— Арти, как ты? — спросила Соня с тревогой.

— Нормально, — ответил я.

— Солнце восходит.

— Я знаю, — ответил я, — чувствую.

И действительно: каким-то образом я знал, что снаружи поселилась смерть. Сердце тоскливо ныло, как будто я теперь неизбежно должен был сгореть.

«И как Патрик с остальными так спокойно ходили днём? Может, под таблетками этого чувства нет?» — подумал я.

Под креслом осталась небольшая щель. Я видел маленький клочок резинового коврика, испачканный местной красноватой грязью. Он был освещён солнечным светом.

Нет, мне не было больно. Глаза не жгло, лицо не пылало. Только тоска на сердце стала почти невыносимой…

— Арти… — снова заговорила Соня, — а тебе… надолго хватит?

— Чего? — в первую секунду я не понял, о чём она.

— Ну… еды.

Только теперь я вспомнил, что кровь вовсе не избавляет меня от обычных человеческих потребностей. Мне нужно пить и есть нормальную еду. И в туалет ходить. А это я совсем не предусмотрел!

— Крови — не знаю, — ответил я, — но, надеюсь, что надолго. Патрик давал мне фляжку, где было её было не так уж много, и рассчитывал, что этого мне хватит на несколько дней. Но знаешь, мне ведь надо есть и пить. Обычно. По-человечески.

— Ох, Арти, передать тебе рацион? — забеспокоилась Соня.

— Нет! — крикнул я, придя в ужас от самой мысли, что она сейчас тронет мои палаточные заграждения.

— А воду?

— Нет! — снова воскликнул я и тут же добавил, уже спокойнее, — нет. Спасибо. Не надо делать ничего, из-за чего можно задеть ограждения. Пожалуйста. Ладно?

— Ладно… — согласилась Соня, — но я бы сама чего-нибудь перекусила. Ты не против?

— Да на здоровье! — с облегчение вздохнул я.

Соня зашуршала коробками рационов.

— Арти… тут какие-то пакеты, — спросила она спустя некоторое время, — консервов нет, горелок нет… как их разогревать-то?

— Посмотри, там должно быть что-то вроде чулка. Туда закладывается пакет с едой и заливается вода. Химикалии нагревают пакет, — понятия не имею, откуда я это знал… неужели у военных эта информация внедрена так глубоко, что передаётся с кровью? Впрочем, почему нет? Еда — эта жизнь.

— Да! — радостно сказала Соня, — вижу! Тут даже инструкция нарисована.

Я промолчал. Через какое-то время в салоне поплыл вкусный запах. Я молчал, сглатывая слюну. Есть хотелось очень сильно. Дотерплю ли я до вечера без еды и питья? Надеюсь. Пока, по крайней мере, я даже думать не смел о том, чтобы каким-то образом их передать.

Наконец, Соня закончила завтракать.

— Арти, я думала, не смогу ничего есть неделю… — сказала она, отпивая воду из бутылки, судя по звуку, — но такой жор напал! Наверно, от стресса… кстати, я сейчас вернусь!

Она открыла дверцу раньше, чем я успел что-то сказать.

Одному в машине стало ещё более неуютно. Теперь я знал, что некому будет поправить палатку, если, скажем, один угол случайно отогнётся…

Соня вернулась через пару минут.

— Арти, мне кажется, эти знаки на стене, — сказала она, — они обновляются периодически. Там, под ними, есть старые надписи.

«Это плохо», — подумал я, но вслух сказал:

— Ничего. Не каждый же день их обновляют?

— Надеюсь, — ответила Соня и зевнула, — Арти, я спать хочу. Дико.

— Только сиденье не раскладывай! — успел сказать я.

— Не буду, — ответила напарница, — не беспокойся. Ты, кстати, сам спать не хочешь? Такие, как ты вроде должны днём спать… нет? Ну, в смысле, в обычном состоянии… то есть, не то, чтобы всегда такие как ты, а когда ты… — она запнулась, запутавшись в оправданиях, — извини.

— Всё нормально, Сонь, — ответил я, тоже зевая, — я сам никак не привыкну… и ты права, спать хочется.

— Доброго… дня, Арти, — сказала Соня, вздохнув, — хороших снов.

Вот сны мне видеть совсем не хотелось. Почему-то я думал, что они у ночного народа очень специфические.

Насчёт снов я оказался прав. Мне снилось, будто я стою возле огромной двери, чем-то напоминающей ворота Блуждающей Церкви. Они были такими же огромными. Вокруг была приятная звёздная ночь. Странное дело: другие звёзды — это ведь тоже солнца. Но почему их свет не выжигает, а приятно холодит кожу? Мне очень хочется открыть ворота, но я знаю, что за ними — летний полдень. Мучительная смерть. Но почему-то я желаю этого. Настолько сильно, что уже протягиваю руку, чтобы взяться за ручку. И тут слышу тихое: «Арти». Это Соня меня зовёт. Я ощущаю её руку у себя на плече. В первое мгновение я хочу сбросить её ладонь, не слышать её голос, чтобы не сбить настрой. Я ведь решился выйти на свет.

— Арти! — повторила Соня громче, и я проснулся.

И сразу обнаружил, что часть палатки, защищавшей меня от света, которая была натянута между передними сиденьями, упала, накрыв меня. Во сне я чуть не сбросил материал, который лежал у меня на плече.

Первое мгновение я запаниковал. Начал зарываться с головой во внутреннюю палатку.

— Арти, — повторила Соня. Её голос звучал напряжённо. Даже испуганно.

Наконец, завернувшись в палатку будто в кокон я решился ответить:

— Всё в порядке, — выдавил я, ощущая, как жалко звучит собственный голос.

— Нет, Арти, — возразила Соня, — не в порядке.

— Только не пробуй её поднять, — попросил я.

— Кого поднять? — удивилась Соня; послышался скрип сиденья, напарница зашевелилась, — а, ты про это. Вижу. Ты закрыт, щелей нет.

Какое-то время я испытывал замешательство.

— Арти, мы не одни, — сказала Соня.

— В смысле не одни? — до меня не сразу дошло.

— Арти, тут люди. Они вооружены. Стоят вокруг нас.

— Только не давай им открывать двери! — воскликнул я, испытав новый приступ паники.

— Я… постараюсь.

— Проверь — они заблокированы? — настаивал я.

— Да. Да, Арти. Двери заблокированы. Я заблокировала, когда засыпала, — ответила Соня.

— Что им надо? Они что-то говорят? — спросил я.

— Нет… они просто стоят вокруг. Арти, они странно выглядят. У них лица закрыты повязками, а на головах тюрбаны. Чёрные. Одни глаза видно. Ой!

— Что? — встревоженно спросил я, — что там?

— Один увидел, что я проснулась, — ответила Соня, — он поднял руку, показал мне ладонь, и тут же снова её опустил.

— Наверно… это хороший знак, — сказал я.

— Не знаю. Арти, я уже устала бояться. Будь, что будет. Если что — перестреляю, сколько смогу.

Я ухмыльнулся. Такая перемена в Сонином настроении радовала. Придавала сил.

— Кстати, уже закат, — сказала Соня, — скоро темно станет.

Я закрыл глаза и не смог сдержать улыбку. Получается, я пережил свой первый день в новом качестве.

Едва опустилась темнота, как один из окружающих нас людей — видимо, старший, — подошёл к нашей машине и вежливо постучал в окно со стороны водителя. К тому времени я уже успел перебраться на переднее сиденье.

Можно было опустить стекло, но я почему-то предпочёл открыть дверцу. Такая свобода действий пьянила после целого дня в узкой каморке.

У человека, который стоял передо мной, были светло-серые глаза. «Довольно необычно для местного», — решил я. Впрочем, что я знаю о местных народах?

Он кивнул мне и, покопавшись где-то в складках своего чёрного одеяния, вытащил и протянул мне небольшой пузырёк. Я подозрительно пригляделся. Потом принюхался. Так и есть: кровь!

Что это? Какой-то тайный орден поклонников ночного народа? Или реальная помощь, которую прислала европейская Ветвь, узнав о случившемся? А, может, ловушка?

Гадать можно было бесконечно. Поэтому я решил положиться на интуицию.

Я принял пузырёк, вежливо кивнув.

Человек что-то произнёс на незнакомом певучем языке, после чего сделал жест, будто подносит что-то к невидимому за повязкой рту и глотает.

Я кивнул. Открыл резиновую пробку. Понюхал кровь.

Жажды я всё ещё не испытывал. Но кровь пахла привлекательно. Скосив глаза на Соню, которая расширенными глазами смотрела на нас, я вздохнул, и сделал первый глоток.