Бедный Готлиб хотел было что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. У него едва хватило мужества пожать руку, протянутую Гретхен, отвесить Христиане почтительный поклон и удалиться нетвердым шагом, спотыкаясь об обломки стен.

Когда он ушел, Христиана попыталась возобновить свои уговоры, но пастушка с такой горячностью просила оставить это, что она решила больше не мучить ее своей настойчивостью.

– Поговорим о вас, милая барышня, – сказала Гретхен. – Это куда лучше. В вас нет моего злого безрассудства, вы, слава Богу, можете быть любимой, вы заслуживаете счастья.

– Еще успеем наговориться, – засмеялась Христиана. – А как твоя пропавшая лань?

– Она так и не вернулась, – печально ответила Гретхен. – Я ночью глаз не сомкнула, искала и звала ее, да все напрасно. Она не впервые сбежала, неблагодарная, и я все надеюсь… Но еще ни разу она не скрывалась в лесу так надолго!

– Найдется, не тревожься.

– Да надежды почти не осталось. Понимаете, она же дикий зверь, совсем не то что мои козлята. Они вмиг приручаются, а ей трудно привыкнуть к лицам людей, их хижинам. Свобода у нее в крови. Она на меня похожа, за это я ее и люблю, вот ведь что…

Гретхен не договорила: она внезапно вздрогнула, вскочила на ноги и испуганно замерла.

– Да что с тобой? – воскликнула Христиана.

– Вы разве не слышали?

– А что такое?

– Выстрел.

– Не слышала.

– Правда?.. Зато я хорошо слышала. И так, будто это в меня стреляли. Что, если охотник убил мою лань?..

– Полно, не сходи с ума! Ну же, успокойся. Ты ведь хотела сказать что-то насчет меня. Так давай уж лучше обо мне и поговорим.

Забота о Христиане оказалась самым верным, если не единственным средством, способным заставить Гретхен забыть о своих тревогах. Она вновь опустилась на траву и, подняв на Христиану взгляд, полный нежности, произнесла:

– О да, поговорим о вас! Мои цветы целыми днями шепчут мне об этом.

– Послушай, – перебила ее Христиана в легком замешательстве, – что, ты в самом деле веришь, будто цветы могут предсказывать будущее?

– Еще бы мне в это не верить! – воскликнула Гретхен. Ее глаза блеснули, странное воодушевление озарило черты. – Не то что верю, я это просто знаю. И какой смысл цветам лгать? На этой земле нет никого искреннее. Язык цветов – это древняя наука. Она пришла сюда с Востока, из глубины веков, а зародилась еще тогда, когда люди были так чисты и простодушны, что Господь снисходил до того, чтобы говорить с ними. Моя мать владела этой наукой, она читала по травам, как по открытой книге. Она научилась этому от своей матери, а я – от нее. Вы не верите цветам? Но вот вам доказательство: они мне предсказали, что вы полюбите господина Юлиуса.

– Они ошиблись! – с живостью возразила Христиана.

– Вы так считаете? А вот еще доказательство, и уж оно не обманывает: они сказали, что господин Юлиус вас любит.

– В самом деле? – пробормотала Христиана. – Что ж, я… мне бы хотелось верить. А давай спросим их вместе!

– Вот, смотрите, я для вас притащила целую копну, – сказала она, указывая на изрядный ворох цветов, лежавший у ее ног, распространяя горьковато-сладкий аромат. – О чем вы хотели бы их расспросить?

– В тот раз ты говорила, что цветы предрекают беду, которую должны принести мне те два молодых человека. Можно узнать, что, собственно, они имели в виду?

– Именно об этих двоих я и собиралась потолковать с вами.

– И что же?

– Смотрите. Все эти растения сорваны сегодня рано утром, еще до восхода солнца. Мы можем их расспросить. Только я заранее знаю, что они ответят. За последние дни я уже тринадцать раз их переспрашивала, а ответ все тот же.

– Какой?

– Сами увидите.

Она встала, подняла с земли охапку свежей цветущей зелени и принялась раскладывать травы на плоской, как стол, замшелой гранитной глыбе, располагая их в некоем таинственном порядке, сообразуясь с формой растений и принимая во внимание час, когда они были сорваны.

Покончив с этим, она устремила на лежащие перед ней травы бездонный глубокий взгляд и, все более погружаясь в состояние восторженного созерцания, похоже, стала уже забывать даже о присутствии Христианы. Вдруг она заговорила. Ее голос был протяжен и почти торжествен:

– Да, травы говорят все, если умеешь их понимать. У людей есть книги, они там записывают свои мысли с помощью букв. Божья книга – это природа, и мысли Господа запечатлены там с помощью растений. Надо лишь уметь читать. Как я. Мать научила меня разбирать письмена цветов.

Лицо ее омрачилось.

– Ну вот! Опять те же слова! – прошептала она. – Тот, кто вечно приходит, когда его не ждут, – человек беды. Великой беды… Зачем только я привела его в дом? А что же другой? Будет ли его появление менее гибельным? Милая, бедная девочка, выходит, она уже успела полюбить его!

– Да нет же! – сердито перебила ее Христиана. – У тебя глупые, злые цветы!

– И он, – продолжала Гретхен, не замечая, что ее прервали, – ах, как он любит Христиану!

– Который из цветов говорит это? – с живостью спросила Христиана. – Вон та мальва? Какая хорошенькая!

Гретхен продолжала, не выходя из своего таинственного состояния:

– Они молоды. Они любят друг друга. И они добры. Вот три причины, из-за которых им суждено стать несчастными. Да, все тот же ответ. Но вот здесь… да, это что-то новое!

– Что же? – поторопила ее Христиана с невольным беспокойством.

– Такого у меня до сих пор еще ни разу не получалось. Вот здесь видно, что они соединяются, но их союз внезапно расторгнут, почти тотчас же. И вот что странно, эта разлука не означает смерти, а между тем они продолжают любить друг друга. Долгие годы одиночества, они вдали друг от друга, разлучены и живут будто чужие. Что бы это могло значить?

Охваченная тревогой, девушка склонилась над цветами. Но тут какая-то тень, заслонив солнце и скользнув по поверхности каменного стола, легла на разложенные травы.

Христиана и Гретхен, вздрогнув, оглянулись.

Перед ними стоял Самуил.

При виде Христианы он изобразил крайнее изумление.

– Простите, что помешал, – произнес он. – Я пришел просить у Гретхен оказать мне услугу. Она ведь знает в этом лесу каждый кустик, а я только что подстрелил дичь вон в той чаще.

Гретхен содрогнулась, а Самуил продолжал:

– Притом я уверен, что рана очень серьезна. Я подарю Гретхен один фридрихсдор, если она поможет мне найти место, куда моя дичь спряталась, чтобы умереть. Она исчезла неподалеку от Адской Бездны.

– Это была лань? – дрожа, спросила Гретхен.

– Да. Белая с серыми пятнами.

– Я же вам говорила! – закричала Гретхен, обращаясь к Христиане.

И она умчалась как стрела.

Озадаченный столь внезапным исчезновением девушки, Самуил посмотрел ей вслед, заметив про себя:

«Черт возьми, мне везет даже больше, чем я рассчитывал! Вот мы и наедине с Христианой».

Христиана хотела было последовать за Гретхен, но Самуил сказал ей:

– Прошу прощения, фрейлейн, что я вас задерживаю, но мне необходимо поговорить с вами.

– Со мной? – спросила Христиана отчужденно.

– С вами, – повторил он. – Позвольте задать вам без предисловий и околичностей один вопрос, который меня занимает со вчерашнего дня. Вы ненавидите меня, не так ли?

Христиана покраснела.

– Ответьте просто и открыто, – продолжал он, – не бойтесь меня оскорбить. Мне нравится, когда меня ненавидят. А почему, я вам сейчас же готов объяснить.

– Сударь, – отвечала Христиана взволнованным голосом, с трудом подбирая нужные слова, – вы гость моего отца и до сих пор не сказали и не сделали ничего такого, что могло бы стать причиной моей враждебности к вам. К тому же, как христианка, я стараюсь ни к кому не питать зла.

Пока девушка, робко потупив взор, говорила все это, Самуил не сводил с нее своих жгучих, пронзительных глаз. Когда она умолкла, он сказал: