Военно-промышленная комиссия стала основным, но не единственным местом работы не только для меня. Ветеран войны в Испании, комдив Бойко, к примеру, отгуляв полностью заслуженный отпуск, учился на спецкурсе Академии Бронетанковых Войск, куда чохом определили его сослуживцев званием от майора и выше, причем, и тех, кто до эвакуации с Пиренеев не были гражданами СССР. Так на командном факультете оказались кроме пяти испанцев, немец, болгарин, два француза и чех. Инженер Кошкин, отличившийся тем, что образцово организовал работу Харьковского танкового КБ, был вызван в Москву не только для того, чтобы участвовать в ВПК. В структуре СпецКБ ЗИЛ сложилась нездоровая конкуренция между «танкистами» и «самоходчиками», возглавляемыми, соответственно, Гинзбургом и Траяновым. Это мешало совместной работе по сопровождению и улучшению существующих конструкций. Гинзбург бредил тяжелым танком, не хуже, чем КВ, но по схеме Т-126, сердцем которого должны были стать сразу два спаренных 100-4-х мотора, дававших вкупе те же 700 лошадиных сил. Траянов же критиковал его за отход от серийных автомобильных агрегатов и тянул в противоположную сторону, упирая на компактные, но, тем не менее, достаточно бронированные САУ. Понятно, что единого шасси, как раньше, для столь разных машин быть не могло и рядовые инженеры разрывались между двумя темами, не имеющими ничего общего. Нарком Орджоникидзе разрубил Гордиев узел одним ударом, назначив над двумя одинаково авторитетными лидерами начальника-управленца, который и должен не только определить приоритеты, согласовав их с требованиями НКО, но и наладить совместную продуктивную работу. Точно так же, каждый по своему профилю, были заняты и остальные, посвящая ВПК вечера и один-два рабочих дня в неделю.

Тем не менее, выступая в качестве советников Предсовнаркома и «экспертов», нам удалось успеть многое. Прежде всего была откорректирована и утверждена «малая» программа военного судостроения, рассчитанная до 42-го года. Она признавалась неснижаемой и не могла быть свернута даже в случае начала войны, но касалась только Европейской части страны и речных верфей. В ее рамках в Николаеве достраивались два тяжелых крейсера типа «Кронштадт» и закладывались, со сроком сдачи в 1942-м году, попарно на Балтике и на Черном море, еще четыре проекта 69-бис с 356-мм артиллерией ГК, улучшенным зенитным вооружением и бронированием. Точно так же, на этих же театрах, строились восемь крейсеров типа «Чапаев», представлявших собой дальнейшее развитие проекта 26-бис с той же энергетической установкой, но большего размера. Скорость их снизилась до 34-х узлов, но вооружение выросло до 4-х 180-мм двухорудийных башен ГК и до восьми спаренных в одной люльке палубных 100-мм установок. Усилено было также и бронирование, главный пояс теперь имел 100 мм толщины вместо 75-ти. После спуска корпусов крейсеров первой серии планировалось заложить в 39-м-40-м годах уже 16 крейсеров проекта 68-бис, достроить которые также должны были до конца 1942 года. Эти корабли, сохранив корпус предшественника, должны были получить абсолютно новое вооружение и действовать на океанских просторах. Вместо двухорудийных 180-мм башен они должны были нести 152-мм, но четырехорудийные и универсальные, по подобию башен ГК лидера «Преображение», а среднекалиберная зенитная артиллерия исключалась из проекта вообще. Экономия ее веса шла на установку на крейсере восьми спаренных 650-мм ТА под перспективные самонаводящиеся торпеды, которые также еще предстояло создать. В случае же, если новое вооружение не было бы готово к моменту закладки крейсеров, то большой беды из этого не было бы, просто строить пришлось бы по проверенному 68-му проекту. Также флот должен был на Европейских театрах ежегодно в течение ближайших двух лет получать по 24, а в течение двух следующих по 36 новых эсминцев. Все эти корабли должны были строиться в главных наших судостроительных центрах — Ленинграде и Николаеве. Все подводные лодки, включая и крейсерские, все сторожевые корабли, большие и малые охотники, торпедные и бронекатера, десантные баржи, четыре монитора, планировавшихся для Татарского пролива и нижнего течения Амура и находившихся в высокой степени готовности, должны были сдавать заводы, расположенные в глубине страны на внутренних реках. Не была забыта и «главная сила» флота. После долгих споров в Совнаркоме постановили-таки заложить хотя бы один линкор. Но самый-самый, тот, на который собирала средства ВКП(б). Определяющим обстоятельством при этом были соображения престижа страны. По сравнению с ними, все тактические, экономические и технические аргументы меркли. СССР не хуже других и должен доказать, что может создавать самые сложные творения рук человеческих и точка! Единственное, что мне и другим противникам ЛК удалось сделать, сославшись на отсутствие вооружения, энергетики, да и проекта корабля в целом, не ломать работу ленинградских верфей и строить линкор на новом заводе в Молотовске. Который по плану должен был быть пущен только в 40-м году. Там же строить и пару авианосцев, проект которых создавался на основе энергетики и корпуса ТКР «Кронштадт».

Признаюсь, что работая над программой, я постоянно оглядывался на «эталонный» мир и осторожничал, зная, что там ничего из крупных кораблей, кроме крейсеров типа «Киров» построить не удалось. Кроме того, надо было соблюсти баланс между минимальной и максимальной задачами СССР во Второй Мировой войне. Первая требовала все усилия направить на сухопутное направление, обеспечив гарантированное выживание страны. Вторая же столь же настоятельно требовала иметь достаточно мощный флот, имея ввиду возможное противостояние с американцами. И вот здесь, имея на руках статистику по работе советской промышленности, я убедился, что малая программа реализуема. Лучшим доказательством были два «ответа туркам», ТКР «Кронштадт» и «Севастополь», которые достраивались на плаву и летом-осенью должны были выйти на сдаточные испытания. Таким образом, от закладки до вступления в строй 35-тысячетонных кораблей должно было пройти около трех лет. Крейсера советские заводы строили за два-два с половиной года, эсминцы за полтора-два, лодки за год-полтора, разброс зависел от сезона закладки. Здесь и сейчас у нас корабль, простоявший лишний день на заводе, залезал в карман к рабочему напрямую и затягивать, равно, как и строить небрежно, так, что строгая комиссия могла и не принять, никакого смысла не было. Директора заводов стеной стояли на пути внесения изменений в проект в ходе постройки. Что заказали в самом начале — то и получите. Не нравится — милости просим обратно на наш завод, но после сдачи заказа и после внесения в следующий план. Такой подход дисциплинировал и проектировщиков и, несмотря на худшие опасения, серьезно, по-настоящему дефектных кораблей на флоте было ничтожно мало, в основном лодки «М» постройки первой половины 30-х.

Впрочем, ситуация была характерна для всей советской промышленности в целом. Ее рост и в «эталонном» мире был взрывным, а здесь и подавно. Процесс, запущенный мной в начале тридцатых, шел по нарастающей. Нацеленная на производство средств производства, промышленность развивалась невиданными темпами. К примеру, сокращение, благодаря применению мощной строительной техники, сроков постройки электростанций обернулось не только тем, что Волжская система уже, включая Волго-Дон, была введена в эксплуатацию. Электроэнергия, сэкономленные денежные средства, транспортный эффект, вылились в десятки «лишних» заводов, целый Северо-Западный промышленный район, не уступающий Уральскому. Строители ГЭС переходя с места на место прямо с избами, поставленными на сани, школами, больницами, клубами, шли дальше по рекам на Урал и в Сибирь. Аркадий Гайдар даже написал восторженный рассказ «Кочующий город». Каждая созданная в СССР машина, или купленная на добытое на Колыме золото за границей, воспроизводила десятки машин. Рост шел в геометрической прогрессии. Все это, да еще то, что еще при наркоме Кожанове за флотом были закреплены конкретные заводы от производителей вооружения до химиков, служило прочной основой малой программы и вселяло уверенность в успешное ее выполнение в любых обстоятельствах.