Слева от себя она заметила тень, но не обратила на это внимание, пока не поняла, что тень эта сидит около нее — за партой. Аня осторожно подняла глаза. Эта была женщина средних лет, вся в морщинах, с глубоко посаженными серыми глазами и длинным искривленным носом; тонкие ее губы неестественно расползались по всему лицу, обнажая желтые с черным налетом зубы, от чего смотреть на нее было особенно противно. Не моргая, сверху вниз, женщина смотрела на Аню злым, ненавистным взглядом, полным пренебрежения и отвращения.

— Ах ты маленькая дрянь! — больно ущипнула она Аню за плечо и весь класс засмеялся. — Грязное никчемное отродье! — и ударила по щеке своими длинными сморщенными серыми пальцами; все захохотали. — Испорченная мерзкая девчонка! — вцепилась в волосы и дернула несколько раз.

Испуганная, оскорбленная женщиной и классом Аня вскочила с места и выбежала из кабинета. Не останавливаясь, она побежала по коридору, со стен которого стала осыпаться краска и бетон, кусками падая на пол, будто бы здание старело и разваливалось минуя минуту как за век. Выбежав на лестницу, Ане пришлось перепрыгивать через пустые пролеты обвалившихся ступеней. Ей все казалось, что на нее упадет потолок, но не он осыпался, а стены, образуя дыры сквозь которые можно было видеть другие помещения и классы, за партами которых спокойно, ничего не замечая сидели дети и слушали учителя. Пробегая коридор первого этажа, Аня могла кое-где разглядеть улицу, тревожимую ветром пожелтевшую траву и голые искривленные деревья, словно скелеты — памятники былой жизни.

— Я правда, очень хотела, но не успела. Она такая быстрая, — виновато объясняла Лена.

Аня шла по той же улице, что и ранее. Лена также слева, но она уже не радостная, не сверкает взглядом и не махает руками от избытка чувств. Она очень грустная, подавленная, будто большая, непомерная вина легла на ее маленькие плечики, и даже ее хорошенькая головка упала от этой тяжести. «Я правда, очень хотела, я старалась», — виновато повторяла Лена.

— Ничего, Лен, может быть в следующий раз, — утешала ее Аня. Она хотела ей улыбнуться, но губы не слушались.

Справа от себя Аня заметила длинную, тонкую тень, следующую за ней шаг в шаг и с той скоростью, с какой идут подруги. Обернувшись назад, она увидела, что начинается эта тень очень далеко — там, где горизонт, где заходит красное солнце, опаляя небо алыми лучами.

— Где Астра? — спросила Аня.

— Кто такая Астра? — под нос, не поднимая голову, поинтересовалась Лена.

— Моя собака, — удивилась Аня. Она не переставала смотреть, как тень идет с ней бок о бок.

— Зачем? Не буди ее. Не сейчас, — сказала Лена. Аня промолчала. Ей стало что-то понятно, будто подруга ответила на очень важный, волнующий вопрос.

Лена побежала на другую сторону улицы, как будто неожиданно вспомнив о незавершенном деле, но которое непременно надо успеть закончить. Словно ошпаренная сорвалась, ни слова не сказав. Аня только и видела, как ее черные аккуратные лоснящиеся волосы заметались, запрыгали.

— Лен! Лена, ты куда? — не двигаясь с места закричала Аня. Но та только обернулась, прощаясь замахала рукой и головой, показывая, что не может остаться.

— Лена, ну останься, останься со мной! — уговаривала Аня, но подруги уже не было — она скрылась из виду.

Снова тяжесть, одиночество, оставленность. Тень все продолжает идти вровень — шаг в шаг с Аней. Обида, горло сжалось, хочется плакать. Все больше хочется плакать.

Аня проснулась. В комнате темно. Была глубокая ночь.

Пятая часть — последняя. Одна скукота…

Кофе и сигареты — кофе и сигареты.

После обеда и ужина пилюльки.

А я была права! Самое грязное — чистое; самое чистое — грязное!

Я свечу принесла и поставлю ее там;

В этом храме у окна, у самой тени,

Где женщина на руках держит дитя.

Она утешит меня, а кое в чем и простит.

Не к тебе я зашла в этот первый раз,

И больше никогда сюда не приду.

Колени не коснутся плит каменных масс.

Есть вопрос у меня — с ним я годы бреду.

Зачем создал ты меня, душу вдохнул,

Если от жизни страдаю, муки терплю?

Как благодарить тебя? Все равно ведь умру!

Каждый день изнываю, ночами не сплю!

Из поздних записей Воскресенской Ани

Холодное воскресенье августа

— И ты никак не успокоишься! — ругалась на хлестающий ленивую землю дождь. Подняв верх голову, она некоторое время всматривалась в черно-свинцовые тучи, подставляя лицо холодным каплям дождя. Серый массив непреклонен — такой-же неподвижный, как этот пустой мир. Аня накинула на голову сырой капюшон и пошла по улице вверх — на пересечение Речной.

Тут же — бедная — задрожала от холодного поселившегося на Каменой недружелюбного ветра, гоняющего стены обильного дождя — призраков улицы, бесследно исчезающих в ее низах. Насквозь мокрые куртку и джинсы обволакивало холодным дыханием, пробуждая дрож в спине и плечах. А безвольные призраки все уплывают и словно смеются девочке в след — насмехаются, что она — глупая — решила идти вверх по улице, на которой все устремлено вниз. Аня, как недавно утром, скукожилась, зассутулившись приподняла плечи, а руки кулачками сложила в карманы. Ливень прорывается сквозь капюшон, как через бумагу.

— Вот увидишь, урод, — стараясь не обращать внимание на дождь и ветер, болтала себе под нос. — Я тебя так отхлестаю, что сами черти охренеют… Они еще за руки меня будет хватать. Козел! — вытянула она, и добавила. — Вот подожди только… Немного еще. Попрощаюсь только… Не то, что ты! Свою то ты на мне оставил. Кстати, урод, как она там? С тобой? Или ты на самой глубине? Не-е-ет, от меня не скроешься. Меня к тебе определят, хохочущая от страха душонка, — я это точно знаю. Жди теперь!

На Речной перейти дорогу и через двести метров слева больница — единственная в городе. Здесь позавчера умерла мама. Аня так и не знает от чего.

— Какая уже разница, — сказала она себе и прошла через забор к центральному входу.

Сморщившись носом от неприятного запаха больницы, который такой-же грязный, как запах коровы на деревне, Аня, суетными движениями, почти задыхаясь, растеряно достала насквозь промокший платок из сумки и зажала им рот. Она и не знала, что в больницах воздух такой же отравленный, но с какой-то странной примесью!

Ярко освещенное помещение больницы пустовало. Здесь только Аня и женщина в белом халате на справочной — перебирает какие-то бумаги. С требовательным видом, Аня решительно двинулась к справочной, но медсестра ее не заметила. Тогда Аня нетерпеливо и громко простучала кулаком по поверхности стойки три раза. Медсестра не двигаясь с места посмотрела на девочку.

— Воскресенская Дарья Николаевна! Очередная ваша жертва! Где ее тело? — Все больше раздражалась Аня.

Медсестра подошла к журналу, который лежал около Ани — справа от нее, и неспешно, но внимательно листая, спросила:

— Ты кем приходишься?

— Единственно уцелевшей, — с зажатым носом, не намереваясь сарказничать, проговорила Аня на полном серьезе.

— Не паясничай, — спокойно, с внимательным видом, не отрываясь от журнала сказала медсестра. — Дочь? Племянница? Кем являешься?

— Да дочь я ее, — как обронила Аня, и взгляд ее стал тяжелее.

Женщина подняла голову — присмотрелась к девочке, но опустив, продолжила листать.

— Записи нет. Ты уверена?

— Да как же не уверена? — огрызалась через стойку Аня. — Она же моя мать! Внимательно смотри… те. Дарья Воскресенская!

— А-а, Воскресенская, — вспомнила медсестра. — О, Вера, — окликнула она проходящую мимо молодую медсестру. — Тут к Воскресенской ее дочь. Которая с онкологией. Сообщишь? Все равно туда идешь. А мы пока здесь посидим.