебе не дам, — сказала она, будто о том ее попросила новенькая, — они мне самой нужны.

— А ты что? — настораживаясь спросила новенькая.

— Меня выписывают, — сказала Аня и пошла к своей кровати, но на пол пути развернулась как опомнившись и вернулась к новенькой. — У тебя тысяча найдется?

— Мне самой нужно, — неуверенно сказала она. — Я не могу вот так…

— Не поверишь, — засмеялась Аня, — но мне еще больше нужно. Мне ехать не на что, а на вокзале ночевать не очень то хочется.

Скрепя сердцем, но новенькая разомкнула пальцы с тысячной купюрой, а за свои усилия получила добродушное и очень редкое Анькино «спасибо» с не менее редкой ее радужной улыбкой в придачу.

***

Взяв в руку рюкзак, Аня вышла и остановилась посреди коридора, немного понурив голову, будто припоминая — ничего ли она не забыла в палате. Размышляя, повернула голову в сторону столовой. Судя по звукам, медсестра уже накрывала столы к завтраку, а значит старшая сейчас в процедурной — подготавливает для каждой пациентки прописанные врачом лекарства. Уверовавшая в фатальность своей судьбы, Вера сидит на диване с отреченным выражением лица, ожидая своей особой ежеутренней процедуры, которая на два-три часа замкнет все возможные механизмы и движения ее сознания, оставив возможность лишь созерцать мир без желаний, чувств и мыслей.

Подростково-пренебрежительно, с чувством собственной исключительности, Аня как можно громче, с презрением всего и вся шмыгнула носом на весь коридор и пошла в подъезд, выводящий во дворик. Среди с пару десятков пар там уже стояли ее высокие зимние ботинки, бережно поставленные к стенке, в свое время потеснив чью-то обувь, потому как то место казалось Ане самым почетным для ее вещей. Присев на ступеньки, Аня не спеша, от самого процесса получая небольшое удовольствие, зашнуровала ботинки, заправив штанины джинсов в каждый. Надев свою тонкую зеленую куртку со множеством карманов, она набросила на плечи рюкзак и спускаясь пошла во дворик.

Вспомнив, что забыла чуть ли не самое главное, скорым шагом пошла обратно и вышла как есть в коридор. Там уже стояла старшая медсестра у столика с подносом лекарств. Она тут же заметила Аню и впилась в нее вопросительно-удивленными глазами, спокойно себе, как ни в чем не бывало, направляющуюся к дверям палаты.

— Ты куда? — окликнула ее старшая медсестра.

— Книгу забыла, — и юркнула в палату в направлении своей кровати, подняла подушку и достала Евангелие в потертой темно-коричневой обложке. Когда Аня вышла, старшая медсестра медленным шагом уже миновала половину длинного коридора по направлении к палате, а вернее к Ане.

— Ты рано собралась, — не останавливаясь сказала медсестра, — и в обуви сюда нельзя. Когда приедет твоя попечительница, тогда и оденешься, а сейчас, пожалуйста, сними с себя обувь и верхнюю одежду, и иди завтракать, — командным тоном говорила она Ане.

С рюкзаком на спине и книгой в руке, Аня, постояв, выслушала приближающуюся к ней медсестру и когда та закончила, сорвалась с места и побежала к двери подъезда во дворик.

— Погоди! Анна, — услышала за спиной она, прежде чем хлопнула за собой дверью.

Быстро перебирая ногами ступеньки, Аня уже спустилась вниз и зашла за тяжелую железную дверь, отделяющую подъезд от дворика. Медсестра бежала за ней, но торопясь в половину своих возможностей, вероятно, уверенная, что Аня далеко не убежит — да и куда там этой маленькой худенькой девочке! Разве сможет она перелезть через трех метровый бетонный забор? Спешить медсестре некуда, разве что для виду; не оставлять же ребенка вот так — еще расшибется по своей глупости.

Спрыгнув с площадки, Аня опять остановилась, вернулась обратно и перепрыгнув через три ступеньки, бросила книгу в урну с окурками.

— Ты зря пришел, — вспомнив надпись на стене комнаты, сказала Аня, словно огласила приговор. С пару секунд она простояла глядя на дно железной урны, будто стараясь запомнить представшее перед ее глазами зрелище: посреди грязных окурков и другого мусора, история самой большой надежды человечества. После побежала к левой стороне дворика по сырой от мороси траве, мимо деревьев, скамеек и дорожки.

В левой части дворика посреди забора была железная с метра два высотой дверь темно-зеленого цвета, через которую раз в месяц проходил дворник, чтобы подмести дорожки от окурков и от них же освободить урны. Еще с первых дней Аня поняла, что если и есть самый удобный способ сбежать из «дурки», так это перелезть через этот вход и спрыгнуть с обратной стороны, а там уже смотреть по обстоятельствам.

Не останавливаясь, Аня, как одичалая кошка, запрыгнула на дверь ухватившись руками за единственную перекладину. Чтобы перелезть, надо было задрать ногу — поставить ее на высокий замок, но Аня роста низкого с ножками короткими.

— Анна! — раздался голос медсестры вдалеке. — Возвращайся, кому говорят. За тобой скоро приедут! Зачем убегать?

Посмотрев налево, Аня увидела между деревьями белый силуэт — не сильно торопящаяся медсестра все же грозилась нагнать невольницу. Как в отчаянии направив все имеющиеся силы в руки, Аня подтянулась подняв свое тело и дотянувшись ногой до замка, тут же встала на него. Другую ногу поставила на перекладину, а руками уцепилась за вверх. Через несколько секунд, она, словно в насмешку сидела на двери, свесив ноги наружу и дожидаясь когда ее нагонит медсестра.

— Куда ты полезла? Слазий давай! — немного задыхаясь сказала возмущенная медсестра. — Тебе наверное не сказали. За тобой скоро приедет Татьяна Алексеевна. Слезай давай!

— Передайте, когда она припрется сюда, чтобы эта сука сдохла мучительной смертью.

— О, господи, — вырвалось у медсестры.

— Хотя, я уже это ей сказала, — задумчиво проговорила Аня. — Но все равно передайте, — и спрыгнула вниз.

1

Повалившись боком на землю, Аня стиснула зубы чтобы не закричать от боли в лодыжке. Упав на неровную поверхность, она сильно подвернула ногу. Но надо было торопиться, потому как наверняка медсестра уже побежала бить тревогу об очередном побеге, правда, первом за всю историю женского спокойного отделения психиатрической клиники Яргорода.

Собравшись не слабым своим духом, Аня поднялась и побрела сильно хромая. Первых шагов тридцать она почти не ступала на подвернувшуюся левую ногу, прыгая на правой, но потихоньку боль отступала и уже выйдя из ботанического сада, Аня, помня дорогу до автовокзала, поковыляла туда, злая и хмурая, как одичалый зверек, вновь выбравшийся на волю.

Без затруднений найдя частного водителя, активно зазывавшего каждого желающего побыстрее и подешевле доехать до пункта назначения — города потерявшегося на карте области, — Аня, заплатив за поездку, села в минивен у окна, который через четыре минуты отправился в дорогу.

Только сейчас, спустя время, когда за окном скрылась привокзальная площадь, многоэтажные дома и недавно выросший овальной формы, блестящий своим стеклянным корпусом спортивный комплекс; когда дорога стала значительно хуже, со множеством ям и пробоин, а за окном, вдали, за полями и лугами появилась, казалось, досконально знакомая лесная полоса, которой, как сейчас осознала Аня, ей очень все это время не хватало; только сейчас, при случае вспомнив и о добром псе Норде, Аня поняла, что на самом деле случилось в ее жизни — кого она потеряла.

Из под тщательно зарытых пластов памяти стали вырастать и подниматься отброшенные из-за ненадобности образы, как взлетевшие в воздух давно забытые черно-белые и поблекшие цветные фотографии; будто перед глазами замельтешили короткометражные ленты. И везде, везде Аня то посмотрит как-то злобно, где-то выпалит колкую фразу и даже вставит пару неприличных слов, чтобы пообиднее; кинет что, как бешеная, на пол; бросит стакан в стену и закричит в нервном припадке; придет домой недовольная, хлопнет дверью и вымостит на мать всю накопившуюся злобу, в причинах которой сама виновата из-за своего необузданного и избалованного вседозволенностью характера.