— Не взяли, а обменяли, — я напомнил, что из-за нехватки рук наша дешевая мадера осталась у Алексеева.

— Тем более, — Буденный икнул, а потом принялся старательно считать, сколько же денег нам, считай, выделили на это празднество.

Я тоже считал. 20 ящиков, в них по 12 бутылок, каждая по 30 рублей — 7 тысяч 200 рублей. При том, что зарплата полковника еле-еле дотягивала до 300 рублей в месяц, выходило, что Алексеев фактически выдал мое жалование за 2 года вперед. В обычное время, когда бы во всем разобрались, мне бы точно попало. А сейчас — уверен, наместнику будет не до того.

— Празднуем! — крикнул я, когда мы дошли до выделенных нам домов-фанз, где, несмотря на позднее время, гудел весь полк. Конечно, офицеры были отдельно, солдаты отдельно, но сегодня гуляли все. За победу, за то, что вернулись.

Особенно радовался Джек Лондон: увидев, с чем я заявился на вечеринку, американец решил, что теперь-то мы точно выпьем, но я его расстроил. Рано! Впрочем, в другом писатель мне сразу пригодился. 18 ящиков я оставил офицерам, но два закинул на его тощие плечи, и мы пошли к солдатам. От роты к роте — я всматривался в лица, которые запомнились во время сражения, подходил, благодарил и одну за другой раздаривал французские бутылки.

— Вряд ли они оценят, с непривычки шаманское — это та еще кислятина, — заметил Лондон, когда я полностью избавил его от груза и сжал в руках последнюю бутылку.

— Тут ведь дело не во вкусе. Главное, внимание, — я как раз приметил группу бывших штрафников, которые все еще держались немного наособицу от остальных. — Спасибо за службу, — я протянул шампанское молодому парню с рыжими усами. Именно он, опередив на полшага остальных, первым добежал до японских пушек во время контратаки Мелехова.

— Спасибо, господин полковник, — парень сначала растерялся, но быстро вытянулся по струнке, как положено.

— Вольно и… Поделись с остальными, вы все заслужили, — я оставил штрафников, проводивших меня странными взглядами, и направился обратно к офицерам. Теперь надо было и им сказать пару добрых слов.

Задумчиво смотрю на ящики с мадерой. Я как-то пропустил, когда мои бравые офицеры смогли их вернуть из дома наместника.

— Не пропадать же добру, а там их все равно пить никто не будет, — заметил мой взгляд покачивающийся Хорунженков.

— Дамы! — громогласно возвестил Врангель, вводя в наш круг десять весело щебечущих девиц из юкаку.

Я после такого собрался было уйти, но сотник успел предупредить, что это не для блуда, а просто для хорошей компании. И действительно, девушки с улыбками и смехом разошлись между офицерами, и вечеринка словно обрела второе дыхание. Я сам не заметил, как тоже втянулся и даже не сразу сообразил, как объясняю правила старых добрых «Подземелий». Перебравшись на второй этаж выделенного для офицеров дома, мы прямо на полу начертили карту, а потом одна из девушек принялась рассказывать про какое-то китайское восстание, которое мы быстро и разыграли.

— Это было еще во времена династии Мин… — говорила та самая красотка с резкими породистыми чертами лица, которую я приметил еще во время поездки по городу.

— Может быть, что-то более современное возьмем? — нетрезво предложил Врангель.

— Мне было бы приятно, если бы вы попробовали именно восстание мандаринового наместника, — девушка не сдалась и даже выдала детальный расклад по войскам каждой стороны.

Ее русский был не идеален, но понять не составляло труда. Все-таки русская Маньчжурия не зря была именно русской, и каждый, кто старался иметь дела с Россией, понемногу учил язык.

— Тогда победитель должен получить приз, — я поднял ставки.

— Только если победитель будет не тот, кому это положено судьбой, — приняла девушка.

В общем, мы решили, что после такого отступать было бы уроном для офицерской чести.

Семен сыграл за императора, я — за главного бунтовщика, Врангель оказался моим братом, переметнувшимся на сторону центральной власти. Хорунженкову, Шереметеву, Мелехову и Афанасьеву достались роли тех или иных генералов. Вышло неплохо. Сначала меня зажимали со всех сторон, но я сумел отступить в сторону порта и захватил стоящие там корабли. Девушка, задававшая историю, сначала пыталась спорить, что их там не было, но у меня нашелся неотразимый аргумент. Мы захватили не китайские, а английские суда — эти-то везде найдутся — а потом высадились в тылу всех вражеских армий прямо у императорского дворца.

— Победа! — немного неискренне порадовалась за меня девушка.

— Теперь награда, — напомнил я.

— Что вы хотите?

— Имя. Ваше имя.

— Дон Мэй. Зимняя слива. Но вы же его и так знаете, — девушка опустила взгляд в пол.

— Настоящее имя, — я же смотрел прямо на нее.

— Казуэ, рисуется вот так, — девушка изобразила в пыли два иероглифа и тут же их стерла.

— Молодая веточка, — я, впрочем, успел их прочитать и перевести.

Было совершенно непонятно, почему девушка так хотела его скрыть. Казуэ лично на мой слух звучало ничуть не хуже, чем Дон Мэй, но это ее дело. Мое же… Взгляд устремился на часы: стрелки уже перевалили за три ночи, и я решил, что пора заканчивать. Завтра и мне, и другим офицерам нужно будет заняться обустройством полка, а послезавтра можно будет вернуться и к тренировкам.

Новые сражения уже близко, и мы должны быть к ним готовы.

Казуэ Такамори хотелось выцарапать себе глаза за слабость. Как можно было допустить столько ошибок и всего за один вечер! Первая ошибка была, когда она вышла лично посмотреть на русского офицера, сдержавшего японскую армию. Вторая — когда решила проверить, а что бы тот делал, оказавшись на месте ее отца. Странная западная игра в войну позволила довольно точно воссоздать детали не китайского, как она сказала, а японского восстания на Сацуме.

Казуэ знала, что у восставших не было и единого шанса, однако полковник Макаров так не считал. Его решения были дерзкими, но именно они в итоге принесли победу. И девушка не сказала бы, что кто-то ему поддавался. Наоборот, его офицеры очень хотели победить, но этот человек даже в мелочах умудрялся думать не так, как другие. Вот зачем он попросил в качестве награды ее настоящее имя? И ведь так смотрел при этом, что, казалось, соврешь и тут же лишишься остатков чести, которой и так осталось совсем немного.

Девушка собралась уже было ложиться, когда натянутый на окно бычий пузырь пробил завернутый в бумагу камень. Угроза? Послание? Девушка развернула тонкий лист рисовой бумаги и с удивлением прочитала выведенные там строки.

Нам нужно поговорить. Сайго.

Это казалось странным и невероятным, но точки в углах некоторых иероглифов — их старый семейный код — без всяких сомнений говорили, что ей действительно написал брат. Что он тут делает? Что ему нужно? У Казуэ появилась одна безумная догадка, но она решила не спешить. Подошла к другому целому окну, подышала на него, вывела пальцем ответ и на пару секунд подсветила свечой. В полной темноте для того, кто ждет, этого будет более чем достаточно.

Утренний Ляоян словно оказался совершенно другим городом. Вчера днем было не до того, вечером — все уже скрыли тени, но сегодня… Я шел по улицам и видел тысячи спешащих по своим делам китайцев. Где-то за последней линией фанз продолжали расти укрепления, а тут все жили обычной жизнью. О войне говорили разве что редкие патрули и цветастые листовки, расклеенные на углах.

Я подошел поближе, чтобы оценить достижения местной пропаганды. В глаза сразу бросилось: «Русский матрос отрубил японцу нос». Рядом был еще один характерный плакат с целым придуманным героем, который кочевал из одного сюжета в другой. На этом Вася Флотский прикуривал от вражеского снаряда и бросал его обратно. С одной стороны, зная результат войны, смотрелось глупо, как и множество фраз про «косоглазых» и «желтых макак». С другой стороны, нельзя было не отметить цельности кампании, которая смогла целый год продержать тыл и общество в относительной стабильности.