Октябрь и первая половина ноября 1939 года слились для меня в одну нескончаемую череду забот. Уже на третий день после прибытия Рокоссовского в Ленинград, Мерецков, сдав дела, убыл со штабом, теперь уже Карельского фронта, в Петрозаводск. Ему не позавидуешь. Хоть и, чисто территориально, район ответственности значительно сократился, но хозяйство росло как на дрожжах и требовало себе прочной опоры, а в Карелии крупных гарнизонов отродясь не было. Чего стоит только постройка в октябрьскую распутицу железки в обход Ладоги с севера, чтобы стягиваемую к границе группировку можно было хотя бы кормить! У нас под Ленинградом легче, но не намного.

По новому плану, объявленному нам сразу после официального преобразования штабов во фронтовые, на Финляндию нацеливались два флота, Северный и Балтийский, плюс выделенная частью из него, частью из Днепровской, Ладожская военная флотилия, главными ударными силами которой стали два новейших монитора типа «Лазо», не попавшие на Дальний Восток из-за потепления советско-японских отношений. На сухом пути, объединяемые штабом Северного направления, которое возглавил маршал Будённый, разворачивались три фронта, два из которых, Ленинградский под командованием Рокоссовского и Карельский под командованием Мерецкова, имели по две армии, а Заполярный, который возглавил Конев, армию и отдельный корпус. Кроме того, в состав сил Северного направления были включена отдельная 1-я Танковая армия Болдина, сформированная из танковых корпусов «первого поколения», с номерами, соответственно, с первого по третий, в то время как 4-й ТК сосредотачивался на иранской границе, а мой родной 5-й и 6-й, оставались в Белоруссии и на Украине. 1-я ТА, имевшая в своём составе почти 2800 танков и САУ, не считая бронеавтомобилей и плавающих гусеничных БТР разведки, назначалась для развития успеха десанта в район финской столицы, который совместно должны были осуществить 1-й ВДК и корпус морской пехоты, имевшие по пять бригад каждый. Чтобы перевезти морем такую прорву техники, ВМФ сосредоточил все наличные десантные средства европейских флотов и провёл мобилизацию морских и речных торговых судов, отчего ко второй половине ноября Нева была буквально забита разнообразными баржами, пароходами и буксирами.

Всего для действий против Финляндии СССР сосредотачивал в первой линии более полутора миллионов бойцов. Это количество лимитировалось наличными запасами зимней экипировки, накопленными к 1938 году из расчёта на армию мирного времени. После начала мобилизации, ещё той, что проводилась против японцев, НКО стало не до полушубков и валенок, гимнастёрками и шинелями развёрнутые силы бы обеспечить. Сейчас же наркомат лёгкой промышленности Исидора Любимова выполнял срочный заказ на ушанки для замены суконных шлемов, рукавицы и ватную одежду. Дошло до того, что «раскулачили» даже НКВД на чёрные «зековские» бушлаты для танкистов, артиллеристов и тыловых служб, для носки под комбезами и шинелями. Однако, первой линией наша группировка не ограничивалась, поскольку в тылах Северного направления по большой дуге Великий Новгород — Архангельск на зимних квартирах в резерве встали ещё шесть отдельных корпусов, которым тёплой одежды не хватило.

На наш, Ленинградский фронт, оперирующий на Карперешейке, первые эшелоны с войсками стали прибывать на четвёртый день после образования фронта. Сперва тыловые и сапёрные подразделения для подготовки пунктов временной дислокации, чтоб не выбрасывать бойцов в лес в осеннее беспогодье, а потом, со второй половины октября, и боевые части. Уступив место 10-й армии, из Прибалтики вернулись 23-й и 27-й стрелковые корпуса, вошедшие, наряду с прикрывавшим развёртывание наших сил 19-м корпусом, в состав 7-й армии. Вдобавок к ней из Белоруссии в распоряжение Рокоссовского прибывала заслуженная 8-я армия, командование над которой принял Потапов. Обеспокоившись судьбой Жукова, о котором почему-то предпочитали не говорить, я окольными путями через особистов выяснил, что это именно ему я отчасти обязан «шмоном» на Белорусском вокзале. Командарм погорел, когда вскрылась отправка в Минск целого вагона со всевозможным хламом, сервизами, коврами, картинами, добытыми в панских усадьбах Польши. О чём он думал, имея всего лишь двухкомнатную квартиру в городе — непонятно. Когда к нему на адрес на армейских грузовиках привезли всё перечисленное, которое, конечно же, просто некуда было пихать, соседи и просто люди, проходившие в это время по улице не могли не удивиться и не просигнализировать «куда следует». Георгия Константиновича не посадили, не выгнали из армии, но понизили в звании и тихо отправили командовать дивизией на афганской границе, поскольку он только что был прославлен, как герой войны, награждён и обласкан. Объявить, что он оказался мародёром — значило нанести непоправимый ущерб положительному образу РККА, да и СССР в целом. В качестве усиления нашему фронту передавались четыре из шести тяжёлых танковых бригад прорыва, шестьсот КВ и львиная доля артиллерии РГК большой мощности, то есть калибром до 203 миллиметров, семьсот двадцать орудий Б-4 и Бр-21 в составе двенадцати бригад по шестьдесят орудий в каждой. Что касается артиллерии РГК особой мощности, то мортирные дивизионы, имевшие 48 Бр-5, 18 280-мм орудий Шнейдера, 24 бывших польских Шкод калибром 220 мм, перебросили к нам до конца октября. А 36 305-мм гаубиц образца 15-го года, после того, как завод «Баррикады» сделал для них новые основания на гусеничном ходу, стали разгружаться только после 15-го ноября. Мы тоже в этом смысле не сидели сложа руки. КБ Кировского завода и завода «Большевик», отбросив на время все прочие проблемы, срочно занялись лафетами для «наследия царизма». Так как времени было в обрез и ошибки абсолютно недопустимы, то на весе систем не экономили, рассчитывая с большим запасом, на материалах тоже, пустив на новые станки заготовленные для намеченных к постройке дизель-электрических ледоколов плиты обшивки до пяти сантиметров толщиной. В результате, общими усилиями, в начале ноября заводы стали сдавать орудия, расчёты для которых формировали за счёт «пассивных стратегических направлений», в основном, КОВО. 280-мм гаубицы боевым весом в 60 тонн, полученные из 20-калиберных 11-дюймовок, разбиравшиеся на походе на две 35-тонные повозки, ствольную и сам лафет, ставили в строй сразу же, так как в октябре с полигонного станка успели одну такую пушку отстрелять на всех углах возвышения вплоть до 60 градусов и составить уточнённые таблицы стрельбы. А две 343-мм, вес которых в боевом положении составил 225 тонн, да ещё две 305-мм 35-калиберные пушки стоявшие в былое время на броненосце «Александр II», которые в торжественной обстановке сдали к 7-му ноября, сразу же отправились на Ржевку для подбора зарядов из советских порохов с повышающими ресурс добавками и уточнения характеристик. 13,5-дюймовка на оптимальном угле возвышения забросила 600-килограммовый, переснаряжённый тротилом чугунный фугас на 28 километров, что было весьма и весьма неплохо. Но важнее то, что огонь можно было вести и под углом до 60 градусов уменьшенными зарядами по-гаубичному, подтаскивая орудия поближе к цели, что благотворно отражалось на точности и экономии боеприпасов. Всего фронт получил 36 11-дюймовок, две 12-ти и две 13,5-дюймовки на гусеничных лафетах однотипной конструкции с использованием элементов ходовой части, траков, катков, ленивцев, тяжёлых танков и карьерных тракторов, которые хоть и проектировались «по типу Б-4», но имели, из-за цапфенной конструкции стволов, горизонтальную наводку в пределах 5–7 градусов в зависимости от калибра, путём смещения по боевой оси, а не поворотом верхнего станка. Таким образом, к двадцатым числам ноября, у нас было 162 орудия особой мощности, да ещё около трёх десятков ГАУ пообещало подбросить в начале декабря из тех, что по нашим чертежам переделывала промышленность Юга из стволов, взятых из Севастополя и прочих старых крепостей. Дело с лафетами наглядно показало разницу между СССР после индустиализации и царской Россией. То, что мы сделали за полтора месяца, в прежние времена могло растянуться на годы. А сейчас, видя как идут дела, я совершенно не волновался по поводу сталинского условия. Даже подгонять никого не пришлось.