— Иванов, — брякаю первое, что приходит в голову.

По-любому же в каждой группе есть Иванов? Да?

— Иванов… Иванов… — препод внимательно вчитывается в журнал. — Так, а вы вообще кто? В списке нет Ивановых.

Боковым зрением вижу, как Леся прикрывает глаза ладонью. Упс. Не в каждой.

— Ну, значит, не Иванов. Ошибся, — невозмутимо улыбаюсь во все тридцать два. Все равно меня сейчас отсюда выпрут, только вот с Синичкиной я так и недоговорил. Ничего лучше не придумываю, как схватить ее телефон, лежащий на столе, и сунуть в свой карман. — Жду в машине на парковке после пары, — нагло отчеканиваю я.

И взрывной «бум» происходит теперь и с Лесей. Покраснев как помидор, она прямо через парту кидается на меня, размахивая руками.

— Ольховский, гад! Отдай телефон.

В общем, из аудитории нас выгоняют уже вдвоем. Оказавшись в пустынном коридоре, растрепанная и раскрасневшаяся Леся протыкает меня взглядом. Вот прям насквозь. И уже буквально рычит:

— Ну ты и придурок, Макс.

Развернувшись на пятках своих кед, Леся крепко прижимает к себе сумку и быстрыми шагами спешит прочь по коридору.

Да твою же мать! Что происходит-то?

От непонимания и злости у меня уже трясутся поджилки. Чувствую себя полным идиотом. Только даже не знаю за что и почему?

Позавчера же все было нормально. Леся улыбалась, невинно прятала взгляд, смешно краснела… но даже сквозь сон и пронзающую головную боль помню, как безбоязненно она льнула ко мне, когда я…

Мысли путаются в моей башке с катастрофической скоростью. Провожу пальцами по волосам, слегка оттягивая их.

Я же не мог ее задеть или обидеть в тот вечер? Мне было плохо, Леся была рядом. Такая теплая, хрупкая, домашняя… а я…

Каша в голове становится еще гуще. Смотрю на быстро удаляющуюся спину Синичкиной, понимая, что я что-то упускаю.

Поэтому ловлю Олесю уже возле лестницы, преграждая собой дорогу. Она тормозит, лишь вписавшись мне в грудь.

— Я тебя чем-то обидел? — задаю вопрос прямо и пытаюсь поймать взгляд ее глаз, который Леся теперь старательно спрячет.

— Макс, пропусти, а? — устало вздыхает.

Она делает шаг вправо, и я зеркалю ее движения. Она все-таки поднимает на меня свои сердитые голубые глаза, и я, наконец, все для себя понимаю.

Все это меня бесит, потому что нравится.

Черт подери, да! Мне тупо нравится Леся. Вот как есть нравится: и на той вечеринке, и ванной и на моем диване. Даже сейчас нравится, когда одаривает меня взглядом как будто я вселенское зло.

А вот чувствовать себя немного болваном мне не нравится.

— Лесь, — смягчаю интонацию. С этой девочкой опаснее, чем на минном поле. — А, может, перестанем делать вид, что наша сделка…

— Согласна. Давай. Я хочу все это прекратить, — повышая голос, выпаливает она.

— Что «все»? — опешиваю так, как еще никогда в своей жизни.

— Наше с тобой общение и взаимопомощь.

Во рту сразу становиться мерзковато сухо. Я, вообще-то, совершенно не об этом сейчас пытался сказать Лесе. Да и чувствую совсем не то, что она имеет ввиду.

— И с чего такая резкая смена настроения? — хриплю я.

— Почему резкая? Свою функцию парня напрокат ты выполнил на отлично, а большего мне от тебя и не нужно.

Ее слова и равнодушное пожимание плечами напрочь выбивают меня из колеи.

— Напрокат, значит. Ну хоть к эскорту не причислила, — хмыкаю обалдело.

— А ты попробуй. Играть в чувства у тебя хорошо получается.

Я ни черта не понимаю, но никак не реагировать на такие странные выпады свою в сторону уже тоже не могу. Теперь не знаю, чего хочется больше: встряхнуть и привести в нормальное чувство эту девчонку невероятно голубыми глазами или…

— Из тебя тоже актриса ничего так… — не могу сдержаться и бросаю Лесе со злостью.

— Спасибо, — с такой же эмоцией получают от нее ответ.

— Да не за что… — усмехаюсь как можно язвительнее. — Все?

— Все.

— Отлично, — рычу я. Сука! У меня сейчас сломаются ребра от распирающего, жгучего чувства под ними.

— Да замечательно! — на весь коридор выкрикивает Леся.

— Супер! — тоже очень громко заявляю и я.

Наши лица в сантиметрах друг от друга. Взгляды сцепляются, а дыхание Леси становится шумным. В глубине ее глаз замечаю проблески обиды. Они блестят так, словно готовы заполнится слезами.

А через мгновение Олеся молча огибает меня и пулей сбегает вниз по лестнице. Только и успеваю увидеть ее подпрыгивающие локоны, собранные в тугой хвост.

Стою теперь на лестнице один. В моей голове вертится единственный вопрос. Это я дурак или как?

Растерянно мну лицо ладонями, а душа просто закипает изнутри.

«а большего мне от тебя и не нужно…»

Фак! В одни момент в мои вены происходит бешеный впрыск неконтролируемой злости, а мой кулак летит в распахнутую дверь, разделяющую коридор и лестницу.

По ним тут же грохотом прокатывается звук удара, и с таким же грохотом на пол валится плакат, висящий рядом на стене.

— Ольховский! — голос деканши за спиной не заставляет себя ждать. — Зараза ты бессовестная! Марш ко мне в кабинет!

Твою же гребаную мать! Сцепив зубы, я засовываю ноющий кулак в карман толстовки. Бесит все вокруг до того, что становится мало воздуха в легких… Синичкина точно доведет мне до чертиков.

Оказывается, реветь, запершись в женском туалете, может не только героиня сопливой американской мелодрамы. Я тоже так умею.

Меня трясет, а обида жалит в самое сердце. Но так ему и надо. Заслужило! Я не просила его влюбляться в Макса Ольховского. Мне всего лишь нужно было притвориться.

Изобразить эти чертовы чувства. Изобразить, а не чувствовать! А что я?

Сегодня я точно и остро поняла, что влипла в Макса по уши. Стоило только опять заглянуть в этот бесконечный омут карих глаз, услышать голос и весь мой настрой и самоуговоры полетели в тартарары.

Вчерашний день я стойко держалась, делая вид, что понятия не имею о мобильной связи и телефонах. Но трубку хотелось взять аж до ощущения ломки в теле.

И видимо, это отражалось и на моем лице. Расспросов от дедушки, почему я отказалась от ужина и решила лечь спать уже в девять вечера, избежать не удалось.

— Ольховский? — строго спросил он, пока я вяло болтала ложкой в кружке с чаем.

А мне как пуд соли сыпанули на свежую рану. Даже предательски защипало в глазах… но не скажу же я деду правду?

— Нет. Просто голова болит.

— Леся, если он только попробует тебя обидеть…

— Дедуль, Ольховский здесь ни при чем, — с громко стучащим внутри сердцем, улыбнулась я, а под столом скрестила указательный и средний палец. — Честно.

Не знаю, поверил ли дедушка или нет. Он просто промолчал, тяжко вздыхая.

Только я не врала. Максим действительно не виноват. Я вляпалась сама. Сначала решила выразить симпатию Алексу, а теперь вот… Выбрала вариант еще по-круче.

Надо быть полной дурой, чтобы взять и втюриться в того, у кого в карманах вместо мелочи осколки чужих сердец. Это же Ольховский! Сколько я слышала сплетен о нем от девчонок.

Но я непробиваемая идиотка, которая даже не сразу поняла, что влюбляется. Когда это случилось?

Там на вечеринке? Или в примерочной? А может, в самую первую встречу в той подсобке? Как он смог влезть мне в голову, в мысли, в сердце? Это уже, наверное, и значение не имеет.

Любой всплывший в памяти момент, проведенный рядом с Максом, заставляет ныть душу, отчаянно ускоряя мой пульс.

И там на диване, в руках спящего Ольховского я посмела где-то глубоко в подсознании всего лишь на секундочку разрешить себе пустить корни мысли, что все это по-настоящему.

Но те царапины на спине быстро вернули меня туда, где мне и место.

В круг дур, которые строят воздушные замки и потом ревут по Максиму.

Чем я сейчас и занимаюсь в тесной каморке преподавательского туалета.