Но примкнуть к ней не удается.

— В смысле у тебя нет билетов? — гневное шипение за спиной заставляет меня тут же замереть на месте и обернуться.

Ольховский тут как тут. Прямо перед моим носом. Нахмурившись, он все по-прежнему держит ладони в карманах толстовки. Я опасливо озираюсь по сторонам. Мы опять на виду у всех.

И на нас пока никто не обратил внимание, поэтому разговор с Ольховским нужно заканчивать как можно скорее.

— Вот так нет. Это была шутка, — заявляю я, делая невозмутимое лицо, которое тут же краснеет.

— Лжешь, — Ольховский с подозрением прищуривается, скользя внимательным взглядом по моему лицу. — Ты вон вся красными пятнами пошла…

— Максим, давай закончим этот разговор раз и навсегда. Я не отдам тебе билеты ни при каком раскладе. Забыли. Проехали. Свободен. Уходи, — нервно тараторю я, потому что уже чувствую, как на нас снова начинают пялиться единичные любопытные Варвары.

— Опять из принципа? Ну давай я извинюсь перед тобой. Хочешь? — в глазах Максима искрится надежда.

— Где Синичкина? Она ж третья стоит по счету! — Разноситься громким эхом по актовому залу.

Перевожу взгляд с Максима на сцену, где все уже ищут меня, и опять на Максима.

— Не в принципе дело. Просто… — спешно цежу я и суетливо постукиваю носком своего ботинка, — просто я уже не могу это сделать по личным причинам. И они никак тебя не касаются.

— Синичкина, будь ты человеком, — Максим устало закатывает глаза. — Назови сумму. Любую. Я все куплю.

— Синичкина, ау! Она ж сидела где-то на галерке, — кричит кто-то из девчонок в микрофон.

Боже! Мое самообладание сейчас просто разлетится в разные стороны! Я смело смотрю в упор в глаза Ольховского. И полумраке актового зала они уже не кажутся карими… Они становятся практически черными. Это даже завораживает… почему-то…

— Не могу. Правда, — выдыхаю я. — Считай, этих ответов у меня уже нет. Потеряла. А теперь, извини. Мне надо идти.

Но делаю от него всего один шаг…

— Лесь, — Ольховский тормозит меня, хватая за руку.

Но не как в прошлый раз. Никакой грубости и силы. Просто мягко и уверенного его пальцы окружают мое запястье. И я торможу на месте сама. От неожиданности.

Медленно оборачиваюсь, попадая под серьезный и жутко пронзительный взгляд Максима. И, кажется, в его глазах читается самая настоящая мольба.

— Олесь, я знаю, что не сдам, — почти беззвучно, одними губами проговаривает Ольховский и настойчивее пальцами сжимает мое запястье так, что меня почему-то мгновенно бросает в жар… — Помоги мне, пожалуйста…

Я замираю. Это неожиданно. И даже как-то жалостливо. Ольховский вглядывается в мое лицо, словно я реально его последняя надежда. Он просяще хлопает своими темными ресницами. И я, как под гипнозом, зависаю на его карих глазах…

— Олеся, мы тебя ждать долго будем? — в наш странный «разговор» с Максимом врезается голос того, кто быстро возвращает меня в реальность.

Алекс появляется рядом, как из-под земли. Сложив руки на груди, он сначала бросает недовольный взгляд на меня, потом на Максима, а потом замечает и мою руку в ладони Ольховского. На лице Алекса вспыхивает плохо скрываемое недоумение.

Это крах! Съедаемая чувством стыда, я выдергиваю свое запястье из рук Максима так резко, насколько могу. И уже собираюсь насыпать гору оправдательных слов в свой адрес…

Если бы не Ольховский…

— А ты не видишь, что мы, вообще-то, разговариваем… Отвянь, — вонзаясь в Смирнова злющим взглядом, он демонстративно запихивает уже свободные ладони в карманы толстовки.

— Здесь идет репетиция. А ты мешаешь и отвлекаешь, — недовольно озвучивает Алекс.

— Если я тебе мешаю, Смирнов, то возьми и покинь помещение.

— Покинешь помещение сейчас ты, Ольховский. И скорее всего, вперед ногами, если не будешь следить за базаром.

— Че-е-е? — Максим неожиданно делает резкий шаг к Смирнову и приосанивается.

— Повторяю для глухих. Дверь за твоей спиной — топай отсюда.

А стою как вкопанная, с ужасом наблюдая, как Алекс, перестав скрещивать руки, медленно подкатывает на них манжеты рубашки, не переставая смотреть на Ольховского. Максим проигрывает Алексу в росте, но он однозначно шире и мощнее в плечах.

И вот ни при каком раскладе мне бы не хотелось узнать, кто из них ловчее и сильнее. Вижу как Ольховский, достав руки из карманов, делает разминающий поворот шеей и сжимает и кулаки.

А дрожащий и набирающий обороты собственный стук сердца подсказывает мне, что делает он это не потому, что немного затекли пальцы.

— Ты, Алеша Смирнов, еще не дорос мне указывать, — задиристо хмыкает Ольховский. Широко расставив ноги, он глыбой фиксируется перед своим собеседником. — Ясно?

И я впервые вижу, как всегда, спокойное лицо Алекса искажается гневной гримасой…

Ой-ой… Бросаю взгляд на сцену в поисках желающих развести этих двоих, но там жужжащей толпе под софитами не хватает лишь попкорна. Буквально заставляю себя влезть мужскую перепалку.

— Максим, уйди, пожалуйста, — я резко одергиваю его за рукав толстовки.

Вернув все внимание мне, он шумно вдыхает воздух, видимо, собираясь высказаться, но… Ничего не происходит. Ольховский как будто зависает, слегка приоткрыв рот. Смотрит то на меня, то на Алекса… То на Алекса, то на меня…

А потом прищурившись, расплывается в загадочной улыбке, а его плечи расслабленно опускаются. Выжидательно замираю и я, глазея на лыбящегося Максима. И меня это не успокаивает, а наоборот, пугает…

С чего вдруг Ольховскому улыбаться от уха до уха? Он же только что готов был двинуть по кому-нибудь кулаком…

— Я напишу тебе, Лесь, — ненапряжно бросает мне Максим и, подмигнув, разворачивается на пятках кроссовок.

Он просто уходит прочь из актового зала, не забыв громко хлопнуть дверью.

И лишь тогда я выпадаю из оцепенения. В полном смятении решаюсь взглянуть на Алекса. Только вот он и не думает смотреть на меня.

Развернувшись точно так же на пятках ботинок, он недовольно бросает мне через плечо.

— Синичкина, все свои любовные делишки решай где-то за закрытыми дверьми. Не устраивай из это шоу. Я был немного другого мнения о тебе.

Его слова неприятно жгут где-то в груди. Мне хочется оправдаться. Я ведь вообще здесь ни при чем.

— Алекс, но я…

— Пошли репетировать. Мы всех задерживаем, — бубнит он.

И я, словно мне на шею свесили каменный груз, плетусь вслед за Смирновым. И что теперь за мнение обо мне у него? Что я какая-то вертихвостка? Считай только что приглашала его на свидание, а теперь вот — Ольховский?

Гад! Какой же он гадский гад! Даже если умеет мило и искреннее заглядывать в глаза, хлопая ресницами…

Под ворох переглядываний, становлюсь на сцену, куда указывает мне ведущий. Иронично, но это место оказывается рядом с Майер, а Смирнов позади нас. И от этого мне становится уже вообще не по себе. Я нервно поправляю вновь завязанный хвост на затылке и сглатываю противное першение в горле.

Но шоу продолжается…

— Колись, на чем приворот? На мертвой курице или заговор на полную луну? — не поворачивая ко мне головы, шепчет Майер, пока квн-щики используют нас в качестве массовки.

— Что? — осторожно кошусь на рыжую стерву справа от себя.

— На чем Ольховского привораживала? — чуть громче и желчно произносить Инга.

Я поворачиваю к ней голову уже полностью. Ошалело смотрю на точеный профиль и все еще не понимаю: она серьезно или нет?

— Что за бред?

Инга демонстративно давится смешком, чем привлекает внимание остальных рядом стоящих с нами девчонок. Я прям ощущаю каждым миллиметром кожи, как у всех сплетниц нашего студсовета активируются локаторы.

— Бред? — цокает Майер, все еще несмотря на меня. — Ну-у-у не зна-а-аю. Какого черта тогда ты трешься возле Макса? Других логичных объяснений этому феномену я не вижу.

— Я трусь? — мой голос повышается неосознанно, а в груди уже вырастают зачатки самой настоящей злости. — А может, это он таскается за мной как банный лист?