— Верно, — кивнула Тара, — в нашей святыне находится то, что позволит контролировать это сердце. Поставить его на службу тому, кто его принесёт.

— Это… многое объясняет, — признал я.

— Кстати, Патрик вам так и не рассказал, как именно и почему люди сойдут с ума, если сердце сработает бесконтрольно?

Мы с Соней переглянулись.

— Нет, — ответил я, — не объяснил.

— Ребятки, вы ведь хантеры, — сказала Тара, — кто как не вы знаете, как и почему возникают сердца?

— Нет единого правила, — ответила Соня, как мне показалось, чуть раздражённо.

— Это правда, — кивнула хозяйка, — нет… но не в случае особенных заброшек. Ребятки, это сердце откроет путь всем разумным существам на Земле к их самым сокровенным, самым тайным желаниям.

Жажда накрыла меня под вечер следующего дня. Всё это время мы провели в подземелье, причём большую часть — во сне. После сытной еды и чая Тары сон был глубоким и ровным, без сновидений. Хотя, признаться, засыпать было тревожно: как можно тратить время просто так, когда злоумышленники, возможно, уже вышли к цели?

«Не стоит слишком переживать на этот счёт, — пыталась успокоить меня Тара, — найти святилище не так уж просто. Даже если известен район поисков». Не могу сказать, что после этих слов мне сильно полегчало — но сон пришёл.

И вот, когда я проснулся, снова была жажда.

Очень привлекательно пахла Соня. Я чувствовал, как бьётся жилка на её шее. От этого ощущения делалось как-то по особенному тепло и хорошо. Лего было представить, что всего одно неуловимое движение отделяет меня от блаженства, которое способно дать живая кровь…

Я в ужасе сильно ударил себя по щеке.

— Арти? — тревожно спросила Соня, — что случилось? Ты в порядке?

В земляном мешке, который Тара называла не иначе как «комната», где нас поселили, никаких жаровен не было. Равно как и источников света. Соня ничего не видела.

— Да, — ответил я, — всё в порядке. Извини. Сон странный.

— Да, Арти… — вздохнула напарница, — у меня тоже… мне постоянно снилось, что ты меня… ну, того… кусаешь в шею.

Я едва удержался, чтобы не сглотнуть. Этот звук было бы слишком хорошо слышно в темноте подземелья.

Тара появилась совершенно бесшумно. Она просто возникла в проёме помещения, который вёл в коридор.

— Арти, — сказала она серьёзным тоном, — тебе лучше пройти со мной.

— Арти, я не хочу одна оставаться! — запротестовала Соня.

— Тебе ничего не угрожает, — сказала Тара, обращаясь к ней, — я распоряжусь, чтобы тебе принесли грелку с чайником.

— С… спасибо… — выдавила напарница.

Когда мы достаточно далеко отошли от помещения, где осталась Соня, Тара сказала:

— Мы отличаемся от остальных кланов образом жизни, — сказала она.

— Я заметил, — ответил я.

— Арти. Не спеши, пожалуйста, — продолжала хозяйка, — ничего ты не заметил. Ты ведь представляешь, как жили Люди Ночи многие века? До изобретения холодильников, банков крови и донорства? Верно?

Я невольно поёжился.

— Представляю… — сказал я.

— С самого начала мы решили жить иначе, — продолжала Тара, — мы нашли себе другой смысл существования.

— Извини. Не понимаю.

— Арти, тебе придётся сейчас понять, — вздохнула она, — я чувствую твою жажду. Другого пути у тебя нет. Тут нет вещей, которые обычны в Европе.

— Объясни… — попросил я, чувствуя, как пересохло во рту; я облизал губы, и добавил: — объясни, пожалуйста.

— Мы живём в гармонии с народом, который населяет эти земли, — продолжала Тара, — не все об этом подозревают, но нам есть, что предложить людям.

— Тара, вам… приносят жертвы? В обмен на какие-то услуги? — я решил сразу озвучить свои самые жуткие опасения.

Хозяйка вздохнула.

— Некоторые мелкие кланы так начинали, — сказала она, — в том числе Ветвь. Но эта модель оказалась очень ненадёжной. Много наших погибло в период гонений, когда люди сбрасывали эту непосильную ношу… нет, Арти. Мы не требуем жертв. Мы помогаем, — она вздохнула, чуть замешкалась на развилке: мы дошли до разветвления подземных ходов, и повернула направо, — скажи, Арти. Почему люди так сильно боятся смерти?

— Ну… потому что это заложено природой, — ответил я, — это сама суть жизни. Глубинные инстинкты.

— И это тоже верно, — кивнула Тара, — но всё-таки, в первую очередь, смерть связана со страданиями. Большинство людей боится страданий, сильной безысходной боли. В обычной жизни они видят это регулярно. Представляют себя на месте умирающих. Эта боязнь страданий пронзает отношение к смерти в человеческих обществах. Именно она идёт на первом месте.

— Возможно, — кивнул я, — это играет свою роль. Но ещё людей пугает неизвестность.

— Верно, Арти, верно! — улыбнулась Тара, — а теперь представь, как бы изменилась жизнь обычного человека, если бы он точно знал, что, если он не погибнет в бою, то умрёт без страданий. Больше того — будет точно знать, что впереди что-то есть. Нечто новое.

— А оно есть? — нахмурился я.

— Арти, ты ведь посвящённый Алой Ступени, — улыбнулась она, — ещё и разоритель могил, если я не ошибаюсь. На это можешь не отвечать, я желаю тебе добра. Ты ведь уже знаешь, что есть, не так ли?

— Знаю… — тихо ответил я, — хотя до сих пор поверить в это бывает сложно…

— Мы даём увидеть родным, — сказала Тара, — куда уходит человек, чьё время пришло. Это не сложно, мы контролируем процесс. Умирающий помогает нам. Мы с ним в самый последний момент. И можем этим поделиться, отдавая ничтожную каплю того, что забираем. Для родных и близких это как мгновенная вспышка… просветление… прощание… они верят, потому что видят. Поэтому мы живём скромно, под защитой нашего избранного народа, который очень ценит свой особенный образ жизни.

— Но… как? — спросил я, — как… технически?

— Ритуал довольно прост, Арти, — улыбнулась Тара, — он простой, потому что очень древний. Сейчас, когда мы войдём в помещение, перед тобой на ложе будет лежать человек. Он смертельно болен и страдает. Ты должен помочь ему избавиться от боли и найти свой путь. После этого тебе нужно сделать небольшой надрез на своей ладони и собрать немного крови в специальный сосуд. Нож и сосуд будут в изголовье ложа. Передай сосуд тем, кто пришёл проводить умирающего.

— Они… будут пить мою кровь? — спросил я, — это не опасно для них?

— Немного опасно, — признала Тара, — кто-то из них может рискнуть и захотеть пойти вместе с умирающим. Тебе нужно не допустить это. Всему своё время и у каждого свой путь. Поэтому не давай много крови. Пару капель достаточно.

— Ясно, — кивнул я.

Мы подошли к плотной занавеске. В зазорах было видно отблески огня.

— Крепись, — сказала Тара, — ты ещё слишком человек, тебе будет тяжело. Но другого пути ни у тебя, и у него нет.

Я кивнул, стиснув зубы.

Занавеска распахнулась.

И всё-таки я не был готов к тому, что увижу.

Передо мной на ложе лежал ребёнок. Мальчишка, лет десяти, с большими влажными глазами. Он был тощий, кожа да кости. Его губы потрескались, он периодически кусал их, чтобы бороться с сильной болью, которая сжигала его изнутри. Я чувствовал его болезнь, отчётливо… опухоль… болезнь крови…

В изножии кровати сидела женщина. В тот момент я понял, что означает выражение «на человеке нет лица».

Я пытался сжиться с той ролью, которую мне отвели. Честно — пытался. Старался не видеть то, что передо мной. Голод, особенно такой голод — уж точно не тётка. У меня внутренности полыхали огнём и сворачивались в трубочку.

Кусочки человечности у меня в голове сначала заморозились в панике. А потом, наблюдая, что я уже готов выполнить «на автомате» то, что мне сказали — вдруг уверенно перехватили управление.

«Ты как дальше жить будешь? — пылала в мозгу мысль, — если станешь снова нормальным?»

И я понимал, что — никак. Не смогу.

А, значит, нет у меня решения, которое позволило бы отыграть свою роль.