– Ошибаешься, никто никуда прыгать не будет, – сказал Джонс.

Пока Казье застегивал лямки парашюта, Джоне быстро нагнулся, одной рукой приподнял штанину своей спецовки, а другой вынул небольшой автоматический пистолет из кобуры, прикрепленной к его лодыжке.

– Заложи руки за голову и поворачивайся ко мне спиной.

– Что такое? – изумленно уставившись на пистолет, спросил Казье.

– Полиция, Казье. – Свободной рукой Джонс достал из заднего кармана бумажник, раскрыл, чтобы показать пятиконечную звезду, закрыл и сунул за пояс. – Ты задержан, подонок. Поворачивайся, живо.

– Шериф Джонс, если вы начнете стрелять в этом отсеке, мы оба окажемся в аду.

– Да, но сначала я увижу твою смерть, – сказал Джонс. – Отойди в тот конец отсека и повернись лицом к борту. Ну, пошевеливайся.

Когда Казье, который медленно двинулся к левому борту транспортника, обошел третью тележку с грузом, Джонс шагнул к переговорному устройству и нажал кнопку.

– Аист, это Джонс. Поворот на Сан-Франциско отменяется, держи курс на середину залива. Именем закона ты арестован. Я федеральный шериф, и, если ты поведешь самолет к берегу...

Внезапно L-600 накренился – так резко, будто выполнял “бочку”. Услышав слово “шериф”, Корхонен бросил самолет на левое крыло, и Джонс на несколько секунд потерял равновесие. Этого времени бельгийцу оказалось достаточно. Казье мгновенно упал на колени, – вот почему первая пуля Джонса пролетела мимо, – выхватил из правого голенища сапога автоматический “вальтер”, увернулся от второго выстрела, отпрыгнул в сторону грузового люка, а затем несколько раз нажал на курок. Он целился в сердце Джонса, но попал в горло и голову. Переодетый шериф успел сделать еще три выстрела и замертво рухнул на пол.

– Пора кончать с этим проклятым занятием, – пытаясь подняться на ноги, пробормотал Казье. – Если дела так и дальше пойдут, то скоро власти начнут залезать ко мне в постель.

Одна пуля задела его левую ногу, разодрав кожу от колена до лодыжки. Превозмогая боль, он встал, проковылял вперед и сел рядом с Корхоненом. Затем сказал:

– Молодчина, Аист. Я знал, что на тебя можно рассчитывать. Таких, как ты, в моей организации всего несколько человек.

– Спасибо, сэр. – Аист осклабился, обнажив два ряда гнилых зубов. – У нас падает давление во втором двигателе. Должно быть, пуля попала в маслопровод. В воздухе продержимся не больше десяти минут. Какие будут приказания?

– Нам нужно кое с кем свести счеты. Потом мы уберемся отсюда, получим деньги и укроемся в Мексике, – сказал Казье и показал в сторону международного аэропорта Сан-Франциско. – Веди самолет к главному терминалу, Аист. Начнешь огибать его справа, но в последнее мгновение свернешь прямо к нему. Тележку я приготовлю заранее. После этого ты возьмешь курс на юг, вдоль берега, поднимешься на среднюю высоту, поставишь автопилот, и мы оба выпрыгнем с парашютами. Проберемся к центральной равнине и свяжемся с нашими мексиканскими агентами. Еще раз спасибо, Дружище.

Он хлопнул Корхонена по плечу и вернулся в грузовой отсек.

Однако там он наткнулся на непредвиденное препятствие. Тело Джонса лежало в хвостовой части отсека между оставшейся тележкой и грузовым люком. Как Казье ни старался, со своей раненой ногой он не мог сдвинуть с места трехсотфунтовую тушу убитого шерифа. Взрывчатка оказалась запертой в самолете.

Он пожал плечами, запихнул “вальтер” поглубже в голенище сапога, сунул за пазуху несколько пачек стодолларовых купюр, затянул лямки парашюта и взвесил на руке две оставшиеся гранаты.

– Ну, прощай, Аист, – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Ты был хорошим пилотом.

Затем вынул из каждой гранаты предохранительную чеку, положил обе на штабель ящиков со взрывчаткой и выпрыгнул в грузовой люк, держа руку на кольце парашюта.

На последних трехстах футах, оставшихся до коммерческого терминала международного аэропорта Сан-Франциско” Тадделе Корхонен уже не смотрел на красные индикаторы работы двигателей. К чему жалеть эту допотопную посудину, думал он, если ее все равно придется бросить? Увидев внизу посадочные полосы девятнадцать-левая и девятнадцать-правая, он немного отвернул на север. На рулежных дорожках Х-образного бетонного поля стояло множество готовых к вылету самолетов, круглое здание главного терминала было окружено широкофюзеляжными аэробусами и машинами обслуживания. Когда купол терминала скрылся под носом транспортника, Аист дважды нажал кнопку бортовой связи, давая знать хозяину, что пора сбрасывать груз, а затем резко потянул штурвал на себя и круто пошел вверх...

Первый взрыв был не слишком громким. Корхонен, сосредоточившийся на наборе высоты, просто не обратил на него внимания.

Следующий взрыв оказался в сотни раз мощнее. Он и сейчас не успел ничего понять, лишь почувствовал жгучую боль в затылке, прежде чем его тело и остальное содержимое транспортного самолета L-600 было разорвано на части ударной волной от взрыва двух с лишним тонн сдетонировавшей взрывчатки.

Винсенти выругался. Проклятье, он ведь знал, что Казье выкинет что-нибудь подобное. Дерьмо! Та же самая уловка, на которую поддалась Маккензи: сделать вид, что сдается, а затем нанести удар и скрыться. Ну нет, он этого так не оставит. Винсенти решил во что бы то ни стало покончить с Казье. Он блефовал, когда сказал, что готов сбить транспортник ракетой, но ничуть не кривил душой, говоря о своем желании увидеть Казье мертвым. Это не было блефом.

К несчастью, ему не удалось вовремя начать атаку.

Когда Казье отвернул от международного аэропорта Сан-Франциско, Винсенти расслабился – был уверен в победе, – и вот, всего несколько секунд спустя, со всем своим огромным преимуществом в высоте, скорости, маневренности и вооружении, уже не мог угнаться за тихоходным гражданским транспортником, не рискуя при этом свалиться в штопор или на выходе из пике врезаться в постройки на берегу залива. У него не было выбора – только уменьшить тягу до минимальной и как можно больше увеличить радиус виража, вследствие чего L-600 ненадолго выпал из сектора радарного наблюдения. Тем временем Казье сообщил о том, что сбросил груз в залив, – Винсенти не поверил, что террорист такого пошиба может добровольно избавиться от всей своей взрывчатки, – а еще позже погасил бортовые огни и вновь взял курс на Сан-Франциско. Винсенти оказался в положении, не позволявшем ни атаковать, ни даже уследить за целью. Через несколько секунд он” правда, догнал транспортник, но Казье уже на полной скорости летел над аэропортом. В тот самый миг, когда Винсенти положил палец на гашетку и увидел на электронном табло шлема надпись “В ЗОНЕ ПРИЦЕЛЬНОЙ СТРЕЛЬБЫ”, нос транспортника начал подниматься, и...

И затем L-600 исчез в клубах ослепительно яркого пламени. Взрыв последовал сразу за вспышкой, сверкнувшей в открытом отверстии грузового люка. Винсенти машинально включил дожигатель топлива, до предела выжал педаль газа, дернул на себя рычаг управления и взмыл в черное небо, подальше от этой смертоносной кометы.

Когда его глаза вновь обрели способность видеть, он снизился и облетел вокруг аэропорта. Тот представлял собой ужасающее зрелище. Объятые пламенем останки . L-600 рухнули на центральный терминал, превратив в руины диспетчерскую вышку и все западное крыло здания, а оставшуюся часть залив морем огня. Всего через несколько секунд после их падения терминал горел так, будто пожар бушевал не меньше часа. Искореженные обломки транспортника разлетелись гигантским веером, искромсав и сметя в сторону южного терминала сотни машин и автобусов, стоявших у выходов на летное поле. Пламя с невероятной скоростью перекидывалось с одного уцелевшего самолета на другой. Винсенти насчитал двенадцать горящих авиалайнеров. Из дыма то и дело поднимались столбы огня – взрывались топливные баки, – почти достигавшие высоты, на которой Винсенти кружил над аэропортом...

И вдруг он увидел освещенного снизу отблесками пожара парашютиста, вынырнувшего из темноты приблизительно в полумиле от него.