— Капитан, — посмотрел он на вечно хмурого Макартура, — а вы как думаете, почему русским удалась та их атака при Чонджу? Что стало главной причиной успеха?

— Скорость, — ответ американца оказался неожиданным.

— Но почему она?

— А вы не изучали русских полководцев прошлого? Я вот, как увидел детали того боя, сразу вспомнил Александра Васильевича Суворова.

— Мне кажется, это совсем другая эпоха, — возразил Гамильтон. — Притом, если бы русские победили за счет резкого рывка и удара штыками, то их потери были бы гораздо больше.

— О, я сейчас совсем не про штыки, а про переходы. Ведь в чем была главная сила Суворова? Рымник, Измаил, Альпы — он каждый раз умудрялся собрать свои главные силы там, где они были нужны. Преодолеть такие расстояния за такое короткое время, что другим это казалось невозможным. И чем это отличается от современной маневренной войны, которую так пропагандируют германцы? На мой взгляд, они только дополняют друг друга, и то, что кто-то в России смог понять это и вывести на новый уровень, говорит о том, что эту страну не стоит недооценивать.

Гамильтон задумался. Лично ему казалось, что при равенстве в оружии преимущество в этой войне должно закрепиться за японцами. Русские слишком мирные в душе[3], чтобы быть хорошими солдатами, а вот недавние дикари всегда преклонялись перед войной, она и раньше была частью их культуры и философии.

Именно об этом он постоянно писал в своих письмах домой, но… Если американец прав?

— Смотрите! — всех отвлек голос Джека. — Вы видите тот отряд, что старается зайти к нам со стороны Согёна? Разве это не русские?

Японский капитан, до этого упорно делавший вид, что не понимает по-английски, резко обернулся, а потом с криками принялся строить своих. Значит, действительно русские, но что они делают так далеко от линии фронта? И это не конница, пехота… Гамильтон не удержался и еще раз посмотрел на усмехающегося Макартура.

[1] Что-то на японском. Главный герой его не знает, так что и мы с вами пока останемся в неведении.

[2] Будущий Пхеньян, столица Северной Кореи.

[3] Отдельно отметим. Ян Стэндиш Гамильтон действительно именно так и писал в своих заметках о Русско-японской войне.

Я шагал вместе с отрядом капитана Хорунженкова, стараясь не пропустить ни одного маневра врага. Пока все по плану… Увидели русскую пехоту в тылу, да еще и отрезающую их от города — запаниковали и бросились туда же со всех ног. Даже строй не удержали.

— Везет вам, полковник, — идущий рядом со мной Хорунженков облегченно выдохнул. — И знаете, больше я с вами в такие вылазки ходить не буду. Найдите, в конце концов, кого-то помоложе. А у меня план до пенсии дожить, вы же не забыли?

— Как будто ты уступишь такое место кому-то молодому, — я только рассмеялся. Несмотря на опасности приближающегося боя, настроение было хорошим.

— Держим дистанцию! — Хорунженков вместо ответа только еще раз проорал главный приказ.

Дистанция — это два километра, чтобы не попасть раньше времени даже под случайный огонь. Тем временем свежие, не страдавшие три дня в седлах японцы начали нас опережать. Еще десять минут, и они даже перекрыли дорогу к Согёну. Раньше, чем хотелось бы. Тут бы вражескому капитану окопаться, оставить арьергард, чтобы прикрыть основные силы, но не зная, сколько точно нас, он предпочел и дальше отступать в полном составе.

Скорость изначального рывка потеряла всякий смысл, даже хуже — его порядки еще больше растянулись, и когда во фланг колонны заехали пулеметы на тачанках, некому было сосредоточить на них огонь. Косые линии пуль сначала подняли пыль, а потом пересекли ряды японцев, добавляя на синие мундиры яркие красные пятна. К чести японцев, они не побежали, а попытались все-таки зарыться в землю, начали отвечать, и Славскому даже пришлось отвести Максимы. Но тут подтянулась наша пехота и, главное, мой снайперский взвод.

Мы залегли на тысячи двухстах метрах от линии японцев, а потом медленно и аккуратно начали снимать вражеских офицеров. Я попадал всегда, остальные где-то один раз из пяти, но даже так ряды японцев редели довольно быстро. И скоро не осталось никого, кто мог бы удержать солдат от какого-то резкого, но крайне неудачного решения.

— Банзай! — я не успел увидеть, кто первым из японцев вскочил на ноги, но следом поднялись и остальные.

От изначальных двух сотен человек осталась чуть больше половины, и шансов пробежать разделяющий нас километр по открытой местности у них просто не было. Даже если бы не оказалось казаков Врангеля, которые ударили им в спину всего через пару минут. Но они оказались и ударили. Разгром получился полный.

— Потери? — я первым делом прошелся по нашим командирам.

— Семь раненых, все легкие, — доложил Хорунженков.

— Один, в бедро зацепило, — Врангель поморщился.[1]

Понимаю его, когда бой закончился так чисто, даже один раненый — это неприятно. Тем более в бедро, тем более с повреждением кости. Ну, хотя бы его жизни ничего не угрожало. Я дождался, пока всех пострадавших погрузят на одну из захваченных у японцев телег — вот и мой обоз начал разрастаться. А потом пошел смотреть пленных: сами японцы предпочли сражаться до конца, зато мы захватили аж трех джентльменов во вполне себе европейских костюмах.

Точно, японцы же таскали за собой наблюдателей, чтобы те не забывали делиться со своими столицами соображениями о величии Страны восходящего солнца. А я смогу найти им применение с пользой для России?..

— Полковник Вячеслав Григорьевич Макаров, — представился я на английском.

— Ян Гамильтон, — кивнул в ответ чопорный британец.

— Капитан Макартур и мистер Лондон, — американский военный представился за двоих. — Надеемся, вы понимаете, что мы здесь не участники конфликта, и вам придется нас отпустить?

Ого, какие люди!

— Не раньше, чем вы вернетесь вместе со мной на Ялу, — несмотря на удивление, я сразу обозначил, что делиться лишней информацией с японцами здесь и сейчас не буду.

Вот только вопрос, а стоит, в целом, их отпускать? Лондона жалко — я вырос на его рассказах о Смоке Беллью — а вот всех остальных ни капли. Если наблюдатели вернутся к японцам, то информация о нашей тактике, численности, да вообще обо всем, уйдет на сторону за считанные часы. А нужно ли мне это? На первый взгляд, нет, но если вспомнить, что сражением у Ялу война не закончится, то… Все выглядело уже не так однозначно.

Я принял решение.

Ян Гамильтон неожиданно почувствовал, что его жизнь повисла на волоске. Почти как тогда, когда их отряд в Южной Африке попал в засаду буров, и его спасло только чудо. А сейчас…

— Семен, — неожиданно русский полковник, буравивший их взглядом убийцы, позвал одного из своих казаков. — Выдели людей, чтобы присмотреть за нашими гостями.

И все. Оставил и ушел, словно ничего необычного не случилось. Ни разбитая почти без потерь японская рота, ни захваченные иностранцы.

— Странный он… — Макартур в отличие от британца не знал русского и так ничего и не понял.

— Он ведь думал, убить нас или нет, — а вот писатель оказался проницательнее. — Но разве это нормально?

— Нормально, — Макартур нахмурился, но почти сразу улыбнулся. — Мы же сейчас на стороне желтых, так что я бы на его месте тоже рассмотрел этот вариант. Тем более, когда рядом только свои, а возиться с нами — это лишние проблемы.

— Но почему тогда он передумал? — покачал головой Лондон. — Разве что… Он же сказал, что отпустит нас после Ялу. Именно после! А что, если именно тогда рассказанное нами, наоборот, будет играть на пользу уже ему? Это же тот самый сорвиголова, устроивший чудо у Чонджу, я правильно понимаю?

Гамильтон хотел сначала поспорить, но потом все встало на свои места.

Здесь и сейчас русские не хотят, чтобы информация ушла к врагам, а после Ялу готовы отпустить их на все четыре стороны. То есть этот полковник считает, что русские победят… Нет, даже такой сорвиголова должен понимать соотношение сил. Значит, он просто уверен, что победа будет стоить японцам слишком дорого. И тогда информация от наблюдателей, что все это не случайность, что дальше будет только тяжелее, может усугубить кризис.