Но… что можно сделать? Повернуться и сказать, что нет, не буду? Но как быть с голодом?.. Блин, у меня, наверно, из-за него мозги совсем отшибло. В конце концов, можно попросить Соню поделиться. Не обязательно ведь её кусать до этого, а мне много не надо. Я чувствовал, что пол кружечки хватило бы!

Почему я сразу повёлся на росказни Тары? Почему согласился с её правилами?

Да. Я могу уйти. И пусть только попробуют мне что-то сделать!

Но пацан, который продолжал смотреть на меня влажными, полными боли глазами, в которых застыла смесь ужаса и безумной надежды…

В лучшем случае это сделает кто-то другой. Может, сама Тара.

Но что я ещё могу?

Многое, на самом деле. Меня ведь вылечили от неизлечимой болезни, которую сами же наслали. Значит, я тоже могу сделать это для пацана.

Он станет ночным. Непонятно, как к этому отнесутся местные. Но даже если они будут против — я ведь не собираюсь его оставлять в этом состоянии! Если у меня самого есть надежда вернуться — то почему бы не сделать то же самое для мальчишки? Вернёмся вместе. Или будем вместе пытаться адаптироваться к этому дерьмовому миру. В новом качестве.

Патрик ввёл немного своей крови мне прямо в вену. У меня же под рукой не было шприца или капельницы. Но каким-то образом я точно знал, что есть и другой путь.

Я подошёл к ритуальному сосуду и достал нож. Мать мальчика смотрела на меня чёрными от горя глазами. Она сталась держаться изо всех сил. Я видел, как подрагивают её руки, чувствовал её желание погладить своего ребёнка, который вот-вот должен уйти навсегда.

«Больше всего в смерти мы боимся не боли и неизвестности, — вдруг понял я, — мы боимся расставания навеки со всем, что мы любим».

Вместе с ножом я подошёл к мальчику. Он глядел мне в глаза, стараясь забыть о боли, чтобы выглядеть достойно в свой последний миг. Он даже нашёл силы посмотреть на маму — и улыбнуться.

Я полоснул себя по запястью, рассекая вену. Чувствовал, что нужно много крови, чтобы пойти таким путём. Патрик экономил, когда пользовался шприцом. Мне же предстояло отдать гораздо больше.

Я приложил запястье к потрескавшемуся рту ребёнка. Он смотрел на меня с недоумением. А потом жадно припал к потоку крови и закрыл глаза.

Его мама поднялась со своего места, и встала в ногах. В её глазах полыхала безумная надежда. Кажется, она боялась даже дышать.

Я терпел столько, сколько было нужно. Потом зажал руку, чтобы остановить кровь.

Голова сильно кружилась. Голод никуда не делся. Я, прислонившись к каменному основанию ложа, медленно опустился на пол.

Закрывая глаза, я отчётливо понял, что могу умереть. Мне было грустно, что больше не увижу родителей и Соню. Но всё равно я был совершенно спокоен.

Смерть — вовсе не обязательное изобретение. Можно жить вечно и развиваться в конкурентной борьбе. Тем, кто вырос на Земле, сложно это представить. Мы привыкли к такому раскладу, вжились в ход событий и не представляем себе другой доли.

Мы не находимся на самой вершине сложной структуры земной жизни. Но не думаем об этом. Не хотим знать своё подлинное место.

Поэтому тайно, ночами, чувствуя, как утекает время в мыслях об очередном прожитом дне, надеемся, что случится чудо, и рок пройдёт мимо нас. Что медицина победит старость уже на нашем веку. Что человечество отправиться к звёздам, и вечная жизнь будет оправдана. А ещё раньше — что придворный алхимик потеряет пузырёк с волшебным зельем. Или что за далёкими морями мы найдём таинственный храм богини, дарующей бессмертие…

Но даже на Земле смерть — это только уловка. Жизнь оберегает себя, жертвуя отдельными существами ради сохранения общего. Точно так же, как наш организм постоянно отторгает и заставляет умирать часть своих изношенных клеток, непрерывно обновляясь. Информация, которая лежит в основе жизни — вечна.

А то, что земная жизнь изобрела смерть — наше величайшее проклятие и достижение.

Но так сложилось не везде.

Во вселенной есть миры, где с самого момента зарождения жизнь существует вечно. Она приучилась менять себя, адаптируясь под условия среды, конкурируя за место под своим солнцем. Постоянно совершенствуясь. Когда у существ в том мире появился разум — им уже было миллиарды лет, которые воспринимались как затянувшееся детство.

Как они выглядели, чем питались, как сохраняли свою уникальную структуру — это не так важно. Они были разными. И постоянно менялись.

Конечно, некоторые из них гибли. Кто-то не успевал адаптироваться к изменяющимся условиям среды. Кто-то не выдерживал конкуренции.

На последнем этапе, перед самым выходом к звёздам, существа, населяющую одну отдалённую планету, даже научились сотрудничать. Но это продолжалось недолго. Возникла иллюзия, что кто-то один из них сможет распространиться до невероятных масштабов. Это породило новую волну конкуренции, которая привела к тому, что из них в живых остался только один.

При этом идея размножения, созданий копий себя, им даже не приходила в голову. Она ведь идёт рука об руку со смертью в её обычном, земном понимании. Это было для них так же противоестественно, как для нас — идея вечной жизни одного существа с момента зарождения.

Оставшись в одиночестве, существо отправилось в долгое путешествие. Оно занималось изучением миров, где жизнь была невероятной редкостью, а разумная жизнь так и не встретилась ему в скитаниях. Но, изучая природу вселенной, оно пришло к безошибочному, доказанному выводу, что наша вселенная — не единственная из существующих. Тут и там оно находило многочисленные следы влияния других мирозданий. О них было сложно судить, ведь эти следы напоминали тени на стене пещеры, где прятались первобытные люди. Что они могли знать о чудовищах, которые подстерегали их снаружи?

Фундаментальное свойство любой жизни, тем более разумной: она не терпит ограничений. Спустя какое-то время, осознавая, что наше мироздание ограничено, что впереди — неизбежная тепловая смерть вселенной и прекращение существование любой информации, существо начало чувствовать себя в ловушке. Оно всеми силами пыталось найти, вычислить путь в другие мироздания. Занимаясь этими исследованиями, существо сделало несколько поразительных фундаментальных открытий: во-первых, сообщение между мирами напрямую связано с прекращением существования сложных информационных структур, вершиной которых является разумная жизнь, и во-вторых, любой переход соответствует способности конкретного существа иметь представление о другой вселенной. Имея ограничение естественной жизни, разумное существо склонно фантазировать. А именно этого свойства был напрочь лишён тот, кто живёт вечно.

Таким образом, ловушка, в которой он пребывал, оказалась совершенной. Можно было знать, что выход есть — но вот достать его не было никакой практической возможности.

Если только не попытаться поймать тех, кто так или иначе навещает наше мироздание, с других сторон.

Это создание потратило несчётное число времени, расставляя систему ловушек по всей Галактике, которые должны были дать ему знать о прибытии визитёров в наше мироздание.

Такая тактика дала свои плоды. Сигналы ловушек срабатывали. Но каждый раз, когда существо устремлялось на место проникновения, тот, кто приходил с той стороны, успевал уйти. Работали фундаментальные ограничения нашей вселенной, не допускающие мгновенных перемещений.

Но вот однажды ему не удалось застать пришельцев. Правда, для самого существа эта встреча едва не закончилась трагически. Гости не желали идти на контакт — возможно, потому что оно, уверенное в собственных силах, вело себя довольно агрессивно, пытаясь их изолировать.

В итоге корабль, на борту которого находилось существо, потерпел катастрофу. Его части упали на странную планету, где была биологическая жизнь, которая изобрела смерть.

Занимаясь исследованиями и попытками восстановить свой корабль, это существо исследовало новый мир. И сделало несколько поразительных наблюдений: существование смерти истончает границы мироздания. Делает возможные путешествия на другие планы бытия более лёгким. А ещё оно обнаружило, что разумная жизнь на этой планете, однажды возникнув, очень скоро приведёт её к гибели. Это случится раньше, чем появится возможность открытых путешествий между вселенными.