— Назад,— взревел Галимойн.— Прочь!

Лавон принялся протискиваться к мостику, чтобы приказать Хасцу отступить, но опоздал. В порыве неуправляемой ярости взбешенный Галимойн метнулся к Хасцу, подхватил маленького человечка, словно куклу, и швырнул его через перила в море. Все в ужасе ахнули. Лавон подбежал к борту как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как Хасц, раскинув руки, спиной ударился о воду. Драконова трава сразу же конвульсивно задергалась. Мясистые ленты заметались, будто клубок потревоженных змей, они крутились, корчились, море, казалось, вскипело на мгновение, а затем Хасц исчез.

У Лавона вдруг закружилась голова, и он еле удержался на ногах. Ему показалось, что сердце в груди расширилось, прижав легкие к ребрам, а мозг вот-вот взорвется. Ему никогда еще не приходилось видеть подобное насилие. Более того, за всю свою жизнь он ни разу не слышал о преднамеренном убийстве одного человека другим. И то, что это произошло на его судне, что один из членов его команды оказался жертвой другого, да еще в столь трудный для всех момент, было для него невыносимо. Двигаясь, словно во сне и как бы наблюдая за собой со стороны, он взлетел по трапу, схватил Галимойна за мощные, мускулистые плечи и с силой, какой и сам в себе не подозревал, ни на мгновение не задумавшись, легко перекинул штурмана через перила. Последовал сдавленный вопль, всплеск… Пораженный, потрясенный своим поступком, Лавон посмотрел вниз и увидел, что море вторично вскипело и драконова трава сомкнулась над судорожно дергавшимся телом Галимойна.

Лавон медленно спустился с мостика. Внутри него царила пустота, душа словно выгорела. Что-то в нем сломалось. Окружившие его кольцом фигуры казались расплывчатыми. Постепенно Лавон начал различать глаза, рты, знакомые черты лиц… Он попытался что-то сказать, но слова не шли с языка — только какие-то нечленораздельные звуки. Внезапно у него подкосились ноги, но его поддержали и усадили на палубу. Чьи-то руки обхватили его за плечи, кто-то подносил к губам стакан с вином.

— Да вы взгляните на его глаза! — услышал он чей-то голос.— Он же в шоке!

Лавона начала бить дрожь. Каким-то образом — он не помнил, как его поднимали и несли,— он оказался в своей каюте; над ним склонился Вормечт, за спиной которого маячили другие лица.

— Судно движется, капитан,— спокойно сказал первый помощник.

— Что? Вы о чем? Хасц мертв. Галимойн убил Хасца, а я убил Галимойна.

— Это был единственный выход. Этот человек сошел с ума.

— Я убил его, Вормечт.

— Мы не могли держать на борту под замком сумасшедшего в течение следующих десяти лет. Он представлял опасность для всех нас. Нужно было выбирать: или его жизнь, или наши. У вас хватило на это сил. Вы поступили правильно.

— Мы не убийцы,— отозвался Лавон.— Наши предки-варвары на Старой Земле когда-то отбирали жизни друг у друга, но мы не убийцы. Я не убийца. Мы некогда были животными, но это было в другой эре, на совсем другой планете. Я убил его, Вормечт.

— Вы капитан. Вы имели на это право. Он угрожал успеху плавания.

— Успеху? Какому успеху?

— Судно снова движется, капитан.

Лавон уставился на помощника, но не мог четко разглядеть его лицо.

— Что вы сказали?

— Пойдемте. Посмотрите сами.

Четыре мощные руки обняли его, и Лавон ощутил сильный мускусный запах меха скандара. Гигант легко поднял его, вынес на палубу и осторожно поставил на ноги. Лавон пошатнулся, но к нему сразу же подскочили Вормечт и Жоачил Hyp. Первый помощник указал на море. Вдоль всего корпуса судна тянулась полоса чистой воды.

— Мы опустили кабели в воду и хорошенько долбанули драконову траву током,— объяснила Жоачил Нур.— Электрошок резко сократил их двигательные системы. Ближайшие к нам растения умерли немедленно, а остальные начали отступать. Насколько видит глаз, перед нами тянется свободный канал.

— Плавание продолжается,— сказал Вормечт.— Мы снова можем идти вперед, капитан!

— Нет,— ответил Лавон. Он ощущал, что его мысли путаются, словно голова полна тумана.— Кто у нас теперь штурман? Прикажите ему повернуть судно назад, к Зимроэлю.

— Но…

— На обратный курс! Назад к Зимроэлю!

Все изумленно и растерянно уставились на Лавона.

— Капитан, вы все еще не в себе. Отдать такой приказ в тот самый момент, когда все наладилось. Вам нужно отдохнуть, и через несколько часов вы почувствуете…

— Плавание закончено, Вормечт. Мы возвращаемся.

— Нет!

— Нет? Значит, это мятеж? — Глаза моряков, окружавших капитана, были пусты, лица лишены выражения.— Вы действительно хотите продолжать поход?! — воскликнул Лавон,— На борту обреченного корабля, с капитаном-убийцей? Все устали от плавания еще задолго до того, как все это случилось. Может быть, вы думаете, что я не знаю об этом? Вы стремились домой, но просто не осмеливались говорить об этом. Что ж, теперь я чувствую то же, что и вы.

— Мы пробыли в море пять лет,— ответил Вормечт,— И, быть может, преодолели уже полпути. Вполне вероятно, что до того берега, к которому мы плывем, мы доберемся скорее, чем до того, который мы покинули.

— Не менее вероятно, что не доплывем никогда,— возразил Лавон,— Это не имеет значения. У меня больше нет сил, чтобы двигаться вперед.

— Завтра вы, наверное, будете думать по-другому, капитан.

— Завтра на моих руках по-прежнему останется кровь, Вормечт. Мне не было суждено благополучно провести этот корабль через Великий океан. Мы заплатили за свободу четырьмя жизнями, но поход на этом закончился.

— Капитан…

— Разворачивайте корабль,— повторил Лавон.

Когда они на следующий день пришли к нему, упрашивая продолжать плавание, поминая о бессмертной славе, которая ждет их на берегах Алханроэля, Лавон спокойно, но непреклонно отказался даже обсуждать эту тему. Продолжать поход невозможно, снова сказал он. Моряки переглянулись между собой. Они возненавидели это плавание и всей душой мечтали о его завершении, но под влиянием эйфории от победы над драконовой травой изменили свое мнение. И вот теперь им пришлось снова изменить свое мнение, так как без силы и энергии Лавона, от которых движение судна вперёд зависело больше, чем от роторов, дальнейшего пути быть не могло. Они легли курсом на восток, и о пересечении Великого океана не было сказано больше ни единого слова. Годом позже на них обрушилось несколько штормов, изрядно потрепавших корабль, а еще через год произошло столкновение с морскими драконами, которые серьезно повредили корму судна. Но «Спурифон» плыл своим путем, и, когда на одиннадцатом году плавания он кое-как доковылял до родного порта, из ста шестидесяти трех путешественников, вышедших когда-то в море из Тил-омона, в живых оставалось более сотни, и среди них капитан Лавон.

Несколько дней Хиссун ходит удрученный. Он, конечно, и без того давно знает, что путешествие завершилось неудачей: ни одно судно никогда еще не пересекало Великий океан и никогда не пересечет, потому что сама идея такого плавания абсурдна, а осуществление, вероятно, невозможно. Но потерпеть вот такое поражение: зайти так далеко, а затем повернуть назад не из-за трусости, или болезни, или голода, а из чисто моральных соображений — Хиссун не в силах понять это до конца. Уж он-то никогда не повернул бы обратно. Все пятнадцать лет своей жизни он неуклонно и прямо шел к тому, что воспринимал как свою цель, а те, кто колебался в выборе и осуществлении своего пути, всегда казались ему лентяями и слабаками. Но, во-первых, он не Синнабор Лавон и, во-вторых, ему никогда не приходилось никого убивать. Такое дело могло бы сломить душу любому. Он испытывает некоторое презрение и одновременно жалость к Синнабору Лавону, но, по мере того как он вникает во внутренний мир этого человека, на смену презрению приходит восхищение: он понимает, что капитан «Спурифона» был вовсе не слабаком, а, наоборот, человеком огромной моральной силы. Это потрясающее откровение, и подавленность Хиссуна мгновенно исчезает. Мое образование продолжается, думает он.