Голова стала тяжелая, а шея ослабла. Аня обессиленно ударилась лбом о стекло. В горле нарастал комок злости на себя и сгусток обиды за невозвратность времени — ничего уже не обернуть назад. Ей бы сказать хоть одно слово еще живой матери, но и это у нее отняла беспощадная Судьба.

Закрыв глаза, Аня как заглотнув ртом воздуха, постаралась проглотить копившиеся слезы, но теперь она не в силах сдержать свою боль. Всхлипнула второй и третий раз, каждый раз громче, болезненней и отчаянней. Желая спрятаться, она постарались сесть боком, к окну, двумя руками закрыв лицо, чтобы не показывать своих слез и не закричать, но крик сквозь зубы вырывался жалостливым стоном, а слезы все скатывались сопутствуя ему.

— Девочка, с тобой все хорошо? — поинтересовалась рядом сидящая женщина.

***

Между дремотой не более чем на десять-пятнадцать минут, Аня смотрела через окно пустым, ничего не видящим, усталым и мокрым взглядом. Казалось, ее зеленые зрачки глаз потеряли былую яркость, и став тусклыми, пройдет не много времени, как почернеют подобно ее окрашенным волосам. Не двигаясь с места, боком, полусидя, Аня, не замечала как затекают спина и ноги, как и не заметила, что микроавтобус уже прибыл и встал на проезжей улице, служившей в ее городке автовокзалом. Только когда вышел последний пассажир, Аня поморщившись и неприлично выругавшись поднялась с рюкзаком и вышла на улицу. Закурив в этом нелюбимом и презираемом ею городке, изо дня в день становившемся «витриной», она вяло, чуть ли не шаркая изнеможенными от душевной тоски ногами побрела к единственному и близкому для себя человеку — Светловой Лене. Больше Ане идти не к кому.

Выйдя на Каменную, она словно пустилась по воле неугомонного — во всякий час и день — ветра. Ее толкало в спину и Аня послушно отпускала ноги, с легкостью уносимая вперед. На перекрестках, попадая в невидимую воронку, по воле стихии уносилась то влево, то вправо, а на пересечении Каменной и Лесной, будто невесомая, подхваченная ветрами, закружилась и завертелась, от чего заулыбалась и засмеялась в голос. Но веселие это было отчаянным и горестным, и чем больше Аня на пересечении улиц кружилась и вертелась, словно в танце, тем ей все больше было печальнее и горестные, тем тоска сильнее снедало ее сердце, принося неведомые ею до того страдания. Но Аня продолжала смеяться в голос, кружиться и вертеться, ощущая на губах соленый привкус своих холодных слез.

Не помня как оказалась у четырехэтажного здания, в котором проживают Светловы, она поймала себя на мысли, что никогда не была у подруги дома и даже не знает на каком этаже ее квартира. Не в состоянии сообразить как поступить дальше, потому как мысли становились все более неуклюжими и неповоротливыми, Аня стояла напротив двери подъезда и просто смотрела на нее тупым, ничего не выражающим взглядом. Вдруг она почувствовала порыв ветра, и ей снова захотелось закружиться и завертеться как в танце, но сдержала себя, ведь сил осталось совсем мало, и надо сохранить хоть немного, чтобы не подкосились ноги и не упасть, разбив коленки об асфальт.

Мужчина вышел из подъезда — случайным холодным взглядом оглядел Аню и пошел своей дорогой. Но Аня стоит, не двигается — видит и не видит, слышит и не слышит. Вот, к подъезду подходит молодая пара — становятся у двери, звонят в домофон, ждут, им отвечают, девушка говорит в ответ, дверь открывается и те медленно, будто на глазах погрустневшие, заходят внутрь. Аня же стоит не двигаясь, все видя и ничего не замечая.

«Оказывается, моя таблетка подходит к вашей двери», — словно подсказывая, пронесся как призрак голос Лены в ушах Ани.

Достав из кармана ключ от дома, Аня посмотрела на него — лежащего в своей ладони; смотрела также, как и на все — ничего не видя и не замечая. Но словно током, как вырывая из клинической смерти, ее пронзила молния глубинного испуга, и она, придя в себя, подошла к двери зажав ключ в кулаке и приложив «таблетку» открыла вход в подъезд. Не останавливаясь, она пошла вверх по лестнице. Сверху слабо доносились чьи-то голоса, преимущественно женские.

Не заметив на каком этаже оказалась, она увидела приоткрытую дверь квартиры — голоса доносились оттуда; множество голос — тихих и даже шепотом. Встав около приоткрытой двери — прислушалась. Аня не знала, что ожидала распознать — возможно, голос подруги, который не раздражал ее слух уже почти как три месяца. Как же нужен сейчас Ане, в эту самую минуту этот мелодичный голосок! Она готова была, не смотря ни на что, только заметив это дружелюбное, до умиления знакомое лицо, броситься ей на шею и плакать в плечо. Аня знала — Ленка выслушает, обязательно выслушает и прочувствует, разделит горе как свое личное. Больше нет человека в мире, к кому могла бы теперь обратиться Аня. Какая же радостью, что у нее есть Лена — лучшая мире подружка!

Желая побыстрее увидеть ее, или хотя-бы узнать, где находится квартира Светловых, чтобы тут же побежать и зажать не отпуская пальцем звонок двери, пока не раздастся лязг замка, Аня осторожно приоткрыла дверь и заглянула в хорошо отделанный длинный коридор. Таких квартир она в жизни не видела; впрочем, кроме своей и квартиры Котовой, она никакие и не знала.

В конце коридора, через открытую дверь комнаты, Аня увидела, что там, у стены, стоит пожилой мужчина с серьезным лицом, женщина чуть младше его, а еще плечо скрывшегося за косяком двери человека. Пожилой мужчина, заметив Аню, замахал ей рукой, чтобы она не стеснялась и проходила скорее в комнату. Воскресенскую очень удивило, что вот так, чуть ли не по-дружески ей замахал какой-то незнакомый человек с серьезным лицом, но она прошла в коридор не прикрыв входную дверь, и медленно, не спеша, с некоторой опаской, пошла по направлению к комнате.

На середине коридора тот же мужчина обратился к Ане:

— Подружка Лены?

Аня остановилась, будто уперлась в стеклянную стену — испуганно посмотрела на мужчину и с несколько секунд помолчав, ответила почти шепотом:

— Да… Подружка Лены.

— Ну не стой, проходи. Надо-надо, — тяжко покачал он головой.

Ноги затряслись, а спина и шея как от страха обомлели, склонив голову Ани чуть назад и в бок. Скулы приподнялись, а губы, задрожав, выпучило вперед.

— Давай-давай, надо. В последний путь, — подошел мужчина и положив руку на плечи Ани, провел ее в помещение.

В просторной комнате было очень душно, несмотря на настежь открытое окно. У стен, в углах, на диване, в креслах и на вынесенных из других комнат стульях стояли и сидели мужчины и женщины разного возраста — молчаливые, с поникшими, печальными взглядами, грустные лицом и влажными глазами. Из угла в угол доносились тяжелые вздохи. Одна пожилая женщина все шептала себе в ладони: «О, Господи! О, Боже!»

В центре комнаты, вся в белом, словно заснувший ангел с черным блестящим нимбом на голове, как спала, немного бледная Лена, сложив свои маленькие ручки — пальчик к пальчику — на своей груди. Белые, красные, синего и лилового цветом горкой в ногах лежало множество различных цветов — последнее посильное подношение дорогому человеку, которому предстояло еще жить и жить. Казалось, что в маленьком гробу лежит тот маленький человечек, который еще не успел до конца поделится своей необъятной любовью, своим избытком счастья; казалось, много радости еще могла принести в этот мир Лена, просто живя, дыша этим воздухом, веселя все вокруг стуком своего детского сердца. И нет больше радости в этом теле, нет в нем и счастья — лишь его призрачный остаток, запечатленный на немного бледном лице.

— Она спить? — не веря глазам слетело с дрожащих губ Ани хриплым голосом.

— Да. Да, спит, — подвел мужчина Аню к гробу. — Она теперь заснула.

На диване, около гроба, сидела молодая женщина с платком в руках. Увидев Аню, она как удивившись приходу, впилась в девочку своими красными измученными глазами на фоне мокрого, опухшего лица. Ее рот был разинут от невыносимого ужаса, отчаяния и нежелания больше жить. Но она уже и так не жила, а только существовала ее тень, неприкаянно блуждающая по сухой, безотрадной земле. Рядом с матерью сидел маленький мальчик — братик Лены, — опустив голову в ковер, и сильно, до бела сжав руки между собой.