Из-за плотно запертых дверей слышу звонок с первой пары, и мне приходится нехотя слезть с подоконника.

— Соберись, тряпка, — бормочу сама себе под нос, стирая мокрые разводы со своих щек.

Но стоит только взглянуть на себя в зеркало, как горло опять стискивает колючий спазм. Опухшие глаза, покрасневший нос, бледные губы и торчащие в разные стороны волосы, выбившиеся из хвоста на затылке.

Царапала ему спину явно не такое стремное чудище, которое смотрит на меня из зеркала. В голове опять всплывают слова Майер: «Его что, с тобой не было?».

И я до тошноты боюсь даже мысленно связать ее намеки и живопись на спине Макса.

Господи, ну какая же я все-таки…

— …дура! Дура! — шумно втягиваю сопливым носом воздух, закрывая лицо ладонями.

Как же мне хотелось ему все высказать! И про поцелуи, и про то, насколько это подло обниматься со мной, когда спину царапает другая.

Но я бы снова выглядела посмешищем. Разве Максим что-то мне обещал? Кто я ему, чтобы съедать саму себя от этого ядовитого, прожигающего кровь чувства? Я и моя ревность Максу никто.

Надо было нарисовать себе на лбу напоминание, что Ольховскому я нужна, чтобы не загреметь в армию.

Вон как засуетился, стоило мне только исчезнуть с радаров. Издаю судорожный стон себе в ладони. И вот на кой черт я стащила эти дурацкие ответы у дедушки?

Убираю ладони от мокрых щек и опять гипнотизирую свое отражение. Дура! Я буду повторять себе снова и снова, даже если это займет вечность.

Умывшись ледяной водой, приглаживаю влажными пальцами распушившийся хвост. Становится лишь еще хуже. Выгляжу как прилизанная курица.

Психую и просто срываю резинку с волос. Разлохмачиваю их ладонями по плечам и, даже не взглянув в зеркало, вылетаю из дамской комнаты.

К черту пары. После выходки Ольховского возвращаться в группу зареванной все равно что отдать себя на растерзание голодным гиенам.

Меня испотрошат взглядами и шушуканьем за спиной.

Решаю прогулять и этот учебный день в парке, который в двух кварталах от университета.

Но прямо на выходе в дверях с размаха нос к носу сталкиваюсь со Смирновым. Как всегда, в накрахмаленной рубашке и брюках, а волосы идеально уложены в модную прическу.

— Доброе утро. Прости. Проходи, — Алекс лучезарно улыбается, пропуская меня вперед, но кинув на меня мимолетный взгляд, тут же меняется в лице. — Лесь, что-то случилось?

Отрицательно машу головой. Разговаривать совершенно ни с кем не хочется. А Смирнов, аккуратно взяв меня за локоть, уже отводит в сторону.

— Я вижу, что ты зареванная, — он обеспокоенно хмурится.

— Аллергия, — вру и краснею.

— Ясно, — недоверчиво тянет Алекс. — Тогда тебя не ждать в субботу на набережной? У нас там концерт благотворительный. Ты просто на прошлом студсовете не была. Мы записывали добровольцев. Я взял на себя смелость и добавил тебя в список, но если ты приболела…

Черт. Как хочется сейчас послать весь студенческий совет и все, что с ним связано, куда-нибудь запредельно далеко. Но я лишь обреченно вздыхаю и шмыгаю носом:

— Нет-нет. Я приду.

— Вот и отлично. Все подробности пришлю сегодня в общий чат.

Поджимаю губы, просто киваю в ответ и внезапно думаю о том, что если Алекс прям сейчас уйдет, куда и собирался, то я даже обрадуюсь. Но он, как назло, делает страдальческое лицо и кладет мне ладони на плечи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Эй, Олеся, — Смирнов приободряющие встряхивает меня, — веселее. Непривычно тебя видеть такой букой.

Я с вялой благодарностью выдавливаю из себя улыбку. Уйти отсюда хочу, а не смотреть на холеного Алекса.

Меня спасает звонок на вторую пару. Убрав, наконец, от меня руки, Смирнов выжидающе приподнимает брови: идешь?

— Я сегодня лучше домой. Подлечусь, — опять двигаю головой по горизонтали и пячусь к спасительному выходу.

И ура! Алекс бросает мне прощальный жест и скрывается из виду в толпе студентов.

Оказавшись на улице, вдыхаю теплый майский воздух. Да, точно. Я просто зависну сегодня в парке.

Но мои планы меняются и слишком быстро. На телефон приходит сообщение.

Макс: «Норм смотритесь с Алешей. Не благодари. Хотя нет. Благодари. Будь так любезна, наконец, прислать мне мои ответы на экзамен».

Смотрю на телефон, подрагивающий в моих трясущихся пальцах. Обида ножом вонзается между ребер. В моей груди опять невыносимо печет и глаза на мокром месте.

Решаю не отвечать. А смысл? иОльховский просто хочет получить то, ради чего и играл весь этот спектакль. А еще мне надо придумать, что соврать дедушке, почему так рано вернулась. Потому что я уже никуда не хочу. Хочу только домой.

Закрыться в спальне, залезть под одеяло и еще немного порыдать в подушку.

Горячие капли одна за одной скатывается по моей коже. Но обжигающая вода совершенно не спасает меня от пронзающих мурашек.

Стоит только подумать, где я сейчас и кто ждет меня там, за дверью, то они волной проходятся по всему моему телу. С головы до ног, обратно по ногам вверх и замирают где-то глубоко и интимно между ними.

Выключив воду, я дрожащими руками беру с полки заботливо оставленное полотенце и голыми ступнями становлюсь на теплый керамический пол.

Оборачиваюсь в мягкий и пушистый хлопок и подхожу к зеркалу. Из- за пара от душа в нем нет отражения. Приходится провести по стеклу рукой, чтобы увидеть свои горящие глаза, пурпурный румянец и туго завязанные на затылке волосы.

Не думая, просто стягиваю резинку, а влажные локоны лениво распадаются по моим голым плечам. Я похожа на взъерошенного воробья. И внешне, и внутренне. Мое сердце трепыхается в груди так, что, наверное, ни один прибор не сосчитал бы его пульс. Таких цифр еще не придумали.

Но почему-то мне сейчас так все равно…

Мой взгляд падает на полочку у зеркала, где стоит изящный черный флакон с духами. Пальцы тянутся к нему непроизвольно. Сдвигаю крышечку и подношу тяжелый стеклянный квадрат к носу.

Один вдох, и я готова распрощаться со своим сознанием. Голова кружится, и это отдает тягучей пульсацией внизу живота.

Краснея еще больше, я улыбаюсь. Кусаю губы.

Это его запах… терпкий… древесный… одуряющий…

Ставлю мужские духи обратно на место и прижав полы полотенце к себе крепче, я, наконец, выхожу из ванной. До сих пор не могу поверить в то, что он все это провернул из-за меня…

Босыми, влажными ногами тихо проскальзываю прямо по коридору в комнату Макса…

Правый апперкот. Левый апперкот. Джэб. Хук[1] слева…

Крепко стиснув зубы, отчаянно втягиваю спертый воздух спортзала носом. Костяшки пальцев уже горят в перчатках, пока боксерская груша передо мной беспомощно раскачиваемся от моих же ударов.

Мне хочется крушить — ломать. Хочется избавиться от, дерущего грудь, горячего чувства. Именно поэтому я уже который час выбрасываю его из себя в спортзале.

Снова джэб, кросс с правой руки… В какой-то момент даже перестаю контролировать четкость и правильность ударов. Я снова думаю об Олесе.

С Алешей, значит, она улыбается. От этой тошнотворно умилительной картинки перед глазами кислород в легких становится невыносимо горячим.

Ухмыляюсь. Еще и волосы распустила… Советы мои помнишь, да, Леся? И пользуешься, а я вот…

А я дебил. Потому что до сих пор не понимаю. Что я сделал не так?!

За что на меня смотрели с неизмеримой обидой?

Мой кулак летит в грушу, но вместо нее перед глазами воображаю это смазливый фейс Смирнова.

Примерно это же самое мне хотелось сделать с ним в тот момент, когда увидел его и Синичкину в коридоре. Этот блондинчик успел и ручонки протянуть к Олесе. Стоял, сука, обнимал, а у нее улыбка…