Доверить жестянщикам сделать 12 канистр — половина запасные — можно было без особых опасений. Потом уже у наших интендантов нашел шланги, по два на пулемет. Один для того, чтобы заливать воду в кожух по принципу сообщающихся сосудов. Поднял канистру со шлангом повыше, втянул немного воздуха, и дальше вода сама пошла — не нужно больше играть в снайпера, заливая тонкую струйку под вражеским огнем. Второй же шланг на основе рассказов о Второй Мировой я приспособил для отвода пара: от пулемета и обратно в канистру. Так можно будет и часть воды по второму разу использовать, и сам пар мешаться не будет.

Испытания подтвердили теорию, и до конца недели доработанные тачанки были приняты на вооружение. Бинокли с сеткой тоже появились у всего командного состава вплоть до поручиков. Единственное, что пока вызывало опасения, это подозрительное молчание Куропаткина и Алексеева. После тех наших встреч большие начальники словно куда-то исчезли, и невольно приходилось думать, а не пропали ли вместе с ними и наши договоренности. Но тут я ничего поделать не мог и, засунув волнение куда подальше, объявил начало первого игрового сражения.

Я как ведущий играл за японцев, остальные наши должны были провести тот самый прорыв осады Порт-Артура.

— Первый батальон закрепляется по центру, — Шереметев подвинул фишки своих отрядов. — Окапываемся, снайперский взвод начинает беглый огонь.

— Враг выдвигает батарею горный орудий, чтобы накрыть вас, — я оценил, что подполковник выбрал позицию так, чтобы сопки прикрывали его от уже показавшей себя артиллерии японцев.

— Наводим батарею Афанасьева на засветившие себя орудия, — Шереметев сделал следующий ход.

— Второй батальон начинает движение вперед, — Мелехов поддержал активность по центру. При этом попробовал повторить маневр тех же японцев у Ялу: отвлекающий удар основными силами и быстрый обход еще дальше по флангу. Для этого он использовал посаженную на коней роту Хорунженкова при поддержке пулеметов.

— Кавалерия обходит правый фланг, — Врангель начал свое движение.

И в целом все выглядело очень разумно и согласовано, но… Слишком академично.

— Удар по центру, — я подвинул вперед свои фишки, обозначающие собранные в кулак сто десять орудий, а потом отправил на прорыв целую дивизию, после чего у центральных позиций моих офицеров не осталось и шанса.

— Это нечестно! — не выдержал Шереметев, за которым было общее командование. — Почему, несмотря на угрозу обхода, вы совершенно ничего не стали делать с флангами?

— Я уже говорил, — у меня на губах мелькнула улыбка. — Опасность окружения преувеличена. Если обход ничем не подкреплен, а я на сильных позициях, то не вижу причин дергаться раньше времени. Тем более, как вы заметили, когда я прорвал центр, мы фактически совершили размен.

— То есть своим маневром вы уравновесили позиции, и если бы мы продолжили, то могли бы еще потягаться, — задумался Шереметев, невольно жалея, что вместо этого сразу же скомандовал отход.

— Все верно. Если бы вы не отступили, шансы оставались бы до последнего, но тут как в рулетке. Чем дальше, чем выше ставки, тем больше в итоге можно проиграть. Сейчас вы точно спасли половину своих сил. Идя же до последнего, могли потерять вообще все.

— Второй раунд, — Шереметев решительно рубанул рукой.

— Только теперь я главный, — тут же заявил о себе Мелехов.

Я кивнул, все силы отвели на изначальные позиции. И понеслась…

— Выдвигаю первый батальон по центру, — не стал тянуть подполковник.

Учтя показанную солдатами Шереметева скорость во время сдачи нормативов и расстояние до заявленной точки, я мысленно посчитал и зафиксировал необходимое на маневр время.

— Семь минут, — ответил я как мастер, а потом уже как командир японцев добавил встречный ход. — Накрываю позиции дивизионом гаубиц: учитывая заявленную точность на такой дистанции, потери батальона достигают 15%. Ваши действия?

— Вячеслав Григорьевич, но в тот раз у японцев не было гаубиц на этой позиции!

— В тот раз подполковник Шереметев сказал, что проводит разведку, и я их не ставил. Вы же решили поспешить и…

— Отходим назад, — буркнул Мелехов.

Снова быстрые подсчеты. Скорость маневров, показанная первым батальоном, уже пройденная по открытой местности дистанция…

— Потери 30%, если бросите раненых. Или потери 40%, если потратите время, чтобы их вытащить, — предложил я на выбор.

— Заберут носильщики, — мотнул головой подполковник.

— Не вижу по ним сданных нормативов, — я усмехнулся. — 30% потери при отступлении, еще 5% из-за задержки.

— Какой задержки?

— Вы же двинули вперед носильщиков, заняли дороги встречным движением, — я пожал плечами, а потом напомнил свод правил. — И в любом случае потери больше 30%, так что соединение на полчаса лишается возможности активно участвовать в боевых действиях. А японцы выдвигают вперед гвардию…

В итоге Мелехов все-таки собрался, встретил гвардейские части ударами с флангов, но пропустил обход и в итоге тоже был вынужден отступить. После этого я дал попробовать себя в роли полковника Хорунженкову. Этот старался действовать осторожно, словно назло всем слухам о своей горячности и поспешности. В итоге не допустил явных ошибок, но из-за численного преимущества японцев тоже был сметен.

— Но почему не сработал мой обход на левом фланге? — все же одну хитрость Александр Александрович закладывал и искренне расстроился, когда она не помогла.

— Вы считали, что будете быстрее японцев, но они вас обошли, — я показал карточку, где заранее прописал нормативы дивизии генерала Иноуэ.

— Это точно быстрее, чем они двигались при Ялу, — нахмурился Хорунженков.

— Я накинул им 20% процентов сверху. Исходя из того, что они будут тренироваться, слаживаться и тоже постараются стать лучше. А теперь… Новый раунд!

Я гонял своих офицеров до самой ночи, так и не дав им ни разу победить. Ушли все злые и неразговорчивые, но это сейчас… Самое главное будет утром: когда они проспятся, успокоятся, немного все обдумают и примут решение для себя самих. Злиться на меня дальше или же попробовать что-то сделать.

Сижу в кровати, думаю, злиться ли мне самому, что в мирное время разбудили в пять утра, или же радоваться, что все мои офицеры сделали правильный выбор. Наверно, все же второе. Я тихо подошел к окну, глядя, как все участники вчерашних баталий выводят своих солдат на учения. Главное, чтобы они и до них смогли донести, ради чего мы стараемся… Мимо как раз проходили бывшие члены штрафного отряда, и я невольно прислушался к их разговору.

— Гордыню тешат, — рядовой Панчик сплюнул на ходу и тут же вытянулся, заметив взгляд кого-то из вездесущих поручиков.

— Что? — удивился рыжий Кунаев, которого я награждал за захват японской батареи. — При чем тут гордыня и тренировки? На Ялу, например, сколько жизней спасли, потому что каждый знал, что ему нужно делать.

— Там спасли, потому что выбора не было, — Панчик снова сплюнул. — Но сейчас-то выбор есть, а полковник вместо того, чтобы с остальными ровно стоять, все пытается выделиться. И гоняет нас не просто так, а чтобы за нашу кровь для себя награды и чины получить.

— Думаешь, где больше солдат гибнет — в трусливых тыловых полках или в геройских, идущих на врага в первую очередь? — незнакомый чернявый парень, следующий за Панчиком словно шакал, быстро закивал.

— Может быть, в одном сражении трусов и меньше погибнет. А за всю войну? — рыжий Кунаев упрямо нахмурился. — Вот когда по тебе пушки бьют, как можно выжить? Только вперед прорвавшись. Так и тут! Трусов зажмут да расстреляют издалека. А тех, кто побегут, еще и вырежут словно баранов.

— Это если герои не прикроют нам спину, умерев первыми, — хохотнул Панчик.

Солдаты ушли дальше, а я задумался. Если послушать Панчика и его прихлебателей — ведь сволочи же, которым спину нельзя доверить. Вот только в атаку на японцев они все равно пошли и сражались, когда было нужно и сколько нужно. И тот же рыжий, который кажется на их фоне белой вороной, это запомнил. Ему предлагали уйти обратно в старую роту, но нет, держится за тех, с кем кровь проливал. И те опять же это чувствуют: смеются, ржут, но прикрывают своего.