Помощь высших сил здесь ни при чем. Ситуация внутри страны, вражеское окружение вокруг, заставляет экономить боезапас. Отсюда и чудеса выживания.

«Экономика — должна быть экономной». Помните? Ну, Ильич, еще любил повторять. Рекордные показатели надоев и такие же показатели в стрельбе происходят из этой песни. Здесь же находиться и причина огорчения, явно читаемая на застывших от напряжения лицах моих предполагаемых убивцев. И надо им было спускаться с гор, чтобы сдохнуть с дыркой в теле, в обосцаном питерском подъезде? Я хоть и не фаталист, однако ж, предположу — у каждого свой путь.

Чудеса быстро заканчиваются. Нонконформизм и свободолюбие, заставили меня любить жизнь больше чем родину, больше чем ностальгию по юности и детству моему босоногому, в коротких штанишках, на помочах.

Судя по остывающим лицам и позам, охота на меня началась основательная и серьезная. Только какой был смысл им меня убивать — не понятно. Может быть, плохое знание русского языка привело к тому, что ребятишки не верно поняли поставленную задачу? Опять вопросы?

Забрал я сетку и отправился к бабулькам допивать оставшееся пиво. Кушать полезные для мозга рыбные консервы. Вести разговоры за жизнь, о «делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой». Потом прятаться и скрываться от озлобленного врага, у старушек на их перинах-антресолях. Вместо того, чтобы бессмысленно болтаться по Эрмитажам, или там БДТ, буду любоваться Аллой с дочерью…

А бандитскими разборками и их трупам пусть разбираются следственные органы. Люди говорят, что они у нас не источены язвами коррупции и другими социальными болезнями, поэтому пусть оправдывают доверие народа и оклад личного содержания.

В самом деле, окончание жаркого лета в российской глубинке удивительно и неповторимо. Хотя этого явно и не видно, но уже чувствуется, природа готовиться к осенним дождливым неприятностям и зимней спячке. Чем чувствуются? Да, разными местами, у кого — как…

Крестьяне в преддверии финала уборочной страды, с удовольствием потирают руки, с охотой готовясь, крепко выпивать и закусывать заранее заготовленными соленья-варенья. Конечно… Стоит потерпеть, порулить на комбайне и поухаживать за набирающими вес телятами, после чего наступит спокойное время, без штурмовщины и битвы за урожай. Останется только засыпать в подвалы и бурты картошку, да свеклу. Заварить свежего мучного напара и дожидаться приготовления пенистой браги, а потом… «гуляй, рванина, от рубля и выше»…

Но это все позже. Пока же позднее лето, вместе с готовящимися к отлету аистами, неспешно гуляло по широким российским просторам…

Посредине ночного буйства природы и гавканья потревоженных псов, в простой русской избе, раздался настойчивый стук.

- Кто там? — сонным голосом, спросил пенсионер Курдупель, откликаясь на настойчивые удары в дверь. — Тише вы, недоумки, дверь сломаете… Кто там?

В левой руке у него был предмет, напоминающий пистолет.

- Это мы, сослуживцы твои, — ответили ему на чистом русском языке, только не из-за двери, а у него из-за спины. — Пришли, по старому тимуровскому обычаю, проведать подшефного орденоносца-пенсионера…

После чего, ударом рукояткой по шее, отключили старика на время.

- Смотрите внимательно, этот дедушка большой любитель разных сюрпризов, — сказал ударивший, поднимая с пола пистолет упавшего старика и показывая поднятое оружие, с уважением произнес. — Во, смотри, Халявченко, если эту кнопку отжать, выстрел пойдет в обратную сторону, как раз в лоб целящемуся…

- Слышь, старшой… Это… А че мы ищем? — блатной скороговоркой проговорил тот, кого назвали Халявченко.

- Матерчатый пояс с нашитыми на нем карманами… — ответил старшой, оказавшийся при зажженном свете известным незнакомцем Харатьяном. — Только его… И не оставляйте следов, не шумите. Соседей будить не стоит… Да, во время нашего лихого набега, дачу сжечь нам вряд ли удастся, каменная… Короче говоря — матерчатый пояс…

- А что там, в поясе? — не унимался пытливый Халявченко, почесывая грудь, с новой безграмотной татуировкой.

Харатьян внимательно посмотрел на любопытного и голосом не предвещавшим ничего хорошего произнес:

- А не много ли ты, Халявченко, сегодня задаешь вопросов?

- Виноват, товарищ майор, — торопливо вытягиваясь, произнес тот. — Просто, когда знаешь, чего именно ищешь, проще определять отправные точки и направления поисков.

В этот интересный момент разговора, застонал начавший приходить в себя хозяин дома. Харатьян присел перед ним на корточки.

- Ну, что коллега…

Он хотел спросить что-то язвительное, юморное, наподобие: «Сам, партызанен, путешь гофорить или я, путу тьебя, чуть-чуть пытать, а потом, мало-мало вешат… за яйцо и шею?».

Но спокойной и непринужденной беседы не получилось. Юмор получился довольно грустный.

Стонущий Курдупель резким движением головы, ударил Харатьяну точно в нос, тот опрокинулся навзничь. А старичок… Откуда, что берется… Вскочил и побежал из собственного дома в такой же двор. Наверное, он думал, что закрывшись в отапливаемом туалете на щеколду, он пересидит там налет «гопников» (грабителей) а после все будет в порядке?

С улицы раздался крик, шум, незапланированные выстрелы. Ей-богу, очень похоже на осуждаемое прогрессивной общественностью, занимательное и интересное голливудское кино…

Через насколько минут, дюжие хлопцы внесли в хату, извивающегося и оказывающего активное сопротивление старичка Курдупеля. По дороге со спринтерской пробежки, дедуля успел до крови прокусить одному налетчику кисть руки, а второму, как и Харатьяну, сломать нос.

«Старшой», мягко сказать, был вне себя. Крайнюю степень его раздражение, скрывала огромная гематома, сплошным синяком покрывающая лицо, которое на глазах очевидцев событий, последовательно превращалось в морду, рожу и фиолетовую свиную харю. Следует отметить, впечатления от этих превращений, носили достаточно неприятный характер и имели отталкивающий вид. Еще бы: мужик превращается в хряка…

- Я не для того боролся за счастье рабочего класса и прогрессивной интеллигенции, — вдруг закричал во все горло Курдупель. — Чтобы всякая уголовная шваль врывалась в мой дом и устраивала в нем несанкционированный властями, антикоммунистический шабаш.

Все сперва опешили, а потом рассмеялись, поняв по-своему, шутку старого диверсанта. Один Харатьян не смеялся, законспирированному сыну генерала было не до смеха, уж, очень сильно болел нос и прилегающее к нему пространство…

- Дедуля, мы к тебе не за митингом пришли, — успокоил его паренек в маске, у которого была прокушена кисть. — Можешь весь коммунистический хлам, оставить себе, на него никто не зариться. Тем более нам известно, кто и за какие деньги, возводил тебе и еще девяносто четырем доверенным лицам, подобный твоему, оборонительный укрепрайон… Поэтому…

Начавшийся веселый диспут и карнавальное шествие, прекратил Харатьян. Он, как гоголевский Вий, поднял себе веки и угрожающе навис над идеологом-диверсантом.

- Ну что, старая гадюка, — свистящим шепотом гундося произнес он. — Хотел я с тобой, как со своим сослуживцем поговорить, но расстроил ты и меня, и мои планы. Придется тебя, в твоем же стиле — о том, о сем порасспросить. Не обессудь, разговор будет долгим и невсегда приятным.

- Халявченко! — заорал он, голосом законченного невротика.

- Чё, шеф, — раздалось в ответ, явно расслабленное и ко всему безразличное.

- Посмотри в подполье, у этого сталинского пердуна должны быть свои казематы.

- А не заминировано?

- На себе проверишь и мне скажешь… — зло хмыкнув, равнодушно произнес товарищ начальник. — Не боись, Халявченко, если рванет, я услышу…

- И что ты, дядя Вова, молчишь, — Харатьян присел на корточки перед старичком, связанным по рукам и ногам. — Быстренько говори, сивый мерин, заминирована светелка или нет?