— Да, мой друг, — Антуан вздохнул, — из любви… всё так… но как же это может быть печально.

— Почему? — спросила Соня, — что печального? Бабушка спасла тебя!

— Я всегда удивлялся, — ответил Антуан, — что львоголовый всегда новый. Не знаю — может, ему тысячи лет, но его будто вчера выточили. Так было. До вчерашней ночи.

Я поглядел на статуэтку, чувствуя, как шевелятся волоски на руках.

— Всё будет хорошо, — сказал я. Хотя совсем не был в этом уверен.

— Хорошие новости, — сказал Александр, когда закончил переговоры по спутниковому телефону и вернулся к остальным, — до Бамако ураган не дошёл. Аэродром функционирует в штатном режиме. Были некоторые сложности с согласованием маршрута перелёта, но борт с подмогой и специалистами по восстановлению уже в пути. А за ним сразу — ещё один. По прилёту они выдвигаются автокараваном. С правительством Мали все вопросы улажены, проблем возникнуть не должно.

— И когда, — спросила Анна, подавшись вперёд, — когда они будут здесь?

— По самым оптимистичным оценкам — завтра ближе к вечеру.

Анна разочаровано опустила голову.

— Что ж, — сказал Майкл, — в таком случае нам нужно особенно тщательно готовиться к ночёвке. Не так ли?

— Вы правы, — кивнул Александр.

— Как врач я бы рекомендовала обязательно поесть и поспать тем, кто будет стоять вторую и третью вахты, — сказала Анна, — а то последствия могут быть неприятными. Сейчас, под влиянием гормонов, вам кажется, что вы полны сил и не в состоянии уснуть. Но когда уровень гликогена в крови резко упадёт, а в мозговой ткани накопится критическое количество продуктов обмена — вас может просто вырубить. По закону подлости это происходит именно тогда, когда от этого зависит ваша жизнь.

Я заинтересованно посмотрел на неё. Врач казалась просто воплощением спокойствия и рассудительности. Теперь я заподозрил, что дело было вовсе не в профессиональной деформации, когда она рассматривала трупы там, на фабрике. Очень может быть, не обошлось без фармакологической поддержки. Что ж, не мне её осуждать. Наоборот: лучше уж такая холодная рассудительность, чем истерика.

— У вас есть снотворное? — будто прочитав мои мысли, спросила Соня.

— Есть, — кивнула Анна, — мелатонин. Но вам будет очень сложно, если что-то случится не в вашу вахту. Поэтому не рекомендовала бы. Но есть средства, снимающие тревожность. Они не вызывают сонливости. Если кому-то нужно, могу выписать.

Соня посмотрела на меня. Я одними глазами изобразил отрицание.

— Спасибо большое, — ответила она, — может, позже… попробую справиться.

— Вот и отлично! — улыбнулась Анна и направилась к запасному входу в административный корпус.

— Как быстро всё-таки здесь темнеет… — сказала Соня, глядя на полыхающее алым небо.

— Юг, — я пожал плечами, — этого следовало ожидать.

— А ещё слышишь, как тихо? Когда мы прилетели в лесу постоянно кто-то щебетал и ухал… теперь того нет.

— Дай время, — ответил я, — и жизнь снова возьмёт своё.

— Верно, — кивнула напарница, — но это уже будет другая жизнь. Да, Арти?

Я промолчал. Соня сделала шаг по направлению к нашему убежищу, с тоской во взгляде провожая последние лучи Солнца.

Я уснул безо всяких успокоительных, едва моя голова коснулась валика, который заменял подушку в моём спальном мешке. Просто провалился в темноту, будто свет выключили. Мне даже сон приснился: будто я ребёнок и мы едем с родителями на море. Мы остановились на станции, где можно купить пирожки. Поезд стоял довольно долго, и я вышел на перрон вместе с отцом. Тут шла бойкая торговля, а над людьми, которые носились с лотками, предлагая напитки и закуски, нависала громадина вокзала. Он совершенно точно был заброшен: окна заколочены крест-накрест, на стенах — граффити. А её он очень напоминал Блуждающий Храм, возле которого мы были уже дважды.

Я увидел, как мама держит за руку Соню. Во сне она почему-то была моей сестрой. И они вдвоём направляются к огромной двери центрального входа, от которого отлетают доски. Дверь должна вот-вот распахнуться. У меня сжимается сердце: я знаю, что это будет необратимо. Пытаюсь рваться вперёд, но воздух становится густым, как кисель. И тут отец трогает меня за плечо: «Просыпайся!» — говорит он. Я пытаюсь кричать, но он меня не слышит.

— Просыпайся, — повторил Майкл и ещё раз потряс меня за плечо.

Я открыл глаза. Несколько секунд соображал, где я, вспоминая события последних дней. Потом застонал и сел, расстёгивая спальник.

— Наша очередь, да? — спросил я шёпотом.

— Верно, — кивнул он.

— Всё тихо?

— Да, — улыбнулся Майкл, — всё тихо.

В этот раз мы поделились на три смены по три часа. Первым дежурил Александр и один из боевиков. Анна и Соня могли спать хоть всю ночь, и я был рад этому обстоятельству.

Раз наступила наша смена, значит, уже два часа ночи. Это не могло не радовать.

Я улыбнулся в ответ.

За ширмой на газовой горелке мы вскипятили воду и сделали по чашке растворимого кофе.

— Непривычно тихо, да? — сказал я, делая первый глоток.

— Согласен, — кивнул Майкл.

Я аккуратно положил на стол пистолет, направив ствол на ближайшее окно.

— Спасибо за него, кстати, — сказал я, — с ним действительно как-то спокойнее.

Майкл усмехнулся в ответ.

— Чисто психологический эффект, — ответил он, — на то и рассчитывал. У ребят в плавильном цеху было оружие посерьёзнее. Не помогло.

И действительно — этот простой факт я как-то старательно игнорировал. Но всё равно с оружием лучше, чем без.

— Когда-нибудь сталкивался с чем-то подобным? — спросил я, просто чтобы поддержать разговор.

Майкл посмотрел на меня испытующие.

— Да, — неожиданно ответил он, — очень давно, в Афганистане. Но это, как ты понимаешь, учитывая наши особые отношения и не для дальнейшего распространения.

Он впервые упомянул об «особых отношениях». Что ж, по крайней мере, я не ошибся — и это действительно «тот самый» Майкл.

— Само собой.

— Не то, чтобы там было точно так же — всё-таки своя специфика, но что-то общее прослеживается, — продолжал он, — взвод погиб, они держали аванпост возле одной из важных трас. И однажды ночью просто перестали выходить на связь. Я был в составе мобильной группы спецназа, которую отправили на разведку. Так что увидел то, что от них осталось, раньше, чем до тех добралась военная полиция, — он вздохнул, — в мире много разного дерьма, о котором не принято говорить в школах, верно?

— Что есть то есть, — кивнул я.

— Они были чем-то похожи на того парня, труп которого хотели вывезти на самолёте. Такие же высохшие. Будто пролежали в прохладном и сухом горном воздухе не один месяц.

— Ты… поделился своими наблюдениями? — осторожно спросил я.

— Мне за это не платят, — ухмыльнулся Майкл, — да и бесполезно было. Мой опыт бы ничего нам не дал.

— Может, удалось бы убедить эвакуироваться… — начал было я, но осёкся. Он прав. Эта информация ничего бы не дала.

— Вот видишь, — он вздохнул, — каждому своё. Вы, кстати, приятно удивили, — добавил он.

— Почему это? — насторожился я.

— Я не часто встречаю ваших. Хотя отношения поддерживаю достаточно давно. Большей частью мне просто доплачивают за то, чтобы я, так сказать, помнил, на всякий случай, и в критической ситуации мог принять правильное решение. Понимаешь?

Я кивнул. Хотя, если честно, понимал довольно смутно. Он что, просто наёмник? Что он знает о нас?

— Пару раз я уже был полезен вашим. Заслужил определённое доверие и повышение в содержании. Что, конечно же, выражается в лояльности. Но те, кто был до вас, скажем так… — он почесал подбородок, — в обычной жизни я бы не стал с ними связываться. Работа есть работа, но…

— Что с ними было не так?

— Скажем, не очень приятно ощущать себя червяком. Понимаешь, о чём я?

Я опять не очень понимал, но на всякий случай кивнул. Мне переставало нравиться направление нашего разговора.