— Ив любом случае систем наведения у них нет?

— У этого тоже не было.

— И боеголовок.

— Этот конкретный паровоз совершенно безопасен, сэр, Если только не упадет кому-нибудь на голову.

— Тогда за каким дьяволом ему понадобилось сваливаться с небес, если он, по вашим словам, безобиден, как агнец?

— Ну... если бы он приземлился на сто ярдов севернее, то полностью уничтожил бы Белый дом.

— Но это же крохотная мишень по сравнению с энергией, затраченной на его запуск. Придумать такое мог только законченный идиот.

— Этого я не могу объяснить, сэр.

— Каким образом он вообще оказался в воздухе? Это, по крайней мере, вы должны знать?

— Я много бы отдал за это, сэр. Но... я не знаю. Передняя часть цилиндра обгорела при вхождении в атмосферу, но сзади, где должен был бы быть реактивный двигатель, нет ничего... обычная задняя часть паровоза.

— Нет, что-то еще быть должно. Что-то, что вы пропустили.

— Есть еще нечто странное, сэр.

— Показывайте.

Стоя на месте, генерал следил, как майор подошел к аккуратно разложенным на полу частям паровоза. Поддев носком ботинка какую-то железку, он пододвинул ее чуть ближе к стоявшему у стены колесу. Неожиданно железка словно подпрыгнула и намертво приклеилась к спице.

— Все намагничено, — объяснил майор. — Буквально каждый кусок железа.

— Но мы же выяснили это еще там, в парке. Чуть ли не с самого начала, майор.

— Уровень намагниченности необычайно высокий. Чтобы достичь его, нужно колоссальное количество электроэнергии.

— Что еще?

Майор Чикс развел руками.

— Пока все, сэр.

Генерал Лейбер с минуту молча рассматривал окружавшие их с майором кучи покореженного металла. Внезапно он почувствовал себя маленьким-маленьким, будто его окружают не железяки, а неведомо как восставшие из тьмы веков кровожадные ящеры. А он — единственный кусок мяса, оказавшийся у них на виду.

— И как прикажете мне объяснить это все президенту? — произнес он дрогнувшим голосом.

Майор только пожал плечами.

— Думаю, что лучше рассказать ему все как есть, сэр. Конечно, это не очень-то приятно, но все же лучше, чем баллистическая ракета... в любом случае.

— Баллистическая ракета! — взревел генерал. — Ракета! С ракетой мы бы за пять минут справились! Вычислили бы по серийному номеру, кто ее запустил! А с этой хреновиной? Кому это понадобилось, скажите?!

— Попытаемся узнать, как только прибудут справочники по локомотивам.

— А как его запустили, черт возьми?!

— Это мы вряд ли сможем узнать из справочника.

— Уж это конечно.

— Но... я не вижу проблемы, сэр. Если даже такая штука попадет в цель — что без системы наведения в принципе невозможно, — наземные повреждения будут крайне незначительны.

— Наземные! На земле больше не воюют, мистер! Войны ведут в отдельных кабинетах. На приемах с коктейлями. На дворе двадцатый век, милый мой! Вы думаете, Россия и Америка еще не передрались только потому, что сидят и высчитывают, у кого больше шансов победить на полях сражений? Черта с два, дражайший вы мой!

— С теорией равновесия сил я знаком, генерал. Но этот... предмет никак не вписывается в нее. Это ведь не ядерное устройство.

— Этот — нет. Но кто знает, каким будет следующий?

— Но мы же даже не знаем, будет ли он вообще.

— И вы осмелились бы взять на себя ответственность и уверить в этом президента? Осмелились бы, я вас спрашиваю?

— Никак нет, сэр.

— Теперь я объясню тебе кое-что, сынок. В национальной обороне есть две абсолютные вещи. Это — возможность отследить потенциальную угрозу и предотвратить ее. И возможность достойно ответить в случае атаки. Так вот, против этой штуки никакой защиты у нас нет. Просвистела она с такой скоростью, что ее не засекли даже спутники. Мы едва успели эвакуировать в убежище президента. И самое главное — мы не знаем, кто эту чертову фигню запустил. Мы не можем признать, что она приземлилась на нашей территории: тем самым мы выкажем свою слабость. А следовательно — не можем обратиться к миру с заявлением, что больше не потерпим подобных штук. А если это повторится — шансы наши становятся совсем, совсем невеликими.

— Я думаю, вы все же преувеличиваете, сэр.

— Преувеличиваю? Да мы же становимся просто мишенью в тире. Сколько таких вот паровиков в России? В Китае? В странах третьего мира? Тысячи! Может, даже десятки тысяч. И каждый из них — потенциальная угроза, усек? Как нам теперь защищать себя? Грохнуть ракетами по всему миру — дескать, тогда уничтожим и противника?

— Но второго все же может и не быть, — майор неуверенно пожал плечами.

— Может. Но я должен быть уверенным на все сто. Кто вообще знает о существовании этого паровоза?

— Кроме вас и меня, еще трое моих людей.

— Предупредите их как следует — об этой штуковине ни ползвука. Никаких поездов, паровозов или чего там еще. Что сказать президенту — это я сам придумаю. А вы в это время проштудируете эти ваши справочники. Я хочу знать, когда эта штука была построена, кем, сколько их всего существует в мире — и все это не позже, чем сегодня вечером. Поняли меня? Есть вопросы?

— Так точно, понял, генерал Лейбер, сэр.

— Я буду у себя в кабинете — кому-то нужно держать в руках эту страну. Ну, удачи!

И, повернувшись на каблуках, генерал Мартин Лейбер направился к выходу из ангара. Едва он перешагнул порог, как налетел порыв холодного ветра. На лбу генерала выступили капли пота, седеющие усы покрылись инеем. Вытерев лицо платком, Лейбер открыл дверцу своей машины.

Но потел он до самого Пентагона. И не замечал этого.

— А ты вроде и не очень расстроен, папочка, — заметил Римо, гоня грузовик по темным городским улицам.

— Я совсем не расстроен, — ответил Чиун. — С чего бы, собственно? Я согласился сопровождать тебя в том, что должно было стать короткой приятной поездкой, но превратилось в поход, равного которому мир не знал со времен возвращения Одиссея из-под стен Трои. Так что мне вовсе нечего расстраиваться...

— Откуда ж мне было знать, что те три зоопарка, в которые мы уже заехали, откажутся принять Рэмбо?

— Ты мог позвонить заранее. И спросить.

— Я торопился. Хотелось поскорее скинуть бабу с воза...

— Какую бабу? — Чиун завертел головой.

— Да нет, я так, — усмехнулся Римо.

— Так что во всем виноват опять ты. Хотя я и не хотел говорить этого.

Римо молча нажал на тормоз. Грузовик повело, и, чтобы избежать столкновения с почтовым ящиком, пришлось резко вывернуть руль. Ящик остался цел — столкновение произошло с пожарным гидрантом.

— Странно, — с отсутствующим видом заметил Чиун, когда грузовик остановился и в кабину ворвалась туча брызг. — Дождь идет, а на небе ни облачка.

Дав задний ход, Римо поспешно отъехал от исторгающего из себя потоки воды гидранта, чтобы не затопило двигатель. Затем так же молча вышел из кабины.

Гидрант вырвало с корнем, и из круглой дырки неистово хлестала вода. Римо был уже порядочно на нервах, потому логика у него слабо работала. Чтобы успокоиться, он пнул поверженную колонку ногой — та со звоном отлетела к стене.

За эти несколько секунд Римо промок до нитки, но решил не обращать на это внимания.

Не видя другого выхода, он решил смять верхний край трубы. Встав на колени, он нащупал пальцами острые рваные края и сжал их. Металл рассерженно завизжал, но человек был сильнее; вскоре поток воды превратился в хилую струйку, которая иссякла в следующее мгновение.

Римо, с которого ручьями стекала вода, снова забрался в кабину и попробовал включить зажигание. С третьего раза двигатель заурчал, и Римо отогнал грузовик с тротуара.

Полицейский, стоявший за углом, следил за грузовиком, пока тот не скрылся из виду. Драматической сцены борьбы с гидрантом он не застал, видел только, как худощавый парень с мощными запястьями за несколько секунд справился с хлеставшим из земли потоком воды. Решив, что этого недостаточно для того, чтобы предъявлять ему какие-либо претензии, полицейский ограничился статусом наблюдателя, что было весьма разумно.