Возбуждение достигло неслыханных размеров — такого не было со времен гибели „Андреа Дориа“ в 1956 году.[29] Молчание „Чалметты“ приводило в ярость репортеров и корреспондентов.

Чартерные яхты, самолеты и вертолеты встречали корейский пароход у побережья. По мере того как нарастало напряжение, распространялись самые дикие слухи, питаемые молчанием корейского капитана. Все политики, способные дать интервью, немедленно требовали начать расследование.

„Чалметта“ упрямилась до последнего. Когда она вошла в главный канал, ее окружила волчья стая самолетов, яхт и рыбацких лодок, набитых репортерами. Они через рупоры выкрикивали вопросы. К их ярости, корейские моряки махали им и отвечали на родном языке.

Медленно подходящую к причалу на Джодж-Айленд в порту Майами „Чалметту“ встречала стотысячная толпа, прорвавшая полицейские кордоны. Сотни видео-и кинокамер снимали, как гигантский контейнеровоз швартуется, как спускают сходни; выжившие стояли у поручней, удивленные такой встречей.

Одни радовались, что снова видят сушу, другие горевали по погибшим мужьям и женам, сыновьям и дочерям, которых никогда не увидят. Внезапно толпа ожидающих погрузилась в молчание. Ведущий вечерних новостей описал это как „тишину, в которой опускают в могилу гроб“.

Незаметная в общем волнении армия агентов ФБР в мундирах таможенников и офицеров иммиграционной службы поднялась на борт, определяя личности пассажиров и членов экипажа, допрашивая каждого по отдельности о местонахождении конгрессмена Смит и обыскивая в поисках Лорен каждый квадратный фут корабля.

Эл Джордино расспрашивал тех, кого видел в шлюпке. Никто не помнил, что случилось с Лорен или стюардом-азиатом после подъема на борт „Чалметты“. Одной женщине казалось, что она видела, как Лорен увел капитан, но она не была в этом уверена. Почти у всех спасшихся воспоминания о катастрофе были расплывчатыми и неясными.

Капитан и команда утверждали, что ничего не знают. Никто не узнал Лорен по фотографиям. Моряков расспрашивали по-корейски переводчики, но все рассказывали одно и то же. Шесть часов настойчивых поисков ни к чему не привели. Наконец на борт разрешили подняться репортерам. Моряки стали признанными героями. В газетах прославляли „Морские перевозки Бугенвиль“ и ее доблестный экипаж, который погружался в горящее море, чтобы спасти почти четыреста душ. И Мин Корио хорошо использовала этот случай.

Было уже темно и шел дождь, когда Джордино устало спустился на опустевший причал и прошел в помещение таможни на морском вокзале.

Он сел за стол и долго молча смотрел в дождливую тьму; его темные глаза казались тенями на лице.

Потом повернулся и, как на врага, посмотрел на телефон.

Отпив бренди из полупинтовой бутылки, лежащей в кармане, и набравшись храбрости, чтобы закурить украденную у адмирала Сандекера сигару, Джордино набрал номер и слушал гудки, почти надеясь, что никто не ответит.

Потом послышался голос.

Джордино облизнул губы и сказал:

— Прости, Дирк. Мы опоздали. Ее нет.

Вертолет подлетел с юга и включил посадочные огни. Пилот занял позицию и точно посадил вертолет на крышу Всемирного торгового центра в Манхэттене. Открылась боковая дверца, и вышел Ли Тонг. Он торопливо прошел к охраняемому частному лифту и спустился в квартиру бабушки.

Наклонившись, он легонько поцеловал ее в лоб.

— Как прошел день, онуми?

— Ужасно, — устало ответила она. — Кто-то вносит сумбур в наши банковские записи, судовые транзакции, во все деловые операции, какие отражаются в компьютере. То, что совсем недавно было таким стройным и упорядоченным, теперь в хаосе.

Ли Тонг сощурился.

— Кто может это делать?

— Все следы ведут к НПМА.

— Дирк Питт.

— Он главный подозреваемый.

— Уже нет, — уверенно сказал Ли Тонг. — Питт мертв.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Ты точно знаешь?

Он кивнул.

— Питт был на борту „Леонида Андреева“. Повезло. Я сам видел, как он умер.

— Твоя карибская миссия удалась лишь наполовину. Моран жив.

— Да, но зато мы избавились от Питта, а „Леонид Андреев“ уравнивает счет за „Венецию“ и золото.

Мин Корио неожиданно напустилась на него:

— Этот скользкий ублюдок Антонов лишил нас миллиарда в золоте и отличного судна с экипажем, а ты говоришь, что мы квиты?

Ли Тонг никогда не видел бабушку в такой ярости.

— Я тоже зол, онуми, но вряд ли мы можем начать войну с Советским Союзом.

Она наклонилась вперед и так крепко взялась за ручки кресла, что сквозь тонкую кожу проступили костяшки пальцев.

— Русские еще не знают, каково это, когда террористы вцепляются в горло. Я хочу, чтобы ты немедленно начал взрывать их торговые суда, особенно нефтяные танкеры.

Ли Тонг обнял ее за плечи, как обиженного ребенка.

— Еврейская пословица „око за око“, возможно, удовлетворит душу, жаждущую мщения, но ничего не добавит к банковскому счету. Не позволяй гневу ослепить тебя.

— А чего ты ждал? — ответила она. — В руках Антонова президент и золото, там, откуда советский флот может его поднять. Мы позволили Луговому и его люди уйти от нас вместе с президентом. Годы планирования и миллионы долларов затрачены, и на что?

— Потерян не весь товар, — ответил Ли Тонг. — Вице-президент Марголин в безопасности в нашей лаборатории. И у нас есть неожиданная премия — конгрессмен Смит.

— Ты похитил ее? — удивленно спросила бабушка.

— Она была на борту круизного лайнера. После того как корабль затонул, я самолетом переправил Смит с „Чалметты“ в нашу лабораторию.

— Она может оказаться полезной, — согласилась Мин Корио.

— Не расстраивайся, онуми, — сказал Ли Тонг. — Мы по-прежнему в игре. Антонов и его напарник по постели из КГБ Полевой сильно недооценили патологическую привязанность американцев к правам личности. Приказ президенту закрыть конгресс, чтобы самим стать сильнее, — глупейшая ошибка. Через неделю президента сместят и выбросят из Вашингтона.

— Не так быстро, если его поддерживает Пентагон.

Ли Тонг вставил сигарету в длинный серебряный мундштук.

— Комитет начальников штабов в нерешительности. Армия не может вечно мешать конгрессу собраться. И едва конгрессмены проголосуют за импичмент, генералы и адмиралы тут же перейдут на сторону конгресса и нового главы государства.

— Которым станет Алан Моран, — сказала Мин Корио с таким выражением, словно съела что-то горькое.

— Если мы не отпустим Винсента Марголина.

— И перережем себе горло. Лучше ему исчезнуть навсегда. Пусть его труп найдут в Потомаке.

— Послушай, онуми, — сказал Ли Тонг; его темные глаза блеснули. — У нас две возможности. Первая. Лаборатория в полном порядке. Данные Лугового по-прежнему в ее компьютерах. Мы можем воспользоваться его техникой воздействия на мозг. Можем нанять других ученых и запрограммировать Марголина. И тогда не русские будут контролировать Белый дом, а „Морские перевозки Бугенвиль“.

— Но если Моран принесет президентскую присягу раньше, чем закончится работа, Марголин будет для нас бесполезен.

— Вторая возможность, — сказал Ли Тонг, — договориться с Мораном об устранении Марголина и заставить его заплатить за Белый дом.

— А он пойдет на это?

— Моран хитер и проницателен. Его политическое влияние основано на тайных противозаконных финансовых операциях. Поверь мне, онуми, Моран заплатит любую цену за право стать президентом.

Мин Корио с большим уважением посмотрела на внука. Он обладал почти мистическим даром ухватывать самую суть. Она едва заметно улыбнулась.

Ничто так не горячило ее кровь торговки, как возможность превратить поражение в победу.

— Договаривайся, — сказала она.

— Очень рад, что ты согласна.

— Обязательно перемести лабораторию в безопасное место, — сказала Мин Корио; ее мозг лихорадочно заработал. — По крайней мере, пока мы не узнаем, каково наше положение. Следователи скоро сопоставят все обрывочные данные и сосредоточат свои поиски на восточном побережье.