— Я знаю — ты нас защитишь.

Произнеся нас, она положила руку себе на животик — и меня буквально захлестнуло волной щемящей нежности! А после яркого гнева к захватчикам, посмевшим угрожать жизни моей любимой. Даже нет, не так — жизням моих любимых! Энергично встав (полученные эмоции меня здорово взбодрили) я уже шагнул к двери, кивнув княжне — но тут же остановился:

— А когда мы расскажем обо всем твоему брату? Мы теперь должны ведь… жениться?

Как я ни старался держать свой голос ровным, он дрогнул на последнем слове. Но Ростислава будто бы этого и не заметила, и мягко поднявшись с кровати, приблизилась ко мне практически вплотную:

— Обождать нужно. Теперь сорок дней траура по отцу — и не только по отцу. Не до свадеб сейчас, горе едва ли не в каждом доме… Вот остановишь поганых — тогда и поженимся.

Хм, сказала, будто: а вот устроишься на работу, тогда и… Не так-то это легко, остановить Батыя! Но любимая меж тем уже подалась вперед — и сама первой поцеловала меня, неожиданно горячо и страстно, так, что в голове зашумело, и я уже не контролируя себя стиснул ее в своих объятьях, да потянул подол платья вверх… Но тут за дверью раздались близкие шаги — и мы одновременно отпрянули друг от друга! Однако я не отказал себе в удовольствие посмотреть в ее шалые, затуманенные поволокой, блестящие глаза, полюбоваться счастливой улыбкой приоткрытого в порывистом дыхании рта, высоко вздымающейся грудью… После чего совершенно искренне произнес:

— Я люблю тебя!

И с каким же сердечным теплом, с каким мягким, лучащимся светом в глазах она призналась в ответ:

— А я люблю тебя…

Внутри меня что-то сладко замерло — и я был готов уже вновь заключить девушку в объятья, опять позабыть обо всем! Но тут половицы скрипнули уже под самой дверью — и, кивнув княжне, я резко дернул ручку.

На пороге замер Коловрат, недобро на меня взирая. После чего перевел взгляд на Ростиславу — и перед ней он уже смущенно склонил голову, не найдя при этом следов запретного, что могло бы произойти в светлице. Распрямившись же, боярин произнес:

— Сюда следует князь Михаил. Если ты уже все что хотел поведать, княжне поведал, лучше бы тебе покинуть ее покои, Егор.

Я с легкой усмешкой кивнул Евпатию, после чего с показушной лихостью, предназначенной прежде всего для возлюбленной, ответил:

— Вот князь мне как раз и нужен! Он ведь мне кузнецов обещал, да умельцев, что по дереву работают!

Легкий лязг металла, в основном издаваемый кольчугами или панцирями воев, перебегающих от бойницы к бойнице, шумное дыхание ратников, да удаляющийся от меня по галерее облама голос священника, читающего молитву — вот и все, что тревожит напряженную тишину внутри городней. И, словно усмехаясь над ней, за кольцом стен тысячами голосов громогласно перекликается огромное людское море — море татар, начавших движение к крепости.

Прут впереди себя поганые крытый таран, тянут к башне обе катапульты — и десятки лестниц с железными крючьями поверху, и десятки скошенных штурмовых щитов в полтора человеческих роста. А первые ряды атакующих держат над головами фашины — тугие вязанки с хворостом, коими обычно закидывают ров… И наблюдая за огромной толпой врагов, настоящей тьмой монголов и покоренных, начинаешь невольно повторять слова молитвы, услышанных от обходящего дружинников батюшки:

— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небеснаго водворится…

Слова девяностого псалма, едва слышимо произнесенные вслух, всплывают в памяти Егора, будто сами по себе — и так же, словно сами по себе, их шепчут мои губы. Но странное дело — произнося их, я словно бы успокаиваюсь, а страх и вовсе отступает после строчки:

— …и тьма одесную к тебе, к тебе же не приближится…

Не про эту ли тьму речь-то шла?!

— Ну что братцы, за мной, к башне!

Микула только крякнул, поднимая на руки «тело» станкового арбалета, а «треногу» подхватил зло косящийся в мою сторону Еруслан. Во время ночного разговора с князем мне неожиданно легко удалось выпросить гридя к себе на помощь. Впрочем, тот не выказал особого испуга или недовольства, только глаза его при этом все так же зло сверкали, что заставило меня помыслить уже совсем о плохом… Кто знает, что пришло в голову зловредному старшему дружиннику? Вдруг замышляет в горячке боя ударить в спину?! Потому-то я и решил поставить его в только что сформированный расчет — пускай на виду будет, да и Микула за ним присмотрит! А то мало ли что… Как говорится в пословице: «держи друга близко, а врага еще ближе»!

Михаил Всеволодович сдержал слово, оказав мне полную поддержку с мастеровыми. И, наоборот, обо мне и княжне он даже и словом не обмолвился. Странно конечно — такое ощущение, что Еруслан и вовсе ничего не сказал о моем визите к сестре Михаила… Но факт есть факт — про Ростиславу речь не заходила, обсуждали мы исключительно оборону Пронска.

После разговора с князем я едва ли не всю ночь провел в самой большой кузнице града, где уже ближе к рассвету и появился наш первый стреломет — точнее, станковый арбалет! Ибо назвать его стрелометом будет совсем неправильно, ведь бьет он не стрелами, и даже не болтами — сулицами! Вязанку которых я, собственно, и несу в руках…

Для мобильности и легкости в транспортировке, наш собственный «порок» сделали из двух частей. Первая — станок-тренога. Ничего сложного — три скрещенных, скованных сверху металлических прута мне по грудь высотой, с заостренными втоками (для лучшей устойчивости). А венчает треногу еще один прут с «яблоком» на конце — металлическим кругом наподобие наверший для рукояти мечей. Он служит частью шарнирного соединения — сверху на него садится втулка, утопленная по центру деревянного ложа арбалета.

Ну и вторая часть — сам арбалет. С ложем никаких проблем не возникло — его изготовили из сухого дубового бурса, чуть более длинного, чем древко сулицы, выточив внутри направляющий желоб под дротики, да удобный приклад под мое плечо. Не случилось затруднений и с воротом, и со спусковым механизмом — частично мастера копировали стандартный самострел, а как довести до ума ворот, подсказал уже я. И к моему вящему изумлению, мастера поняли все с первого раза! А, впрочем, чему тут удивляться? Принцип ворота русичам ведь вполне известен — им же едва ли не каждый колодец оборудован…

А вот с плечами для арбалета пришлось повозиться — в итоге их изготовили из дерева, окованного железом, с трудом, экспериментально подобрав конструкцию с требуемой прочностью, и гибкостью. Да еще и тетиву требуемой прочности и длины пришлось спешно плести из жесткого конского волоса…

Но, как бы то ни было, на рассвете станковый арбалет был готов — и совершенно разбитый я, успевший подремать за ночь не более часа, испытал его на дальней от татар стене. Никаких прицельных приспособлений — фактически целиться приходится по древку сулицы, вкладываемой в направляющую. Но ведь бьет же на двести шагов со стены, бьет! И относительно точно…

Остается только надеяться, что китайцы приблизят свои пороки на эти самые двести шагов! Ну и заодно, чтобы плечи да тетива пробного образца выдержали нагрузку. Мастеровые к следующему дню пообещали уже пяток таких самострелов, да еще более сильных — и думается мне, что напряги их Мирослав раньше, подобным агрегатом оснастили бы уже каждую башню… Но не напряг.

И, как итог, артиллерию врага мы встречаем с единственным опытным образцом.

— Все, тормози! Отсюда бить буду!

Я приказал дружинникам остановиться за один пролет городней слева от надвратной башни. Поначалу мне и предлагали в ней расположиться — но какое-то шестое чувство заставило меня выбрать позицию на стене, на относительном удалении от ворот. Общее командование дружиной на себя принял Кречет — ему бы по уму и быть тысяцким головой… Да не удержался я от того, чтобы не похвастаться перед княжной и князем Пронским, потянул на себя одеяло! Впрочем, дядька мое «назначение» воспринял относительно спокойно. И если вести бой у него получается однозначно лучше, то при планировании «боевых операций» окончательный голос практически всегда остается за мной. По сути, ранее мы командовали отрядом вместе, потеснив Твердислава Михайловича, а после и прочих сотников, и даже с Захаром Глебовичем говорили на равных — и ведь у нас неплохо получалось! Так что, посопев немного, Кречет согласился признать меня новым воеводой — а я тут же назвал его своим первым помощником… В тоже время уточнив, что в будущей схватке беру на себя противостояние вражеской «артиллерии».