Голова со вполне реалистичным звуком шлепнулась в лужу крови.

— Безумец, — прошептали мертвые губы, растягиваясь в страшной улыбке.

— Река… — пробормотал я, поворачиваясь в указанную ранее сторону. — Нужно просто искупаться… Собраться с мыслями.

Не обращая внимания на напряженно следящих за каждым моим движением девушку и толстяка, я перепрыгнул на стоящий рядом дом и, быстро забравшись на крышу, потрусил в сторону речки. Хорошо хоть у большинства местных халуп крыши были деревянные, и лишь изредка приходилось обходить соломенные.

— Души… Души… Много сладких душ… — шипел в правом ухе противный голос Саси.

Интересно, у меня и правда глаз на руке открылся, или это очередной выкидыш моего нездорового восприятия?

Добравшись до набережной бедняцкого района, перевел порядком сбившееся дыхание — подобный скоростной забег по хлипким крышам даже для моего усиленного организма дался с огромным трудом.

— Статус, — пробормотал я, и найдя в появившемся окне нужную строчку, добавил. — Информация.

«Длань Монстра — способность редкого ранга. Описание заблокировано до полного слияния с симбионтом.

Текущий уровень слияния: 21,3 %.

Активные эффекты:

— Глаз Твари — Йасасайх, Ловец Душ, смотрит на них;

— Высасывание души — Йасасайх, Ловец Душ, жаждет их».

Вновь глянул на внимательный алый глаз на тыльной стороне ладони правой руки. Тот насмешливо смотрел в ответ, излучая мне прямо в сознание волны жуткого голода. Осторожно перевернул руку ладонью вверх. Прямо в ее центре обнаружился круглый рот, полный острых треугольных зубов.

Самое страшное, что в этой пасти не было видно «горла» — она словно уходила не в мою руку, а служила дырой во тьму астрала, в которой горели едва заметные алые точки…

— И вот хуй поймешь, глюк ты или нет, — потыкал я пальцем в глаз на ладони, отчего в правом ухе раздалось раздраженное шипение. — Слушай, а почему в правое? Прости конечно, поебень с тентаклями, но на ангела ты никак не тянешь.

Саси промолчал.

Ради эксперимента сунул руку в воду. И глаз и пасть чувствовали там себя вполне комфортно и затекания в них жидкости я не засек. Зато вот проплывавшая мимо неосторожная рыбешка тут же дала дуба и всплыла кверху брюхом, а в провале пасти я заметил затягиваемое серое марево.

— Стоп, ты это что, душу без команды жрешь?! — возмутился я.

— Вкусно… — прошипела тварь.

— Я те дам «вкусно»… — ничуть не хуже прошипел я и, достав кинжал, со всего маха вогнал его в глаз, пробив руку насквозь.

Больно, но терпимо. Но вот шипение, явно содержащее своеобразный мат, раздалось уже на оба уха, перекатываясь в мозгах шариком из раскаленных отравленных иголок.

Зато моей маленькой черствой душонке стало сразу так хорошо и приятно-о-о-о… Ровно до того момента, пока правая рука, самовольно извернувшись, не вонзила торчащее прямо из нее лезвие в мою же ногу.

— Ах ты тварь!

Следующие минут пять прошли в отчаянной борьбе с собственной взбесившейся конечностью.

— Дядя, а что ты делаешь? — раздался удивленный голосок откуда-то с берега.

Остановившись, я недоуменно посмотрел на стоящую у кромки воды девочку. Лет десять на вид, чумазая, в каком-то рванье, но с ясными беззлобными глазами и неподдельным любопытством на мордашке.

— Купаюсь, — смутился я, выдергивая из бока кинжал.

Вода вокруг была мутной и красной от крови. Впрочем, не уверен, что в ночной темноте это можно было разглядеть — даже мой кошачий глаз сильно скрадывал цвета, выдавая все в основном в сероватой гамме.

— Не похоже, — покачала лохматой головой девочка. — Дядь, с тобой все нормально? Головой ни обо что не бился?

— Бился, — честно признался я, припоминая все предметы, которые успели разбиться о мою кашежуйку за короткую, но насыщенную жизнь. — Бутылками, углами, дверями, сковородками, мечами, стенами, горшками…

— Я вижу, — фыркнула малявка. — Может вылезешь? Простынешь ведь.

— Ну, простуда мне точно не грозит, — проворчал я, отходя на более чистый, незамутненный участок воды и начиная уже нормально умываться, а то по-прежнему выглядел как мокрая свинья после скотобойни со взорвавшимся дерьмопроводом. — Живучий я слишком… для простуды…

Пока споласкивался, девочка сидела на бережку и неотрывно за мной наблюдала. Странно, но под этим взглядом безумие начинало потихоньку отступать, а в голове прояснялось. Будто вместе с кровью и грязью смывалось все то неадекватное состояние, что нарастало последние несколько часов, грозя захлестнуть меня с головой и унести куда-то в пучину Бездны.

Выбравшись, я по-собачьи отряхнулся, после чего присел рядом с девочкой и начал по очереди перебирать свои железяки, протирая их от влаги. Все же даже фэнтезийное железо подвержено ржавчине от долгого контакта с водой.

— Тебя как звать, дядя? — спросила девочка, наблюдая за моими манипуляциями.

— Андрэ. Или Андрей, кому как удобно. Вот только последнее имя может вызвать… нездоровую реакцию в некоторых кругах. А тебя, мелкая?

— А я Мют, — ответила она.

— Ну, приятно, — хмыкнул я. — Наконец-то, хоть какое-то односложное имя, а не всякая абракадабра. Кстати, а скажи-ка мне, Мют, — я обтер последний сюрик пучком травы и поднялся на ноги. — Тут у вас бордель в округе есть?

— Это где девушки спят с парнями за деньги? — уточнило «невинное дитятко».

— Он самый, — кивнул я.

— Правильно мама говорила, всем вам, парням, только одно и нужно, — вздохнула девочка.

— Да не для того, — я порылся в кармашках пояса и выудил небольшой, туго завязанный кожаный мешочек. — Мне прах… одного друга развеять надо. А я обещал сделать это в лучшем столичном борделе! К сожалению, я не уверен, что смогу добраться до «лучшего», так что развеем над тем, что есть.

— А он погиб достойно? — серьезно уточнила девочка, почему-то с подозрением обнюхивая мешочек.

— Более чем, — честно ответил я, вспоминая обстоятельства «смерти». — Можно сказать, пал в неравном бою от клыков взбесившейся твари.

— Тогда пошли, — кивнула девочка и, вскочив на ноги, быстро побежала куда-то в сторону темных ночных переулков.

— Шустрая, но недостаточно, — фыркнул я, легко ее нагоняя. — И хорошо, что дядя не педобраз.

— А почему? — от такого вопроса я споткнулся и чуть не покатился кубарем.

— В смысле?!

— Ну, почему хорошо? — уточнила пыхтящая малютка. — И что такое педобраз?

— Дядя имеющий… педагогическое образование.

— А-а-а… — понятливо кивнула она. — А это что такое?

— Хрень хреньская, которая не помогает ни в жизни, ни в работе, — честно признался я. — Это я тебе как живой педобраз говорю.

— Но ты же говорил, что не педобраз?

— Нет.

— А теперь говоришь, что да.

— Ну да.

— Дядь.

— Что?

— У тебя точно с головой не в порядке.

— Я знаю.

Минут через пятнадцать мы петляли по темным подворотням. Уж не знаю, как эта мелочь так хорошо ориентировалась в ночном городе, но вела вполне уверенно. Причем на местных фэнтезийных гопников мы нарвались только один раз, и то им хватило моей скособоченной рожи, выскочившей в свет факелов, чтобы с ужасом проглотить все ругательства и дружно рухнуть в обморок.

— Я что, такой страшный? — уточнил я, пнув напоследок одного из играющих в бессознанку бандюков, отчего тот взвизгнул, но продолжил прикидываться трупом.

— Очень, — честно призналась девочка.

— А ты тогда чего не боишься?

— Ты добрый.

— Я?!

— Угу. Всех спасаешь.

— Кого именно?

— Всех, — серьезно ответила эта мелюзга. — Побежали?

— Побежали.

Буквально через пару шагов мы выскочили на довольно широкую, относительно остальных, улочку. Такие же темные окна с закрытыми ставнями, обшарпанные деревянные стены, въедливый запах тухлятины… Но тут хотя бы был один источник света — окна необычно большого и добротного для этой части города здания, с крепким забором и распахнутыми воротами. У последних, в свете двух масляных ламп, дежурила пара дуболомного вида секьюритронов с квадратными мордами.