— Разумно,— кивнул Залзан Кавол.

Слит был испуган и подавлен. Ноздри его дрожали, губы сжались. Он делал левой рукой священные знаки. Валентин повернулся к нему и сказал, понизив голос:

— Начинается лечение. Жонглируй для них вечером, как для придворных понтифекса.

— Они мои враги! — прохрипел Слит.

— Не эти. Они не из твоего сна. Те причинили тебе такую боль, какую только смогли. И это было давно.

— Мне тяжко быть с ними на одном корабле.

— Ничего не поделаешь,— ответил Валентин,— И их только пятеро. Хорошая репетиция встречи, которая ждет нас в Илиривойне.

— Илиривойн…

— Нам не избежать его. Ты обещал мне, Слит…

Слит некоторое время молча смотрел на Валентина.

— Да, мой лорд,— наконец прошептал он.

Они разыскали спокойное место на нижней палубе и начали репетировать с дубинками. Поначалу они странным образом поменялись ролями: Валентин жонглировал безупречно, а Слит, словно новичок, то и дело ронял дубинки и несколько раз ушиб пальцы. Но через несколько минут опыт и мастерство одержали верх. Дубинки замелькали в воздухе, причем рисунок обмена был таким сложным, что Валентин быстро выдохся и в конце концов попросил Слита остановиться и вернуться к более знакомым каскадам.

В тот же вечер они дали представление на палубе — первое после импровизированного выступления перед лесными братьями. Залзан Кавол составил программу, которую они еще никогда не показывали публике. Жонглеры разделились на три группы: Слит, Карабелла и Валентин, Залзан Кавол, Телкар и Гибор Хаэрн, Хейтраг Кавол, Роворн и Ерфон Кавол — и начали одновременный тройной обмен в одном и том же ритме. Одна группа скандаров жонглировала ножами, другая — горящими факелами, а люди — серебряными дубинками.

Это был один из самых трудных тестов на ловкость, какие до сих пор выполнял Валентин. Симметрия работы требовала совершенства. Уронить хоть один предмет из девяти значило погубить все зрелище. Валентин был самым слабым звеном, тем не менее успех всего выступления зависел и от него.

Он не уронил ни одной дубинки, и, когда жонглеры закончили представление ливнем высоких бросков и ловких захватов, раздались бурные аплодисменты. Кланяясь, Валентин заметил, что семья метаморфов сидела в первых рядах. Он искоса глянул на Слита, который кланялся снова и снова, с каждым разом все ниже.

Сойдя с подмостков, Слит сказал: . — Я увидел их, когда мы начали, и тут же забыл о них. Забыл, Валентин! — Он засмеялся,— Они ничуть не похожи на то создание, которое я видел во сне.

В эту ночь труппа спала в сыром переполненном трюме. Валентин кое-как примостился на тонкой подстилке между Шанамиром и Лизамон. Близкое соседство женщины-воина, казалось, гарантировало, что уснуть Валентину не удастся, потому что ее храп походил на яростное и назойливое жужжание, а страх, что эта гора может повернуться и раздавить его, еще более отвлекал от сна. Несколько раз она и в самом деле наваливалась на него, и ему едва удавалось освободиться. Но вскоре храп прекратился, и Валентин уснул.

Во сне он увидел себя короналем, лордом Валентином с оливковой кожей и черной бородой. Он снова жил в Горном замке и владел печатями Власти, а затем оказался в южном городе, влажном тропическом месте с гигантскими лианами и яркими красными цветами. Он знал, что это Тил-омон, расположенный почти на окраине Зимроэля, и что он присутствует там на большом пиру в его честь. За столом сидел и другой высокий гость — Доминин Барджазид, третий сын Короля Снов. Доминин Барджазид наливал вино, произносил тосты, провозглашал здравицы в честь короналя и предсказывал ему достойное и славное правление, которое может встать в один ряд с правлениями лорда Стиамота, лорда Престимиона и лорда Конфалюма. Лорд Валентин пил и смеялся, сам предлагал тосты за хозяина — мэра Тиломона, и за герцога провинции, и за Симонана Барджазида, Короля Снов, и за понтифекса Тиевераса, и за Хозяйку Острова Сна, свою мать. Его стакан снова и снова наполнялся вином — янтарным, красным и голубым южным. Наконец он уже не в силах был больше пить, отправился в спальню и мгновенно заснул. Подошли люди из окружения Доминина Барджазида, завернули короналя в шелковые простыни и понесли куда-то. Он не мог сопротивляться, казалось, что руки и ноги не повинуются ему, как если бы то был сон во сне. Валентин увидел себя на столе в потайной комнате, и теперь волосы его стали желтыми, кожа белой, а Доминин Барджазид обрел лицо короналя.

— Увезите его в какой-нибудь город на дальнем севере,— велел мнимый лорд Валентин,— и там отпустите — пусть идет куда хочет.

Сон должен был продолжаться, но Валентин почувствовал, что задыхается, проснулся и обнаружил на своем лице мощную руку Лизамон. Не без некоторого усилия ему удалось освободиться. Но сон уже не вернулся.

Утром он никому не сказал о своем сне, решив, что настала пора утаивать получаемую информацию, ибо речь теперь шла о вмешательстве в государственные дела. Ему уже второй раз снилось, что с трона короналя его вытеснил Доминин Барджазид, а Карабелла несколько недель назад видела во сне, что неизвестные враги споили Валентина и украли его личность. Все эти сны, конечно, могли быть и фантазией, но Валентин уже начал сомневаться в этом. Слишком часто повторялись их сюжеты, и действовали в них одни и те же персонажи.

А если звездную корону носит теперь Барджазид, что тогда?

Валентин из Пидруида пожал бы плечами, сказав: «Какое мне дело, кто верховный правитель?» Но Валентин, который плыл сейчас из Кинтора в Верф, смотрел на все иначе. В этом мире существовало равновесие власти, тщательно поддерживаемое в течение многих тысячелетий, со времен лорда Стиамота, а то и раньше, с первых столетий после переселения, когда на Маджипуре властвовали какие-нибудь забытые ныне правители. По издавна установленному порядку недоступный для простых смертных понтифекс правил через выбранного им самим сильного и деятельного короналя. Тот, кто был известен как Король Снов, выполнял приказы правительства и наказывал нарушителей закона, входя в мозг спящих, а Хозяйка Острова Сна, мать короналя, распространяла вокруг себя любовь и мудрость. Это была сильная и эффективная система, иначе она не сохранялась бы тысячелетиями. Благодаря ей Маджипур был счастливой и процветающей планетой, подвластной, конечно, слабостям плоти и капризам природы, но в основном свободной от конфликтов и страданий. А если Барджазид, сам королевской крови, сверг законного конституционного короналя и тем самым нарушил это предписанное священное равновесие? Какой вред будет нанесен всему обществу, всему содружеству, какое это потрясение общественного спокойствия!

А что можно сказать об изгнанном коронале, который покорился судьбе и оставил узурпатора безнаказанным? Разве это не отречение? И было ли когда-нибудь в истории Маджипура, чтобы корональ отрекся? Не станет ли он, Валентин, таким образом, сообщником Доминина Барджазида, посягнувшего на порядок?

Последние сомнения исчезли. Валентину-жонглеру казались смешными и странными первые намеки на то, что он истинный лорд Валентин, корональ. Тогда они воспринимались как безумие, как нелепая шутка. Теперь — нет. Содержание его снов несло груз достоверности. Совершено чудовищное преступление. И все значение этого лишь сейчас начало открываться ему. И теперь он был обязан без дальнейших колебаний исправить положение.

Но как? Вызвать на поединок нынешнего короналя? Или выйти в костюме жонглера и заявить свои права на Горный замок?

Он спокойно провел утро, даже намеком не поделившись ни с кем своими мыслями. Большую часть времени он стоял у поручней, глядя на далекий берег. У него в голове не укладывалось, как может река быть столь огромной. В некоторых местах она была так широка, что берега не было видно. Иногда то, что казалось Валентину берегом, на самом деле было огромным островом, а между островами и берегом реки простирались целые мили воды. Течение было быстрым, и большое речное судно легко неслось к востоку.