— Что тебе? — спустя время неожиданно услышала за спиной голос Николая. Он стоял в проеме, все такой же сонный, но уже не столь мрачный лицом. Удивительно, как обычное человеческое «спасибо» может отыграться в душе даже этого черствого человека.

— Ничего, — процедила сквозь зубы Аня не оборачиваясь. — Случайно вырвалось.

Николай молча развернулся и ушел. В подсобке Соболев всегда читал: там ничего не отвлекает, хотя, казалось бы, что может отвлекать его в зале безлюдной кофейни. Разве что Аня скажет что-то «случайно».

Немного поразмыслив и решив, что если не сейчас, то когда же — не сидеть же здесь целый день, она снова окликнула Николая.

— Слышь! Я на самом деле вот что хотела тебе сказать! Ты же христианин? В бога веришь… — с пренебрежением сказала она. — Ведь так? Ты слышишь? Эй! — Обернулась она к пустому дверному проему подсобки. — Ты слушаешь меня?

— Слышу-слышу, — отозвался Николай. Он и не мог не слушать, и даже более: ему стало интересно, к чему эта не словоохотная девочка ведет. Казалась, что уже сейчас, только начав говорить, она сказала больше, чем за все эти пол года ее посещений кофейни, за исключением одного только случая, когда Аня вдоволь высказалась в порыве своего бурного гнева. — Говори, я слушаю.

— Ты должен помогать людям, ведь так? — смотрела в проем Аня.

— Кому же я должен помочь, добрая девочка? — не без сарказма сказал Николай, не сходя со своего места на стуле около маленького столика в углу подсобки, на котором, как правило, у него лежало пара книг религиозного характера. Одна из них была раскрыта в его руках.

Аня терпеть не могла, когда ее называют девочкой, тем более она поняла, что Николай сказал это в насмешку. Отвернувшись от стойки, она раздраженно забила по столу своими длинными ухоженными черными ноготками.

— Добрая девочка, — прошипела Аня, будто продолжая выбивать нервы через ногти. — Скотина рослая! Вот урод! — сжала челюсть.

— Мне ты должен помочь! — выкрикнула она, срываясь на ярость. — Ты должен меня удочерить! — потребовала Аня.

Часть первая, где я угрожаю, бесстыдно вру, гуляю, немного думаю… Всех ненавижу, особенно продавцов книг. Терпеть не могу перегоревшие лампочки!

Спорим, я дотянусь;

До самого неба достану?

Не веришь? Пригнись.

Там, внизу, гляди в темноту.

Где озеро, там я останусь.

Когда пойду, друга позову.

С ним, вместе, нырять начну.

Там, с другом, я и расстанусь.

Уплыву на самую глубину.

Не веришь? Там небо!

Там я счастье обрету!

Из ранних записей Воскресенской Ани

Глава I

1

Посреди учебного процесса в школе произошел неприятный инцидент. За все свои двадцать шесть лет стажа, Татьяну Петровну не затрагивал скандал таких величин и масштабов, что побудило ее поднять настоящую тревогу. Из учительской пропали тетради с домашними работами учеников всех трех классов девятого года обучения. Перерыли весь кабинет со всеми его шкафами, расспрашивали коллег, звонили в этот день выходным, привлекли двух уборщиц и охранника, но никто ничего не видел и не слышал. Более того, нельзя было сказать: пропали работы в понедельник, когда Татьяна Петровна снесла их в учительскую, либо же во вторник.

Ничего не оставалось, как допрашивать подозреваемых, коими были все те ученики, которые уже не раз были замечены в хулиганстве и имели дурную репутацию. Ирина Васильевна — директор школы — вполне оптимистично смотрела на возможный исход дела, так как по ее представлениям, в скандале замешаны по-меньшей мере двое, а скорее даже трое человек. Она была уверена, что один ни в коем случае не полезет в учительскую, если хотя-бы другой не будет «караулить у двери», высматривая кого-нибудь из учителей. То, что проступок совершен группой, уже дает больший шанс, что дело разрешиться, потому как одиночка всегда будет молчать, и как не запугивай всех подряд коллективной ответственности, он то никогда не сознается. Другое дело, когда это касается группы. Не редко находится тот, кто испугается, проговориться, или просто прислушается к голосу совести: главное, только правильно попугать или тонко призвать к добропорядочности — смотря по обстоятельствам.

Интересно и то, что красть тетради по обществознанию совсем не имело смысла. Это не какие-то решающие работы за четверть и даже не обычные контрольные, за которые можно схлопотать очередную пару. Работы эти хотя и носили обязательный характер выполнения для учеников, но никак не подлежали оценке. Кроме того, это была домашняя работа, которая должна была быть сдана в понедельник всеми без исключения. Пожалуй, этот пункт самый обязательный, потому как предмет вела Татьяна Петровна, а уж ее методика отношений с учениками была по всем правилам строгой дисциплины. Тем самым Татьяна Петровна практически исключала возможность учеников отклоняться от ее строгих требований, не смотря на то, что это как ни как обществознание, а не алгебра или физика, либо тому подобные предметы, которые традиционно — считается — идут в придачу с деспотичным учителем.

Темой задания было: «Мой вклад в лучшую жизнь». Подразумевало оно свободную форму письма без строгих рамок и какого-либо плана. Как напутствовала Татьяна Петровна после тяжко обремененных вздохов, причитаний и раздраженных смешков, вызванных ее новой задумкой: «Пишите как хотите, о чем хотите, главное, чтобы каждый из вас был уверен, что тема полностью раскрыта».

***

Воскресенская Аня из учениц с не очень хорошей репутацией в школе, слабой успеваемостью, периодическими опозданиями и частыми прогулами — «тотальными», как любила выражаться Татьяна Петровна на ее счет. Репутация Ани распространилась не только среди учителей, но и в некотором роде затмевала сомнительную популярность оголтелых школьных хулиганов. В отличии от остальных, нарушавших дисциплину точно таким же образом, как это уже заведено в веках, она проявляла неординарные способности. Несомненно, это талант, которому удивлялись некоторые сверстники и который признавали учителя, обозначая его, как «своеобразная способность». Когда в школе в очередной раз происходило нечто возмущающее спокойствие и нарушало заведенный уклад, и в том где-то будто отдаленно мелькала фигура Ани, то в двух из трех случаях без ее непосредственного участия дело не обходилось. Примечательно, что замечалась не активная роль Воскресенской в произошедшем, но какая-та постоянно подстрекательская, что выходило так, будто она и не совсем причем, а если и причем, то так, просто проходила мимо. Если «хулиганке» не всегда удавалось скрыть свою истинную роль в скандале, то по крайней мере формально выходило, что она не при делах. Это то учителя и называли «своеобразной способностью» Воскресенской.

Числилась Аня в девятом «Б» классе, и соответственно, училась при нем, когда не прогуливала добрую половину занятий. Но и присутствуя на занятиях, она будто бы отсутствовала — по крайней мере качественной разницы не замечалось во всех отношениях. И это не только касается уроков, но и взаимоотношений со сверстниками, вернее в отсутствии всяких отношений. Вплоть до конца седьмого класса у Ани была подруга начиная с первого — Настя Котова. Их дружбу можно было ставить в пример самой настоящей дружбы, которая только может быть среди девочек-подростков. Где раздавался смех Насти, вторил ему голос Аня; попадет Воскресенская в какую-то передрягу, и Котовой прилично достается, будто они поделили одну судьбу на двоих.

Но в конце седьмого класса Аня столь же неожиданно и без видимой причины порвала дружбу не только со своей старой подругой, но и перестала общаться со всеми, с кем раннее охотно шла на контакт. Сверстников стала держать от себя все более на отдаленном расстоянии, основательно прекратив всякое общение с одноклассниками. Эта странная перемена была какая-та неоднозначная, а именно потому, что этим Аня изъявляла осознанный свой выбор. Верно, что она начала стремительно замыкаться в себе: стала угрюмой и задумчивой, по возможности садилась за парту одна, но при этом Воскресенская не казалась какой-то загнанной или жизнью испуганной девочкой. Совсем нет — наоборот. Чем больше отстранялась она от сверстников, тем выше поднимала подбородок, всем своим видом утверждая свою независимость, самодостаточность и, несомненно, надменность и даже брезгливость ко всему окружающему.