— А вы попытайтесь произнести три главных кафрских щелкающих звука, — подстрекал нас, улыбаясь, Томеш. — Может быть, войдете во вкус…

В это время в лавочку вошла группа кафрских женщин. Положив на прилавок завязанные в узелки монеты, покупательницы завели громкий разговор с трейдером, дружеский, добродушный и откровенный. Они сыпали остротами и смеялись высоким гортанным смехом. Мы издали прислушивались к их беседе, обращая особое внимание на произношение «щелкающих» звуков. Порой они напоминали щелканье пальцев, порой сыпались, как град, походя на стук оловянных шариков, ударяющихся о мостовую. На минутку раздался как бы треск сухих веток, а затем вдруг прищелкивание, каким обычно выражают удивление.

Но вот покупательницы отобрали ситец четырех расцветок, с видом знатоков осмотрели его на свет, помяли в пальцах, скомкали, еще раз поднесли к свету и наконец потребовали другие куски. Нам показалось, что мы очутились среди самых требовательных клиенток европейских мануфактурных магазинов, и мы поражались спокойствию трейдера Томеша.

— С ними нужно ангельское терпенье, — заметил Томеш и направился в нашу сторону, чтобы на другом конце прилавка отвесить пакетик разноцветных леденцов. — За годы, проведенные здесь, я его набрался.

Снова быстро защебетали женщины.

— Слышите? Это они разволновались, что мы с вами говорим на языке, которого они не понимают. Им хочется знать, о чем мы говорили. Они ужасно любопытны…

Одна покупательница положила перед собой несколько узелочков и стала их развязывать. Лишь тогда мы поняли, что две другие только помогали ей выбрать материю, стараясь показать, каким вкусом они обладают. Женщины терпеливо дожидались окончания расчетов, чтобы не спеша прикупить к леденцам муки, сахара и нарядных бус. Пока же они доставали из бумажных фунтиков конфеты и лакомились ими.

Первая покупательница положила на прилавок несколько металлических шиллингов и ожидала сдачи. Получив ее, она сгребла металлические пенсы в узелок и снова заботливо его завязала. Потом она разложила на прилавке шиллинги из другого узелка и стала церемонно подавать их Томешу. Снова спокойные, медлительные, торжественные жесты, пересчитывание мелочи и кропотливое завязывание платка. Достается третий узелок…

— Простите, почему же она не заплатила сразу и задерживает вас? — вырвалось у Мирека при виде других кафров, вошедших в магазин.

— Попробуйте, получите, — спокойно ответил Томеш, подавая покупательнице сдачу в пенсах, которую уже давно приготовил. — Кафр не считает деньги взаимозаменяемой вещью, как называют их наши экономисты. Для него шиллинг — такой же предмет, обладающий индивидуальными свойствами, как хижина, в которой он живет, или как ваш автомобиль, который он увидел здесь перед лавочкой. Его шиллинг не имеет ничего общего с тем шиллингом, который доверил ему сосед для покупки ножа или гвоздей. И не потому, что кафр не умеет считать или может ошибиться при возврате сдачи. Вовсе нет! Мой шиллинг — это мой шиллинг, и сдачу с него надо сдать мне отдельно — вот его логика. Все равно как если бы я взял у него окорок, отрезал кусок мяса и возвратил ему потом другой окорок, обрезанный на такой же кусок. Кроме того, кафр не признает бумажных денег. Если бы у меня не оказалось достаточно мелких монет, он оставил бы товар здесь, а завтра пришел бы снова, чтобы я дал ему сдачу блестящими кружочками. Таковы кафры. И они правы. Десять металлических шиллингов ветер вряд ли унесет из его ингубо с такой же легкостью, как бумажную банкноту в полфунта…

— Ну, а теперь примемся за щелканье, — напомнили мы хозяину, когда негритянка Финго убрала со стола тарелки и поставила перед нами чашки с кофе.

— Ладно, — довольно улыбнулся Томеш, взяв в руки карандаш. — Первым из этих интересных звуков, которые англичане называют «click sounds», является с. Вы потом посмотрите на печатный коса в газете, которая приходит сюда из Иоганнесбурга, и, если это вам будет интересно, можете сравнить отдельные слова с их английским переводом. Газета ведь печатается на двух языках. Но только это с не имеет ничего общего с нашим. Попробуйте произнести щелкающий звук, как если бы вы чему-то удивлялись, посасывайте языком, прижатым к передним верхним зубам и к нёбу. Да, примерно так!

Мы щелкали наперебой.

— Хватит, — громко рассмеялся Томеш. Все это его явно забавляло. — Поберегите силы для дальнейшего!

Напоследок мы все трое хором щелкнули кафрское с, и Томеш продолжал:

— Другой звук в кафрской письменности обозначается буквой q. Он уже несколько сложнее. Спокойно держите язык всей поверхностью у нёба, затем прижмите его к нёбу и быстро оторвите, как если бы вы хотели прижать язык к зубам, но при этом забыли открыть рот. Сильнее щелкать!

Хорошо, вот так! Ну, а теперь упражняйтесь! — В трейдере Томеше проснулся спавший 25 лет школьный учитель. — Вот никогда бы я, живя в поселке Есенне, не поверил, что придется мне в Транскее обучать кого-нибудь кафрскому щелканью, — довольным тоном добавил он и снова взял в руки карандаш.

Мы взглянули на него и сразу перестали щелкать. Брови его как будто ясно говорили: «достаточно, дети, теперь я буду объяснять дальше…»

— Третье щелканье уже требует виртуозного исполнения. Давайте по порядку! Пишется оно, как х. Почему оно передается так, я, правду сказать, не знаю, можно было бы для этого звука выбрать десяток других букв, но все они, вместе взятые, не помогли бы вам понять, что именно на этот раз нужно делать языком. Щелкать нужно о какую-либо сторону нёба и о коренные зубы. В данном случае решающее значение имеет не нёбо, а зубы. Это щелканье — самое выразительное, и точнее всего вы передадите правильное кафрское произношение, если при этом будете втягивать немного слюны через зубы.

Мы рассмеялись над этим наглядным обучением.

— Не смейтесь, — защищался Томеш, как бы боясь уронить свой авторитет учителя. — Иначе вы с кафрами не договоритесь, когда приедете сюда в следующий раз…

Негритянка Финго, пришедшая за пустыми кофейными чашками, на миг остановилась в дверях с открытым от изумления ртом, когда услышала, как мы учимся ее языку, потом захихикала в ладонь и исчезла.

«Странно развлекаются белолицые», — вероятно, подумала она.

Кафрский язык необычайно богат. Для одного и того же понятия кафр пользуется рядом различных выражений и тщательно выбирает их, если хочет быть точным. Более того, язык кафров весьма логичен.

— Я приведу вам пример, — сказал трейдер Томеш, — чтобы вы могли получить более ясное представление. Когда у кафра болит голова, он говорит: «Ндине тлоко». Дословно это означает «у меня есть голова». В таком же смысле он употребляет выражения «у меня есть рука, горло или палец». Никогда он не скажет, что у него болит голова. А ведь это логично. Вы тоже как следует почувствуете, что у вас есть голова, лишь когда она начнет болеть, а палец — когда его порежете, не правда ли? До тех пор пока все в порядке, вам и в голову не придет задумываться об этом…

— Мало кто из кафров умеет читать или писать, — продолжал Томеш. — Но они охотно переписываются. Вы спросите, как же это делается? Кафры никогда не женятся в своих собственных умзи. Они предпочитают невест из отдаленных селений. Но так как у кафра не всегда хватает времени и денег для поездки за невестой, то он с ней переписывается. Трейдеры на всех базах обычно выполняют функции писарей. За каждое письмо, приходящее на базу, кафр должен заплатить одно пенни, прежде чем я его ему прочитаю. Должен он заплатить и за то, что я напишу ответ под его диктовку. Иногда содержание такого любовного послания просто поражает. Кафр не удовлетворяется такой формой обращения, как «моя дорогая» или «моя любимая». «Ты мое дыхание», — диктует вам кафр, и он находит образные выражения очень легко, хотя никогда и не читал поэтических произведений. Или письмо начинает так: «Ты — тень, в которой я отдыхаю». Затем обычно следует перечисление коз и овец, прибавившихся в его загоне за последний месяц. Так выглядит любовное письмо кафра! Не удивляйтесь, ведь невеста должна поддерживать бодрость в своем «дыхании», то есть в женихе, чтобы он как можно скорее скопил достаточно скота и мог ее выкупить.