— Сходимся, давим их! Пока свои здесь, стрелять поостерегутся!

Дружинники по моей команде спешно делают шаг навстречу к врагам, второй… Из-за спин ратников вновь вылетает срезень — и полосует бедро показавшего в проломе нукера с внутренней стороны! Тот падает на живот… В то время как его соратник с ревом бросается на воев, преградивших ему путь — и открыв нам спину! Свирепая атака мокши была принята на сцепленные щиты — и тут же сзади в панцирь ворога впилась рогатина! Впрочем, наслаивающиеся друг на друга броневые пластины выдержали укол копья — однако его инерции хватило, чтобы швырнуть поганого вперед, под размашистый удар чекана… А очередной выпад рогатины, нацеленный в лицо раненого в ногу татарина, упокоил и последнего прорвавшегося на площадку ворога! Поднимающегося же следом за ним поганого встретили стрелы с узкими гранеными наконечниками…

— Расходимся!

…Мы довольно успешно очищаем узкую площадку меж двумя группами ратников раз пять или шесть, не неся при этом потерь. Ибо каждый раз атаки врагов принимаются на стену щитов одного из отрядов, в то время как в спину противнику бьют вои второго. Один раз, правда, вновь поползшие вслед за мокшей гулямы попытались накопить силы у самой бреши. Но двух сумевших подняться наверх нукеров буквально вытолкнули в пролом копейными ударами! А все попытки вражеских лучников обстрелять нас, стоя на верхней перекладине лестницы, быстро пресекались уже нашими воями — четыре едва ли не залпом выпущенных срезня против одного, и стена сцепленных щитов впереди, как прикрытие русичам! Тут, как говорится, «ваши не пляшут»…

Но, увы, в пылу схватки мы позабыли — я уж точно! — еще об одной подстерегающей нас опасности…

Раздавшийся позади гул и чудовищный треск заставил меня испуганно обернуться назад — и тут же я инстинктивно шарахнулся вперед, увлекая за собой воев! На наших глазах двухскатная кровля лопнула под напором падающих на нее объятых пламенем бревен — рухнул выгоревший шатер надвратной башни! На нас рухнул, на нашу городень… Последним, что я увидел, была летящая прямо на меня толстая, обструганная перекладина, наполовину охваченная огнем…

А после — тьма…

В сознание я прихожу от криков сражающихся и лязга металла. Сильно болит голова; потянувшись к ней, обнаруживаю, что шлема нет, а коснувшись темечка, ощущаю что-то липкое, влажное — кровь. Но вроде бы серьезных повреждений нет — шелом и защитил. Ощущаю также, что дышать очень тяжело, будто на грудь давит какая-то непомерная тяжесть — и когда зрение проясняется, я вижу тот самый брус, упавший на меня сверху. Слава Богу, что придавлен не горящей частью!

А вокруг меня идет схватка — и, увы, татар на стене уже очень много…

Уперевшись обеими руками в брус, скидываю его с себя — и тем же привлекаю внимание только забравшегося на стену гуляма. Последний кидается ко мне и рубит сверху-вниз саблей, надеясь добить лежащим… Ну уж дудки! Страх и ненависть к врагу, желающему меня убить, придают сил и скорости — я успеваю перекатиться и уйти из-под рухнувшей на настил сабли! Противник, яростно вскричав, делает шаг вслед за мной, воздев клинок для нового удара — и оказывается слишком близко ко мне!

Отчаянный прыжок в ноги нукера — и я врезаюсь в ворога всем весом, подхватив его под коленями и резко дернув на себя! Татарин падает, но тут же пытается ударить эфесом сабли мне в лицо. Удар я встречаю блоком предплечья — и без всяких колебаний вгоняю кулак правой в горло гуляма, проломив тому гортань…

Поднимаюсь, подхватив выпущенный ворогом клинок — практически близнец моей собственной сабли. Вовремя! Ко мне бросается очередной противник, яростно скаля зубы и выкрикивая какие-то ругательства!

От просвистевшей в вершке от моей шеи наточенной стали я отклоняюсь, отшагнув назад — и рублю уже в ответ, сверху-вниз. Но противник легко закрывается щитом — и, навалившись на него, теснит меня к внутреннему парапету городни. Да не на того напал! Короткий подшаг левой — и чуть сместившись вправо, я резкой подсечкой вышибаю левую же, опорную ногу противника, выставленную вперед! Гулям тяжело рухнул на спину, не успев среагировать или сгруппироваться — да и кто их учил падениям? А мгновением спустя острие трофейного клинка рассекло незащищенное горло противника…

Подхватив щит врага — деревянный, обшитый кожей, вогнутый, и что радует, с железным умбоном — я бросаюсь к сражающимся впереди. Благодаря тому, что мой павший противник потеснил меня к парапету, теснящие горстку уцелевших русичей татары не видят меня — и это дает мне серьезное преимущество!

Первым заваливается на спину нукер с разрубленными лихим ударом шейными позвонками — ох, как же противно скрежетнула по ним сталь… Второй погибает от укола в спину лишь слегка искривленной, более похожей на казачью шашку трофейной сабли! Но клинок вошел в плоть противника слишком глубоко, не рассчитал я силы — и застревает в теле буквально рухнувшего назад ворога. Под весом убитого я невольно разжимаю пальцы, выпустив рукоять — и едва успеваю закрыться от секущего удара справа! Щит крепко тряхнуло, я отступаю назад, лихорадочно соображая, что можно сделать — но в этот миг кинувшийся на меня враг упал на живот; из спины его торчит оперенное древко стрелы.

Меняю уже третий клинок — в этот раз мне достается что-то вроде палаша с прямым лезвием односторонней заточки, скошенным острием и чуть изогнутой рукоятью. Подхватив трофей, быстро оглядываюсь, стараясь оценить ситуацию — благо, что именно сейчас атаковать меня никто не спешит… Итак, рухнувшая на городню верхушка башни снесла двухскатную кровлю примерно до середины секции, и вдвое расширила брешь во внешней стенке. Под бревнами я разглядел тела еще трех дружинников — мертвых или раненых, или оглушенных, да не пришедших в себя… Таким образом, после обвала на нашем участке защитников осталось всего девять, и им пришлось отступить от бреши из-за плотного обстрела ворога, ища защиту под уцелевшей кровлей… А татары не дураки бросаться по одному едва ли не на десяток дружинников! Накопили силы, сцепив щиты и дождавшись, пока число поднявшихся по лестнице не сравняется с защитниками — и тогда уже ударили. Примерно тогда я и пришел в себя, сумев отвлечь на себя двух забравшихся на стену гулямов — а последующая атака и вовсе изменила баланс сил, сократив число нукеров на треть! Воспользовавшись этим, русичи тут же потеснили татар, обойдя их группу с левого фланга и успев перебить еще троих — пока оставшиеся поганые, сцепив щиты, не подались назад.

Но уже спешат на помощь им гулямы, успевшие подняться по лестнице! И что хуже того, рядом с ней за обломанные бревна расширившегося пролома прямо на моих глазах уцепились крючья второй…

— Назад братцы, назад! Сейчас уже стрезни полетят! Щиты сцепить, встаем по всему проходу!

Чтобы перекрыть проход, требуется семеро воев. И с учетом уже погибших в схватке двух ратников, в резерве у меня остается всего один боец. Практически не раздумывая, я обращаюсь к тому самому лучнику, кто минутой назад выручил меня, всадив срезень в спину атаковавшего меня ворога — а до того отличившегося точной стрельбой на стене:

— Найди Микулу, передай — нам нужна помощь! Пусть пришлет воев, ельчан с самострелами, да отправит гонца к Кречету за помощью!

Молодой, но очень способный стрелок хорошо знает свои возможности и уверен в том, что пригодился бы здесь — я читаю это в его глазах. Однако поколебавшись всего мгновение, он кивнул мне, и побежал к Микуле — не посмел ослушаться тысяцкого голову, да и понимает, что не заменит собой ни десятка арбалетчиков, ни полсотни мечников, что были бы весьма кстати здесь и сейчас… А татары уже вновь устремились в атаку!

— Стоим!!!

Воевода Ратибор внимательно следил за разворачивающимся на его глазах штурмом Пронска. Его отряд покинул ночную стоянку еще до предрассветных сумерек, шел очень ходко — и, пройдя сорок верст уже по накатанной лыжне, вышел к атакованному граду. И теперь, чем дольше воевода наблюдал, тем сильнее становилось глухое, разъедающее изнутри чувство собственного бессилия. Поганые атаковали грамотно и умело, используя свое превосходство в численности, в количестве лучников, поджигая и круша стену пороками, да приставляя к ней лестницы, что невозможно оттолкнуть из-за стальных крючьев… Короткий поединок смельчака со стрелометом против двух камнеметов кончился поджогом одной из вражеских машин — и сожжением верхней части надвратной башни; очевидно, вместе с отчаянным стрелком. Ратибор лишь дернул щекой — рязанские мастера не владели секретом постройки стрелометов, но кто-то ведь сумел изготовить его в Пронске! Но почему только один?! Будь их побольше, глядишь, и сожгли бы все вражеские машины, остановили бы штурм крепости!