Впрочем, речи оказались на удивление терпимыми. Первым говорил Шинаам, министр внутренних дел и внешних сношений понтифекса, гэйрог со сверкающей чешуей и мелькающим раздвоенным красным языком. В своем изящном и кратком выступлении он приветствовал лорда Валентина и его свиту.

Адъютант Эрманар произнес ответное слово от имени короналя. После него наступила очередь древнего, сморщенного Дилифона, личного секретаря понтифекса: он передал личные пожелания высокочтимого монарха. Валентин понимал, что это не более чем выдумка, поскольку все знали, что старый Тиеверас вот уже десять лет не произносил ни одного членораздельного слова. Однако он вежливо выслушал произнесенное дрожащим голосом сочинение Дилифона и попросил ответить Тунигорна.

Потом заговорил Хорнкэст — главный спикер понтифекса, дородный и осанистый, истинный правитель Лабиринта в течение всех последних лет слабоумия Тиевераса. Он заявил, что будет говорить о великой процессии. Валентин оживился: в последнее время он очень много думал о необходимости длительной церемониальной поездки по Маджипуру, которую время от времени обязан совершать корональ: народ воочию видит своего правителя, оказывает ему почет и имеет возможность выразить преданность и любовь.

— Кому-то может показаться,— говорил Хорнкэст,— что это — всего лишь увеселительная прогулка, пустой и легкомысленный праздник, позволяющий отвлечься от государственных забот. Нет! Неверно! Именно личность короналя — он сам во плоти и крови, а не знамя, не символ, не портрет — связывает воедино все, даже самые отдаленные, провинции мира. И лишь благодаря такому непосредственному контакту сохраняется целостность государства.

Валентин нахмурился и отвернулся. Перед его мысленным взором внезапно возникла тревожная картина: раскалывающийся, встающий на дыбы Маджипур — и человек, который борется со стихией, стараясь вернуть все на свои места.

— Корональ,— продолжал Хорнкэст,— это персонификация Маджипура. Маджипур находит свое воплощение в личности короналя. Он есть мир, а мир есть корональ. И когда корональ участвует в великой процессии, что предстоит сделать вам, лорд Валентин, впервые после вашего славного восстановления на престоле, он выходит не только в мир, но и в себя — отправляясь в путешествие по своей собственной душе, вступает в соприкосновение с глубочайшими корнями своей личности…

Так ли? Да, Хорнкэст прав. Конечно, он пользуется обычными риторическими оборотами, ораторскими приемами. Валентину слишком часто приходилось терпеть такого рода речи. Но на этот раз тем не менее слова спикера брали его за живое — создавалось впечатление, что впереди открывается бесконечный темный туннель, полный загадок. Тот сон… проносящийся по Замковой горе ледяной ветер… стоны земли, расколотая планета… Корональ — воплощение Маджипура… корональ есть мир…

За время его правления попытка разрушить единство уже предпринималась: Валентина предательским путем отстранили от власти, лишили памяти и даже собственного тела и отправили в изгнание. Неужели это должно повториться? Опять свержение, опять падение? Или надвигается беда более страшная, катастрофа гораздо более серьезная, которая коснется уже не одного человека, но судеб многих и многих обитателей планеты?

Он ощутил незнакомый доселе вкус страха. Пусть пир идет своим чередом, а ему необходимо срочно получить толкование сна. Что-то пугающее, зловещее туманило его мозг. Никаких сомнений. В душе короналя творилось что-то неладное — все равно что сказать, что-то неладное творится с миром…

— Мой лорд! — окликнул его маленький вруун-чародей Аути-фон Делиамбер.— Пора, мой лорд, произнести заключительный тост.

— Что? Когда?

— Сейчас, мой лорд.

— Ах да, конечно,— рассеянно согласился Валентин.— Да-да, заключительный тост…

Он поднялся и медленно обвел взглядом все пространство огромного зала, отмечая про себя множество мелочей. Но его мысли витали где-то далеко — он был совершенно не готов к выступлению. Он очень смутно представлял себе, что должен сказать, к кому обращаться и даже — что вообще делает в Лабиринте. Это действительно Лабиринт?.. Ненавистное пристанище теней и плесени? Почему он здесь? Чего хотят эти люди? А может бьггь, это всего лишь видение? Очередной сон? И он на самом деле не покидал Замковой горы?

Это пройдет, подумал Валентин, надо только подождать… Однако ничего не происходило, лишь усугублялось странное состояние. Ощущая пульсирующие толчки во лбу и звон в ушах, он с неожиданной остротой осознал, что находится в Лабиринте, ядре огромной планеты, в самом центре мироздания. Но некая неодолимая сила увлекала его прочь. Тем временем его душа, оторвавшись от тела, подобно гигантскому облаку света устремилась вверх, сквозь многочисленные уровни Лабиринта, на свежий воздух, а затем охватила всю необъятность Маджипура до отдаленных берегов Зимроэля и опаленного солнцем Сувраэля, до безбрежного пространства Великого океана. Она словно сияющее покрывало покрыла мир. В этот головокружительный миг Валентин почувствовал, что воплощает собой двадцать миллиардов жителей Маджипура — людей и скандаров, хьортов и метаморфов,— и все они потоком крови перемещаются внутри него. Он присутствовал одновременно везде: был всей скорбью мира и всей его радостью… Он был всем. Он был вселенной, кипящей противоречиями и конфликтами. Ощущая жар пустыни, теплый тропический дождь и холод горных вершин, он смеялся и плакал, умирал и любил, ел и пил, танцевал и сражался, скакал во весь опор по неизведанным холмам, трудился до изнеможения в полях и прорубал тропу в проросших лианами джунглях. В океанах его души чудовищные драконы всплывали на поверхность и с устрашающим рыком вновь скрывались в бездонных глубинах. Ухмылялись окружавшие его лица. В воздухе мелькали костлявые, изможденные руки. Хоры распевали нестройные гимны. И все происходило одновременно, одновременно, одновременно…

Оглушенный и растерянный Валентин стоял посреди бешено вращающегося вокруг него зала.

— Произнесите тост, ваша светлость.— Похоже, Делиамбер уже не раз повторял эти слова.— Сначала за понтифекса, потом за его помощников, а потом…

«Держи себя в руках,— твердил себе Валентин, отчаянно пытаясь освободиться от страшного видения.— Ты — корональ Маджипура».

— Тост за понтифекса, ваша светлость…

— Да-да, знаю.

Фантомные образы не исчезали. Призрачные, бесплотные пальцы вцепились в него словно намертво. Он пытался вырваться. «Держать себя в руках! Держать! Держать…» В душе царила полная растерянность.

— Тост, ваша светлость!

Тост? Какой тост? О чем это он? Ритуал… Обязанность… Ты — корональ Маджипура. Да. Он должен говорить. Должен что-то сказать этим людям.

— Друзья…— начал он. И вдруг волной накатила слабость, и Валентин словно рухнул с обрыва в пропасть.

— Корональ желает тебя видеть,— сказал Шанамир.

Удивленный Хиссун поднял голову. Последние полтора часа он провел в нелепом многоколонном вестибюле, напряженно ожидая чего-то и пытаясь догадаться, что происходит за закрытыми дверями покоев лорда Валентина. Сколько еще времени он должен здесь оставаться — и должен ли? Было уже далеко за полночь, а часов через десять короналю со свитой предстояло продолжить путь, определенный для великой процессии. Но, может статься, ночные события что-то изменили? Так или иначе, Хиссуну еще нужно было возвратиться во внешнее кольцо, собрать свои пожитки, попрощаться с матерью и сестрами и вернуться сюда к назначенному сроку, чтобы присоединиться к свите лорда. Не мешало бы еще успеть хоть чуть-чуть поспать. Вокруг царила полная неразбериха.

После обморока короналя лорда Валентина унесли в его покои, трапезная опустела, а Хиссун и другие приближенные уныло собрались в мрачного вида приемной. Через некоторое время пришла весть, что лорду Валентину стало лучше, а им следует оставаться на месте и ждать дальнейших указаний. Затем их по одному начали вызывать к короналю — сначала Тунигорна, затем Эрманара, Эйзенхарта, Шанамира, остальных… и наконец Хиссун остался один, не считая нескольких телохранителей и чиновников второстепенного ранга. Он не испытывал желания спрашивать у кого-либо из них, что делать дальше, однако уйти не посмел и ждал, изнывая от неизвестности.