— Вои! Раненых — на волокуши! Остальные — приготовить луки! Бьем бронебойными, навесом, на полтораста шагов! Как только наши приблизятся, отрезаем их от погони!

Дружинники Кречета, только-только поравнявшиеся с нами, также замирают на месте, вытягиваясь в одну линию и изготавливаясь к стрельбе. Вот он, момент истинной проверки мужских душ и сердец! Замерев на месте, мы ведь и сами подставляемся… Сложно это — вновь рисковать собой, когда спасение столь близко! Но никто не дрогнул, не попытался трусливо отступить в дубраву… Не зря говорят — русские своих не бросают! Видать издревле эта святая истина была известна нашим воинам!

— Бей!!!

В воздух кучно взмывает под сотню стрел — и, описав широкую дугу, они градом хлестнули по вырвавшимся вперед тургаудам. Наземь падает немного поганых, может, всего десяток — но это весь десяток панцирных всадников, едва не настигших наших соратников… Да и густо впившиеся в снег стрелы — какое-никакое, а препятствие для монгольских лошадей…

— Бей!!!

Очередной залп бронебойных «даров смерти» уже гуще врезается во врага. Потери монголов растут, заставляя их замедлиться и даря драгоценную фору нашим соратникам — но и в ответ уже летят вражеские срезни. Пока, правда, неприцельно — перед нами падают… Но это же и хорошо — ведь поганые покуда оставили в покое дружинников Твердислава Михайловича!

— Бей!!!

Очередные вырвавшиеся вперед гвардейцы падают наземь, пронзенные двумя-тремя стрелами вместе с лошадьми — и это становится последней каплей, охладившей пыл степняков. Играет нам на руку и то, что совсем близко к лесу татары свой скот не подводили, и здесь снег не вытоптан… Что заставило тургаудов поневоле сбавить темп! Часть наездников уже и вовсе замерли на месте — правда, натягивая при этом тетивы своих биокомпозитов…

— Щиты!!!

Сам я едва успеваю перехватить свой собственный из-за спины, да кое-как закрыться им, одновременно присев — так меньше шансов, что срезень зацепит незащищенную ногу. Моему примеру следуют и прочие вои — как раз вовремя! Сверху на сотню густо посыпались монгольские стрелы…

В этот раз мне крепко везет — ни один «дар смерти» не угодил в щит, и даже не упал рядом. А выглянув из-за кромки щита, я обнаружил, что преследующие нас вороги замерли, а большинство их и вовсе разворачивает лошадей к реке — видно вспомнили, что скот их угнали… Но самое главное, ельчанам осталось добежать до леса всего с полсотни шагов — и ханские телохранители их уже никак не нагонят!

— Все братцы, отходим к деревьям! За ними укроемся — вороги не достанут! А мы сами поганых теперь и из чащи достанем!

Наколов кусок наполовину пережаренной, наполовину сырой баранины на нож, я с некоторым усилием оторвал от него зубами небольшую часть, после чего с легкой грустью понял — все, больше не могу. Это вам не замаринованный с минералкой, долькой лимона да лучком, наструганным полукольцами и едва ли не равным мясу по весу, солью и специями шашлык, приготовленный на покрывшихся седым пеплом углях! Его действительно можно есть, пока совсем плохо не станет… И не «верченое» мясо, что русичи доводят до ума на небольшом огне, равномерно пропекая со всех сторон (сама технология исполнения, кстати, очень близка к курам-гриль или заготовки начинки для шавермы). Но все же, когда вечером мы, наконец, встали на привал, догнав всадников Захара Глебовича, первые порции зажаренных целиком на кострах бараньих туш пошли диво как хорошо! Ибо вкус обуглившегося сверху и практически сырого внутри мяса, что каждый посыпал солью из собственного кисета (хотя у кого запаса не нашлось, с тем соратники без вопросов поделились) — м-м-м, тогда казалось, что это вкус победы! А если учесть, что все мы с утра не жрамши, то первый восторг по поводу этого кулинарного «шедевра» был вполне логичен…

Но съев уже столько, сколько мой желудок в принципе смог принять, я сбросил надкушенный кусок в снег. Неслыханное расточительство в обычный день! Но в том-то и дело, что трапеза сегодня как раз и необычная — когда ведь еще придется перебить столько скотины, да есть до отвала, покуда плохо не станет?!

Впрочем, трапезы ведь могло и не быть. Днем все вполне могло пойти по «худшему» сценарию…

Захар Глебович осадил все еще тяжело дышащего Воронка и с тревогой обернулся — нагоняют! Хоть ельчане и оставшиеся с ними вои задержали поганых, дав его дружинникам увести скотину подальше, да своим лошадям отдых ведь тоже нужен… А вот монгольские кони будто двужильные — продолжают преследовать его гридей в одной поре! И если поначалу удалось оторваться от нехристей и увеличить разделяющее русичей и татар расстояние на бегу, то как только вои дали своим жеребцам отдых, так оно сразу же стало медленно, но верно сокращаться.

Задумался воевода, крепко задумался. Выходит, слухи о выносливости коней агарян правдивы — а раз так, те могут и не отстать. Уже версты три ведь отмахали, и ничего! А между тем, скот да лошади, похищенные русичами, для врага жизненно необходимы — без них татарам придется осаду снимать. Ведь, судя по рассказу полонянника, еды нехристям явно не хватает, а тут еще и последний скот увели! Да вдобавок, уходить из под стен Ижеславца им придется пешими… Нет, животина им просто необходима — причем уже для выживания. Так что русичи скорее своих жеребцов загонят (между прочим, боевых жеребцов, для конного боя выращенных, а не для скачек!), чем татары их в покое оставят…

Решение пришло быстро — его подсказала Захару Глебовичу сама природа. Русло Прони впереди сужалось, и сильно изгибалось вправо так, что за поворотом высокого берега ничего не было видно. Верные скакуны еще не отошли от быстрого бега, но пока монголы приблизятся, животные уже должны успеть отдохнуть… И ведь при этом даже низкий берег переметен снегом так, что поганым никак не обойти по нему русичей!

— Славка, спешивайся, поднимайся на кручу. Будешь с нее смотреть на реку, да следить за татарами. Как приблизятся к повороту на полторы сотни шагов, трижды громко вороном каркнешь, понял?

Смышленый гридень из молодого пополнения понятливо кивнул и тут же спрыгнул с седла, протянув поводья своего коня соратнику из десятка. А воевода меж тем, обратился к другому порученцу:

— Алешка, а ты давай к лесу, наших постарайся встретить! Ведь вдоль реки должны идти, не углубляясь в чащу… А значит, скоро уже должны появиться. Хорошо бы им нам помочь, когда здесь завязнем! Коли поганых в спину обстреляют, так и то хлеб…

Алексей и Ростислав, похожие как братья, молодые светловолосые вои приходились Захару пусть и дальней, но родней — каждый по своей ветке (первый по матери, второй по отцу). Однако воевода принял славных молодцев в дружину не и-за родства — а за изрядное ратное искусство, смекалку и смелость. Но вблизи грядущей сечи взыграла в нем вдруг память крови — захотелось сберечь юнцов, дать им еще хоть немного полюбоваться белым светом, да порадоваться еще только начавшейся жизни…

Впрочем, Захар Глебович не считал свое дело пропавшим. Поспешно отведя людей еще на полторы сотни шагов от крутого поворота вверх по реке, он спрятал дружинников от вражьих глаз. Так что теперь поганые не успеют достать свои составные луки да проредить ратников срезнями… А выбранного расстояния как раз достаточно, чтобы разогнаться, да ударить навстречу кулаком из сотни панцирных всадников на узком участке речного русла, где монголам будет просто невозможно обойти русичей!

— Подпруги подтянуть, броню, сбрую проверить! Все, у кого уцелели копья — вперед!

Утром тяжелые рогатины имелись практически у всех всадников (к слову, воевода был чрезвычайно горд, что приказал оставить жеребцов у сотни лучших наездников в дружине — ведь еще как пригодились!). Но схватка с татарскими сторожами, пусть и прошедшая для отборных гридей без потерь, все же стоила воям многих сломанных или застрявших в телах поганых рогатин! Так что ныне в первый ряд выдвинулось порядка шести десятков копейщиков — остальные же вои заняли место позади, оголив мечи или сабли, да крепко сжав в руках древка булав или небольших кавалерийских чеканов.