Лицо Ольховского озаряется:

— Бинго!

— Бред! — мгновенно выпаливаю я.

Все. Хватит. Пора прекращать слушать этот идиотизм. Похоже, от маниакального желания не топтать плац кирзовыми сапогами у Ольховского полный сдвиг по фазе.

Я собираюсь развернуться и уйти. Но делаю всего пол оборта телом, как Максим цепляется за свою же толстовку на моих плечах, одергивая меня обратно к себе.

— Да стой же, Синичкина! — в его голосе сквозить отчаянием. — Почему сразу бред? Знаешь, почему ты неинтересна Смирнову? Потому что слишком легкая добыча. Думаю, что он давно уже понял, что ты в него втюрилась. Дай угадаю, ты вечно палила на него, когда никто не видит. Любое его поручение в этом ботансовете, а ты тут как тут. Всегда первая вызываешься ему помочь… Мы чувствуем, если девушка от нас течет. А потом, ты вообще сама пришла к нему с повинной. Я, как мужик, тебе говорю — это жутко льстит, но не заводит. Ты слишком неприметна и досягаема. А сейчас твой мажорчик башку сломает, думая, как так вышло, что ты теперь со мной.

Максим прекращает тараторить и цепляться за меня, слегка отступая. А я стою на месте. Даже не моргаю. Смотрю в одну точку, потому что от его слов внутри все тяжелеет. Потому что эти слова попали туда, куда надо… В мою обиду.

Мне не хочется верить в россказни Ольховского… Но… Сжимаю челюсть и стараюсь дышать ровно. И не выходит.

Ну не может же все быть так омерзительно банально?

— Лесь, мы реально можем помочь друг другу, — осторожно продолжает Ольховский. И я снова поднимаю на него взгляд. И Максим ловит его, склонив голову набок. — Это идеальный бартер. Ты спасаешь меня от армии, а я — преподношу тебе популярность на блюдечке. Как только ты станешь моей девушкой, — пальцами он обрисовывает в воздухе кавычки, — то твоему имиджу тихой и серой мышки придет конец. Разве тебе не хочется танком проехаться по самолюбию того, кто дал тебе отворот поворот?

Я по-прежнему молчу. В моей голове какая-то путаница из голосов и смешков Майер, остальных девочек, и собственного внутреннего я, которое пытается их перекричать. И пока я совсем не запуталась в собственных мыслях, задаю Максиму весьма очевидный вопрос:

— А как же твой имидж? Я же стремная и блеклая.

— Слушай, — он виновато закусывает нижнюю губу и вздыхает, — я не хотел тебя обидеть. Просто сказал как есть. И я же не назвал тебя уродиной. У тебя вон какие глаза огромные… даже ниче такие, красивые… Да и сегодня, кстати, ты выглядишь уже не так…

— Убого? — не могу сдержать ехидную ухмылку. Глаза, значит, у меня красивые… Господи, какой же Ольховский все-таки балабол.

— Не так серо… Волосы не зализала, одежда без этих жутких рюшек — и прям другой человек.

— А если засмеют тебя, когда узнают про наши отношения? — деловито складываю у себя на груди руки и вопрошающе приподнимаю брови.

— Лесь, я уже тебе говорил, что мне плевать на сплетни. Сейчас у меня все равно девушки нет. Мне нужно сдать этот чертов экзамен, получить диплом, отдать его предкам, а потом меня ждет роуд трип по американскому побережью с пацанами. Остальное мне неинтересно, — твердо заявляет Максим.

И мы снова замолкаем, стоя друг напротив друга возле входа в университет. И что-то подсказывает мне, что предложение Ольховского — это не какой-то пранк. Слишком серьезное лицо у этого товарища в татуировках.

За стенами универа звенит звонок с первой пары. И только тогда Максим отмирает, делая шаг ко мне. Он непросто сокращает расстояние между нами, а стирает его, став ко мне вплотную.

— Я жду твой положительный ответ. Он нужен нам обоим, Синичкина, — Ольховский широко улыбается, пока я все еще молчу.

Но неожиданно ладонь Максима тянется к моей голове. Я не успеваю ничего понять и отреагировать, как он стаскивает с хвоста на затылке резинку. Туго собранные пряди тут же рассыпаются у меня за спиной, а через секунду я совсем перестаю дышать…

Максим запускает свои ладони мне в волосы. Пройдясь пальцами от шеи к затылку, распушает свободные пряди легким вибрирующим движением. От его рук исходит какой-то нереальный жар.

У меня тут же вспыхивают щеки, ведет сознание, а кожа на затылке от чужих прикосновений словно загорается. Мои скрещенные руки как-то сами безвольно опускаются. Ошарашенно я просто пялюсь в жилистую шею Максима перед своими глазами. Точнее, прямо в ямку под выступающим кадыком, где виден спокойный пульс в венах, едва просвечивающихся через смуглую кожу.

— Тебе так лучше, Лесь, — как ни в чем не бывало усмехается Максим, расправляя мне волосы по плечам. — Толстовку оставь пока себе. Мы ж типа теперь пара.

И если я стою в полном недоумении и с пляшущим сердцем в груди, то Ольховского, похоже, ничего не смущает. Как будто он все уже решил. Вот так сразу и за двоих… Одарив белоснежной улыбкой, Максим возвращается в стены университета, оставляя меня одну на его пороге в своей благоухающей парфюмом толстовке…

Уставившись в потолок, уже который час в уютной пижаме в цветочек лежу бессмысленно на кровати и глажу мурчащую под боком Зоську. Время — половина второго ночи, а сна ни в одном глазу.

Все-таки Ольховский — хитрый жук. Не сплю я сейчас именно из-за его дурацкого предложения.

Хочу ли я? Мой адекватный внутренний голос твердо говорить, что это неправильно. Я не должна уподобляться всяким Майер и отыгрывать собственные неудачи, пытаясь кого-то задеть.

Только вот сегодняшние усмешки в актовом зале так и стоят в голове белым шумом. И где-то в самом мрачном уголке моей души сидит крошечное желание утереть всем нос: и Майер, и Смирнову.

Было ли мне обидно получить от него отказ? Очень. Особенно когда Максим поселил в мои мысли, возможно, истинную причину этого отказа.

«Ты слишком неприметна и досягаема»

Неужели все дело в том, что я не имею никакого отношения к слову «популярность»? Никому не важно, что я за человек на самом деле? О чем думаю, что из себя представляю…

Оболочка и имидж теперь важнее содержания?

И как оказалось, имиджа у меня как раз таки и нет…

Я ниже травы, тише воды. Я никто. И видимо, всегда была такой. Даже из подруг у меня только Богдан, с которым не всеми мыслями и поделишься. Он же все-таки парень… Пускай мы с детства катались на одних качелях во дворе.

В университете с подругами тоже как-то не заладилось. В моей группе преимущественно одни мальчики, а в студенческом совете — Майер и ей подобные.

И теперь я точно знаю, что все они за моей спиной считают меня просто чмошницей.

Обидное чувство снова колется под ребрами.

Чмошница… Скуксившись, натягиваю одеяло на себя повыше и переворачиваюсь на бок под недовольное «мяу» Зоськи.

Чмошница. А что вы скажете, девочки, если эта чмошница найдет себе компанию в виде Ольховского? Популярный красавчик же и…

Моя ехидная неконтролируемая улыбка тут же сползает на нет.

Супер. Дожили! Я Ольховского называю красавчиком… Похоже, завышенное самомнение Максима о себе еще и заразно воздушно-капельным путем.

Вздыхаю и крепче прижимаю к себе Зосю. Усато-полосатая мордочка, лежащая на одеяле, недовольно от него отлипает и делает несколько смешных чихов.

— Тоже считаешь, что слишком пахнет этим? — треплю Зоську за холку и бросаю недовольный взгляд на ту самую зеленую толстовку.

Пришлось весь день протаскаться с ней в руках и притащить ее домой. Теперь Ольховским пропахлась не только я, но и моя спальня.

Благо дедушка улетел на свою конференцию. А то пришлось бы объяснять, почему моя комната благоухает мужиком.

Закрываю глаза и стараюсь поменьше обращать внимание на запах вокруг, но каждый вдох настойчиво напоминает мне о сегодняшнем разговоре с Максимом.

Удивительно, но мой телефон молчит. Аноним777 не атакует его сообщениями. И, вроде бы, это отличная новость, но слегка настораживающая. Ольховский все же сдался или так уверенно решил, что мы будем играть в отношения?

А если все же играть?