— Не вставать!!!

Очередной бешеный окрик северянина, заставивший присесть самых ретивых, готовых уже вскочить — и в атакующих нас ворогов дружно ударили стрелы! Да густо ударили, не менее двух десятков! Выходит, Микула привел солидное подкрепление!

— Бей!!!

Кричит Еруслан, и на его крик реагирует весь отряд. Быстро распрямившись, мы вновь принимаем на щиты удары вражеских сабель, и сами рубим в ответ — точнее первый ряд рубит. Я, например, просто держу клинок плашмя над гридем, закрывая его от рубящих сверху ударов, да изредка пытаюсь уколоть через его голову… Счет времени в схватке теряется — и когда сзади в очередной раз раздается рев Микулы, мне кажется, что прошел всего один миг! Миг, растянувшийся едва ли не на целую вечность…

— На колено!!!

Мы вновь стремительно садимся — и вновь сзади раздаются арбалетные хлопки, и вновь падают вороги, пробитые болтами! А следом летят стрелы, пущенные тугими составными луками, что тут же находят новые жертвы… В схватке назревает перелом — я успеваю даже обрадоваться к этому, когда вдруг замечаю, что по периболу пока еще тонкой струйкой побежали поганые! И на участке, где нас потеснили, защитники внутреннего тына не могут их даже обстрелять…

Но как татары сумели прорваться?!

Кюган Годжур, расположившись на пригорке, ранее занимаемом шатром чингизида Кадана, неотрывно смотрел на своих нукеров, ведущих бой за крепость орусутов. Его желтые, похожие на тигриные глаза были бесстрастны — но никто из окружающих его не мог даже себе представить, какая буря бушевала в душе кюгана, каких сил ему стоило не явить свое отчаяние, когда загорелся один из двух уцелевших пороков…

Все в этом походе в землю орусутов шло наперекосяк — еще прежде, чем они вступили в земли нойона, владеющего градом Арпан. Нойон орусутов Арпана отправил послом к Бату-хана своего сына, и тот передал, что отец его готов платить дань и признает себя подданным великих монголов! А нойон, владеющий градом Улайтимуром, сильнейший в землях орусутов, назвал себя верным союзником ларкашкаки.

Но Бату-хан сам все испортил, вызвав гнев верховного бога Тенгри убийством посла! Внук пошел против ясы Чингис-хана — и сама земля орусутов обратилась против монгол и покоренных! Так, по крайней мере, говорили друг другу нукеры в стылые, холодные ночевки у костров, дающих столь мало тепла… Трескучие морозы, от которых замертво падают на лету птицы, непроходимые — стоит только отойти в сторону со льда реки! — сугробы… И летящие из лесных чащоб стрелы, безжалостно разящие что кипчаков и мордуканов, что монголов — и даже чингизидов! Мертвые, брошенные людьми поселения вдоль реки, где не нашлось ни горсти зерна, испечь даже малую лепешку, ни паршивой овцы, что мужи могли бы сварить в своих котлах… Тумеры шли слишком медленно, все время натыкаясь на засады орусутов, где последние бились безжалостно и умело, за одного своего убитого забирая жизни трех нукеров. А искать бежавших в леса жителей — хотя где вообще можно укрыться в заснеженных морозных чащах?! — было слишком долго и трудно. В первые дни мордуканы еще пытались — но натолкнувшись на непроходимые засеки, отступили, не имея приказа остаться и пробиться сквозь них…

Бату-хан гнал орду вперед, надеясь как можно скорее нагнать войско нойона Юрия и захватить Арпан. Бурундай, будучи в здравии, как-то обмолвился, что ларкашкаки и сына-посла его убил для того, чтобы вынудить отца принять бой на границе, развеять в прах его рать, и уже после с легкостью разорить беззащитные земли нойона… Но ничего не вышло. Видно, отца не проняло даже убийство сына — он сумел сохранить холодную голову, отведя рать свою, да замедлив продвижение орды на реке. И страшнее всего было то, что назвавший себя союзником Бату-хана нойон Улайтимура мог и предать монголов, узнав о вероломном убийстве посла!

С каждым днем все ощутимее сказывалась нехватка продовольствия. Нет, за обозами гнали многочисленные отары овец, на корм им было запасено сено из сочной степной травы, да и нукеры долго еще могли вкушать мясо, добытое на большой загонной охоте — они успели провести ее незадолго до первого снега. Но зная о расположение поселений орусутов вдоль берегов рек, ларкашкаки был уверен, что нукеры его сумеют добыть в них и свежее мясо, и овес для лошадей, и запас сена. Не добыли… Люди или успели бежать на север вместе с ратью нойона орусутов, или спрятались в лесах, или… Или местные боги укрыли их от взоров монгол! Еды становилось все меньше — и, понимая, что нельзя осаждать малые крепости всеми туменами, Бату-хан принялся делить орду, оставляя сильные отряды для скорого и легкого штурма.

Но у первого же небольшого града едва ли не две тумены Бурундая встретило столь ожесточенное сопротивление, что темник лишился едва ли не половины войска, всей гвардии тургаудов, всех табунов лошадей и отар скота… Да и собственную жизнь он также потерял — скончался вчера нойон от воспаления, охватившего его после ранения в глаз! И ни китайские лекари, ни служители Тенгри его не спасли… Самым же отвратительным было то, что в тылу тумены, в окрестных лесах скрывались немалые силы орусутов, посмевших атаковать выпасы! А после разбить гвардию тургаудов, брошенную в погоню… В конечном итоге крепость орусутов монголы, оставшиеся практически без запасов продовольствия, так и не взяли.

Теперь же, уцелевшие нукеры Бурундая, ведомые Годжуром, вышли к новому граду врага, надеясь соединиться с более крупным войском под его стенами, да смыть с себя позор поражения мужеством в будущем штурме. Но великий Тенгри! К моменту их появления тумена Кадана оказалась уже разбита, камнеметы сожжены, а остатки людей убитого в бою чингизида были готовы рассеяться!

И Годжур ныне был вынужден возглавить уцелевших, взяв в свои руки управление штурмом. Остальные кюганы охотно согласились с тем, что именно Годжур, уже один раз взявший на себя принятие непростого решения, встанет во главе тьмы! Ибо теперь именно Годжур станет тем, кого ларкашки спросит за все неудачи Бурундая и Кадана… А потому только захват града мог спасти его жизнь — после стольких неудач лишь победа смягчила бы гнев Бату-хана!

Так что теперь неожиданно для себя ставший темником кюган, делал все от себя возможное, чтобы добиться успеха. Он укрепил и оградил лагерь рогатками, защитившись от повторных ночных нападений, выпас скота приблизил к стоянке, а собранных по округе лошадей нукеров Кадана и вовсе разместили внутри ее. Крепость на холме была полностью блокирована надолбами, а уцелевшие китайцы принялись восстанавливать те камнеметы, что было возможно восстановить. Орусуты и в этот раз атаковали выпасы, и даже сумели угнать часть табунов, но не перебили животных — и теперь кюган мог посадить на коней не менее половины своего воинства, а оставшихся у предшественника запасов еды хватило бы на два-три дня. Кроме того, Годжур отправил целую тысячу нукеров добывать вмороженное на льду реки мясо — враг перебил скот, но не стал прятать его, а создал из бараньих туш завал поперек русла, который также пришлось обходить. И обходить с трудом из-за глубокого снега по обоим берегам… Но теперь этого мяса должно хватить еще на пару дней.

А всего у новоиспеченного темника (правда, пока никто не мог узаконить его новое положение) было не более пяти дней на штурм крепости. После чего перед ним во весь рост стала бы проблема не просто обеспечения войска, а фактически голода! И единственная возможность добыть еду (и сохранить не только тумену, но и собственную жизнь!) — это взять град орусутов.

Годжур пытался предотвратить все ошибки Бурундая, допущенные нойоном при штурме предыдущего укрепления орусутов. Располагая всего двумя пороками (а ведь гордец Бурундай сам отказался от осадного обоза, гордо заявив, что легко возьмет небольшой град с таким огромным войском!), кюган приказал сразу же атаковать надвратную башню — чтобы враг не смог вылить кипящее масло на таран и поджечь его! Благо, запас китайской огнесмеси уцелел во время битва в лагере… Штурмующие отряды приготовили лестницы, закидали ров хворостом, а многочисленные стрелки-хабуту заткнули лучников орусутов. Годжур намеревался вести двойной штурм — и сквозь ворота, и на стенах, для чего камнеметы должны были проломить бреши в стрелковых галереях.