Ответ защитников града должен был передать все тот же отправленный нами гридень, крепко проинструктированный насчет опасности пороков для Пронска. На всякий случай, он также должен был сообщить защитникам града о сигнале, что мы будем ожидать перед рассветом. Сигнал простой — согласны с нашей затеей, значит дважды махнуть факелом с надвратной башни в сумерках, пока еще не взошло солнце. Ну а если нет — трижды. И если да — то на подготовку к бою и выводу воев из крепости мы выделили следующий день и ночь. Судя по не столь и великой скорости сбора пороков, как раз один день у нас в запасе и имеется… Непосредственно атаку мы назначили на рассвет вторых суток — предшествующей перед ним ночи должно хватить, чтобы пронские ратники прошли подземным ходом и развернули боевые порядки перед нападением на лагерь, объединившись с нами. Отдельно от себя я попросил посланника узнать также и о Ростиславе — осталась ли красавица-княжна в граде, подле отца, или же властный князь отослал дочку вместе с ратью в Рязань… Для меня это знание было очень важно.

Да уж… Менее чем две с половиной тысячи воев против тумены татар, насчитывающей под десять тысяч нукеров — расклад конечно аховый! Но учитывая фактор внезапности и бешеную мотивацию русичей, защищающих свою землю и твердо осознающих — коли не сдюжат, то в городе погибнут их близкие, их родные и любимые… Короче, у нас есть реальный шанс. Пусть и небольшой, но в сущности — единственный, чтобы спасти Пронск и всех жителей в нем укрывшихся… Ибо атака лишь нашей тысячи на лагерь тумены успехом не увенчается в любом случае — вот самоубийством вполне. Бросить все и пойти вслед за Батыем? И град неминуемо падет после того, как враг прорвется за кольцо стен, разрушив их требушетами. Даже если защитники града успели возвести внутренний тын — он лишь задержит поганых, подарит лишних пару дней жизни горожанам и беженцам… А потом кошмар прорыва покоренных и последующей резни неминуемо захлестнет Пронск…

То, что в граде может находиться чуть более, чем полторы тысячи ратников, я не допускаю возможным. Пусть столицу удельного княжества защищает, почитай, вся дружина Всеволода Михайловича (что, кстати, спорно), то ополчение точно немногочисленно и оно явно не лучшего качества. Ибо все действительно боеспособные ополченцы княжества — охотники-лесовики, медвежатники, крепкие лесорубы — остались как раз в Ижеславце. А тысяча отборных ратников, накроши она даже впятеро больше ворогов во время штурма, все равно сгинет при атаке всей тумены — особенно, когда татары полезут вперед сквозь широкие бреши в стенах!

Наконец, имеется и третий вариант — мы сами втянемся в Пронск по подземному ходу, едва ли не вдвое усилив крепостной гарнизон. В этом случае, наших сил может и хватить отразить вражеский натиск даже в случае разрушения стены. Но! Позади остался многочисленный корпус Бурундая — и даже в случае неудачи штурма Ижеславца, темник просто приведет остатки своей рати под Пронск. И тогда татар уже точно не остановить, даже с нашей помощью… Тем более, что каждый день затянувшейся осады работает на Батыя, стремящегося к Рязани!

Но если моя дерзкая задумка воплотиться в жизнь и мы победим, то усилив гарнизон града частью дружины, мы с чистой совестью сможем отправиться вслед за ордой. И пусть Бурундай позже явится к столице удельного княжества, без пороков его поредевшим туменам ее уже никак не взять!

Тихо в ночной, практически непроглядной тьме, еще не отступившей перед сумерками зарождающегося студеного дня, покойно… Декабрь у местных зовется «декамбрем» — это если по ученому. А по-простому в народе величают его «студень» — и правильно делают! Морозы ударили крепко — деревья от них трещат, да птица замертво падает! И ведь это не фигура речи, сам, своими глазами видел…

А уж как непривычны наши холода для поганых!

Потому-то дозоры татарские, что вокруг лагеря цепочкой разбросаны, не скрыты на манер казачьих секретов, а хорошо различимы благодаря кострам, что поддерживаются, почитай, всю ночь. И ведь, действительно, иначе никак нельзя, по крайней мере, без движения — замерзнешь! Да и не ждут вороги нападения — а уж коли оно все же случится, посты, удаленные метров за триста пятьдесят-четыреста от стоянки, обязательно успеют соратников предупредить.

Так, очевидно, думают монгольские командиры…

Но не учли они выучки елецких ратников, к тайным дозорам да разведке приученным. Одетые исключительно в полушубки из белого заячьего меха (собирали для наших «щеголей» по всей рати!), порубежники скрытно выдвинулись вперед едва ли не полтора часа назад, разбившись на две группы по двадцать арбалетчиков в каждой. Их задача — как можно более бесшумно подобраться к кострам на сто шагов, да в два залпа перебить всех, кто сидит в круге огня и может поднять шум.

А после рывком до ворога, добить раненых, покуда не раскричались!

К слову, с этой же целью воев с самострелами страхуют также по десятку лучших лучников — опять-таки, из числа ельчан… Шансов-то у них, конечно, маловато, враг может заметить даже осторожное движение по снегу, да и арбалетный спуск далеко не бесшумный, он похож на хлопок ладонями — а уж если бить залпом! Но в тоже время замершие половцы — или кто там у них в дозоре? — сидят в большинстве своем лицом к огню. А кто и смотрит в сторону леса, тот после яркого света пламени не способен сразу различить в темноте осторожное движение крадущихся ратников… Также и со звуком спуска тетивы самострела — дозоры располагаются на значительно удалении друг от друга, метров примерно за двести-двести пятьдесят. Конечно, если очень старательно вслушиваться, можно многое расслышать — но, в сущности, на подобной дистанции тяжело уловить даже вскрик боли. И я уверен, что из поганых сейчас никто не напрягает слух в надежде различить хитрого и умелого врага, приближающегося к ним в ночи …

Ну, а если все-таки ничего не получится, и дозор поднимет шум, все равно постараемся как можно быстрее, одним рывком преодолеть разделяющее нас с татарским лагерем расстояние на лыжах. Правда, ворог к тому моменту уже успеет проснуться, облачиться в броню и вооружиться, но тут уж ничего не попишешь — как пойдет, так пойдет.

— Смотри, Егор — мое внимание привлек Микула, в силу доброты душевной уже давно переставший сердиться за наше бездействие вблизи шатра Батыя, — справа вон, подали наши сигнал!

И действительно, у костра третьего татарского дозора (если считать от стоящего строго напротив нас) кто-то поднял горящую головешку в руки и трижды провел ею перед собой на уровне груди. Молодцы ельчане — справились бесшумно! И ведь снова отличился бродник Ждан, возглавивший ушедшую направо группу на правах прирожденного «пластуна»! С его собственных слов, много раз участвовавшего в угоне лошадей у половцев…

— Ну, теперь следим за третьим дозором слева.

На ельчан сегодня возложили очень ответственную миссию — ведь истреблением двух татарских дозоров их задача не заканчивается. В случае первоначального успеха обе группы должны пройти вперед, за линию постов, зайдя в тыл к противнику со стороны лагеря — то есть с кажущейся ворогу безопасной стороны. Приблизиться на сто шагов — и вновь обстрелять в два залпа (а если нужно, то лучники добавят третий, «добивающий») всех, кто окажется подсвечен пламенем костров. Благо, что поганые действительно хорошо различимы в свете огня…

Так вот, всего мы решили уничтожить шесть постов по направлению будущей атаки. Остальные дозоры уже вряд ли засекут движение дружины на расстоянии, превышающем шестьсот метров от маршрута следования колонны лыжников. И Ждан только что подал условный сигнал: его группа с задачей справилась!

…А вот в сторону третьего слева костра нам с Микулой пришлось напряженно вглядываться на протяжении четверти часа — не меньше. Причем вечностью нам показалась не то, что каждая минута протяжного ожидания — а едва ли не каждые десять секунд! Поначалу все казалось, что вот-вот, и ельчане подадут нам сигнал (во второй группе, кстати, пошли и братья-половчане), но его все не было… И вера в лучший для нас исход становилась все слабее с каждым разом, когда думалось — ну вот, еще чуть-чуть! Да ничего после…