Ева, глубоко вздохнув, еще раз оглядела собравшихся, и ее пальцы крепче сжались на плече Великого Ситха.

"Кажется, он был прав, — промелькнуло в ее голове. — Общее дело сплотило Двоих, и они и не думают ссориться".

Напротив, Лорд Фрес выставил Леди Софию чуть дальше от трона, а сам поднялся на первую ступеньку, ведущую к Императору, становясь как бы последней преградой между присутствующими и Великим Ситхом, и София не сопротивлялась его приказам.

Триумвират, как единое целое, как живое разумное существо, вмиг собрался, сложился воедино из троих различных людей, как головоломка, как три детали одного инструмента, защелкнув пазы и подойдя друг к друг с идеальной точностью, рассчитав все риски и возможные развития ситуаций, и выбрал наиболее выгодную с точки зрения защиты конфигурацию.

Охрана оцепила весь этаж, гвардейцы Люка, поднятые по тревоге, не таясь, выстраивались по обе стороны от роскошной алой, как кровь, ковровой дорожки, ведущей к подножию трона, на котором сидел Император, а сам Люк, вызванный Лордом Фресом, спешил к отцу.

Он влетел в зал в последнюю минуту: просительница, так неистово добивающаяся встречи с Императором, уже шла по кровавой дорожке между собравшихся любопытствующих и оцепления гвардейцев, и Люк, черной молнией несясь ей наперерез, ускорил шаг, чтобы успеть к неподвижно сидящему Вейдеру прежде нее.

Он успел; девушка еще была еле видна между людьми, когда рука Люка, затянутая в черную перчатку, легла на второе плечо Вейдера, и запыхавшийся молодой человек, поспешно оглядев зал, отметив, на месте ли все посты, склонился к уху Вейдера и прошептал:

— Отец, что происходит?

Лорд Фрес, одной ногой стоящий на верхней ступени лестницы, чуть обернулся, выглянув из-за своего воротника, заметил Люка и сделал шаг вниз, в зал, навстречу приближающейся опасности.

Ничто не выдавало его напряжения, напротив, поза ситха была даже расслаблена, но кто-кто, а он-то уж точно должен был знать, как скрывают Силу, притворяясь одним из серой массы…

Вейдер, сидящий все так же безмолвно и неподвижно, напряженно вглядываясь в зал горящими глазами, чуть поднял руку и погрозил ничего не понимающему Люку пальцем.

— Еще минуту, — тяжелым голосом произнес он, и Люк услышал в его словах дрожь и… страх. — Подожди.

Люк, совершенно ничего не понимая, выпрямился, недоуменно всматриваясь в просительницу. Девушка, протискивающаяся меж собравшимися, приближалась. Теперь она была хорошо видна им обоим — отцу и сыну.

На ней было надето самое простое платье и обычный для путешественников грубый толстый плащ. Капюшон бугристой складкой лежал на плечах, волнистые темные волосы спускались блестящими прядями ниже лопаток, очаровательно кудрявясь на висках, карие бархатные глаза смотрели тревожно и чуть умоляюще, а чувственные прекрасные губы были чуть приоткрыты, и Вейдеру казалось, что ему знакома каждая складочка на них, каждый блик.

— Ты хорошенько рассмотрел ее? — безжизненным голосом спросил ситх у сына, и тот, недоумевая, вновь склонился к отцу.

— Конечно! Ее Сила, если ты об этом, ничтожна, ее не хватит даже на то, чтоб котенка обидеть… Я не понимаю, какой вред она может принести!

Вейдер чуть качнул головой, горько усмехнулся.

— Хорошенько смотри, — произнес он страшно, напрягаясь и вцепляясь мертвой хваткой в подлокотники, когда девушка подошла вплотную к подножию его трона, и Лорд Фрес заступил ей дорогу, не пуская дальше. — Так когда-то выглядела твоя мать, Падмэ Амидала Наберрие. Думаешь, это случайность?

Люк, вытаращив глаза, подскочил, как ужаленный, отпустив плечо отца, отшатнувшись от стоящего перед правителем призрака прошлого, такого живого, осязаемого, смотрящего на правящих умоляющими темными глазами.

— Что?! Королева Амидала?!

Эти слова, острым лезвием скользнув по тревожной тишине, распороли напряженную атмосферу, люди, до того тянущие шеи, чтобы рассмотреть странную просительницу, вмиг заговорили и задвигались, возбужденно обсуждая произнесенное имя, а Ева, произнесшая его, ступила вперед, впившись взглядом, полным изумления, в лицо… соперницы?

Так вот почему Лорд Фрес в последний момент убрал руку с оружия. Даже чуя подвох, он не осмелился поднять руку на ту, чье мертвое лицо могло привести в бешенство Лорда Вейдера.

Император только недавно обрел некое хрупкое равновесие в своей душе, и любое неосторожное действие могло вызвать бурю, последствия которой были бы непредсказуемы.

Хитрец Лорд Фрес просто не хотел "осложнений".

Да и что делать с этим странным прекрасным призраком ситх не знал. Просто не знал.

Дарт Вейдер сидел все так же неподвижно, с каменным, ничего не выражающим лицом, хотя, казалось, он с трудом сдерживался от того, чтобы закрыть глаза и пылающий лоб рукой.

Тысячи бессонных ночей, наполненных раскаянием, отчаянием и стыдом, тысячи снов, душащих жаром Мустафара, в которых звенели прощальные слезы Падмэ, сотни тысяч призывов и слов, обращенных к Силе с просьбой вернуть ему потерянное счастье, долгие годы мучений и искуплений за свой грех вдруг словно повернулись вспять, растворились, исчезли, сжавшись в одну точку, взорвавшуюся и явившую ему ту, которую он только недавно перестал призывать в своих видениях.

"Душистый Лотос, отчего сейчас? Зачем?"

Прикасаясь Силой к этому непостижимому существу, к двойнику, Дарт Вейдер не слышал и не видел, что она ему отвечает. В мозгу его, накладываясь один на другой, всплывали образы Падмэ, ее прекрасное лицо многократно менялось — то улыбалось, блистая красотой на приемах и балах, то плакало, то разлеталось вдребезги в тот миг, когда кровавая темнота застила ему свет, тогда, на Мустафаре…

Непоправимое жило с ним долгие годы и терзало день за днем. Вейдер проклинал себя и принимал боль как должное, как наказание, и молил только об одном: о том, чтобы там, за чертой, она простила его.

И вдруг та, к которой он взывал непрестанно, является ему наяву и смотрит на него живыми глазами, полными укора и осуждения. Маленькая, беззащитная, всеми позабытая женщина в нищенской одежде, она стояла против него, темного Императора, за спиной которого безмолвно стояла другая, прекрасная и роскошная Императрица, неприязненно взирающая на юную просительницу свысока, а вокруг испуганной девушки прохаживались ситхи, недобро ухмыляющиеся Двое — черные акулы в темных водах; они словно разбирали ее на части, пожирали своими горящими страшными глазами. Их Сила, подстегнутая ощущением опасности, трансформировалась в какое-то дикое, почти животное желание накинуться на пришедшую, схватить ее и пытать, чтобы с криками и болью выдавить правду из уст.

Меньше всего Вейдер хотел бы, чтобы его Падмэ когда-либо увидела его таким — словно налитым бездонной злобой, сосредоточением всего зла Вселенной, равнодушно взирающим на ее запрокинутое лицо свысока. Она не заслужила этого, нет!

С огромным усилием воли Вейдер отбросил желание тотчас встать и уйти, закрыть глаза и не видеть, хотя ему казалось, что невидимая рука вбивает раскаленные гвозди прямо в сердце. Как, оказывается, болят старые раны, если их нечаянно вскрыть!

"А что, — вдруг пришло ему на ум, — если не было ничего. Что если Падмэ не умерла, что, если все это ложь? Что, если он зря звал, напрасно раскаивался и ломал свою и так разрушенную жизнь?

Двадцать с лишним лет, наполненных разрывающей болью и стыдом! Вся моя жизнь.

Ты пряталась где-то, тихо проживая уютную жизнь все то время, пока я воевал, терзая себя и всю Галактику, перемешивая свою боль с болью миллионов живых существ, чтобы как-то разбавить ее нестерпимо горький вкус? Такое наказание ты придумала мне за то, что я вырвал из твоих рук любимую игрушку — демократию, это мертвое слово, так нравящееся болтунам?" — от этой мысли Дарт Вейдер чувствовал, как ярость закипает в его душе, и его Сила сама, словно ручной зверь, тянется к нежному горлу посетительницы.

" Ты зря пришел, призрак. Ты опоздал со своими упреками, светлый ангел. Именно сейчас ты не нужна мне, Падмэ."