В качестве эмоционального пострига, пришлось срывать с себе скрытое толстовство, брать ножницы и помогать дитю, вырезать разные глупости.

- А дедушка Сеня, спрашивал меня… — помогая себе ножом и кромсая ножницами очередную страницу, совершенно безадресно спросила девочка. — Куда меня отдадут, когда маму посадят в тюрьму?

Для несведущих поясняю. Дедушка Сеня, это старичек-пенсионер долгое время прослуживший в большом доме на Литейном.

* * *

Видать известия о лихих людях, сожительствующих со своими бабками, уже были разосланы во все стороны и заслуженный пенсионер зазеркальной системы, каким-то образом прознал о них.

- А что будет с моей песочницей? — не унималась девочка. — А еще, там много всяких игрушек и клоун «Лыгорович».

- В самом деле, что-то надо делать с оставшимся домом. — Алла посмотрела на меня, как будто я, мог знать. — Может вы сможете посоветовать?

Мы по-прежнему были строго на «вы» и никаких веских оснований переходить на «ты», пока не предвиделось. В этом месте, как деталь, как некий штрих непростых и запутанных отношений между героями, неплохо бы смотрелся крупный план дымящейся сигареты, зажатой в хрупких, женских пальцах, пахнущих ладаном.

- Могу, — не стал артачиться я. — Если есть человек, которому можно доверять, пусть посмотрит за домиком, чтобы не растащили имущество. Хотя я уверен, что там, все прокуратурой описано и висят большие печати… — и зачем-то добавил. — В надлежащих местах, насыпано опилок…

Еще что-то хотел сказать, но осекся. Обругал себя «распиз… вернее дураком» и резво выбежал искать дедушку Сеню. Очень хотелось о том, о сем расспросить старого пердуна, поговорить с бывшим расстрельщиком по душам…

Начал колотить в его дверь.

- Дедушка Сеня, а… Дедушка Сеня, — заголосил я, продолжая наносить техничные удары по двери. — Выдь на крылечко смелей, получишь сейчас ****ю…

- Он, минут пять, как вышел, — появляясь со стороны кухни, сказала баба Зина, прерывая упражнения версификатора. — Только вы пришли. Я смотрю себе, Сенька-керосин покрутился по коридору, как вынюхивал чтой-тось. Посля взял «хлюшку», одел кепку и торопясь куда-то убег…

- Спасибо… — мне не понравился поспешный уход экс-представителя НКВД и обращаясь уже к старушке добавил. — И за гостеприимство большое спасибо, и за все другое. Мы с Аллой переселяемся в гостиницу…

До меня стало доходить, что этот гнилой мухомор, услышав, что кто-то пришел, походил рядом с комнатой, почуял мой запах и голос, после чего побежал, извиняюсь за тавтологию, докладывать доклад.

Эх-хе-хе, а я, добрая душа, еще старому сексоту доплачивал двести баксов к пенсии.

Заскочил в комнату к Алле, объяснил ей ситуации с небольшим пояснением.

Прижимая руки к масластым грудям, сокровенно поведал о том, что ее жизнь под угрозой и уж, коль скоро мы станем родственниками, следует срочно тикать из этого дома и города.

- А, он еще угощал Ксюшу конфетами…

- Какую Ксюшу, — не поняв переспросил я, и, тут же осекся, обругав себе в душе ослом. Это имя ее дочери, о котором я до сих пор не удосужился спросить. — Простите, конечно же Ксюша… Простите, замотался.

- Нам необходимо срочно исчезнуть, — пытался начать балагурить и шутить, сказал я и шмыгнул носом, типа — «мамой клянусь.»

Пришлось надеяться на ее память.

Пока мы дружною гурьбою, спускались по лестнице парадного, объяснил маршрут. Все разобъяснил, крутя пальцами у собственного виска: и куда она сейчас без меня поедет; и где выйдет; куда опять поедет; обратно же, где выйдет. И… в конце концов, где мы с ней встретимся.

Посадив ее в проходящее такси, сам уселся в другое, разъехались, чтобы через пару часов встретиться.

Мы никак не могли выбираться из «волчьего логова» вместе. Я предполагал, что розыскные бумаги, могли ориентироваться на поиск преступников изображающих из себя семью из трех человек.

Правильно предполагал. Так оно и было.

Вход в курдупелевский подвал был найден на кухне, в достаточно неожиданном месте, под газовой плитой.

Боясь сорвать газовый вентиль и понести незапланированные потери в живой силе, харатьяновские налетчики, аккуратно сдвинули плиту и увидели большой люк. Судя по сбитым деревянным стыкам и неряшливым пятнам бурого цвета им неоднократно пользовались.

Найденной на кухне шваброй, проверили входное отверстие на наличие «сюрпризов». Все было безопасно и опасений не вызывало. Хотя, когда в темноте палкой с привязанной тряпкой шуровали, показалось, что, что-то хлопнуло, очень похоже на выстрел. Но решили, что все-таки показалось.

Харатьян спустился в подземелье, нашел там невысокую металлическую дверь, напоминающую ворота в противоядерное убежище, открыл и удовлетворенно хмыкнул.

То, что когда-то ему говорил отец, предупреждая о Курдупеле, как о страшном человеке, держаться от которого следовало, как можно дальше, подтвердилось в полной мере.

Перед глазами открылась, полковничья пыточная лаборатория и для удовольствия — подземная тюрьма на четыре клетки.

Злые языки поговаривали, что когда спор со скрытым врагом советской власти или демократических преобразований, заходил совсем уж в тупик, любил старик, входя в полемический раж, угостить «дорогого гостя», чем бог пошлет. Напоить, накормить, спать на мягкой перине уложить. Проявить к нему, непереубежденному, истинное славянское хлебосольство и радушие. Даже тосты произносил «За убеждения» и «За правду»…

Утром гость просыпался в подвале… В специально для этого оборудованном гробике, без доступа воздуха и удобств санитарного характера.

Через несколько суток перековки идеологических противников и несогласных с генеральной линией партии, доставали из занозистого «прокрустова ложа», как правило, седых и чуть подвинутых рассудком.

Назвать вынутое тельце, каким-нибудь красивым именем, типа «гвозди бы делать из этих людей, в мире бы не было крепче гвоздей» язык не поворачивался. Моральный дух у изъятого дурно пахнущего субъекта, опускался ниже нуля и воля подавлялась окончательно. Получался пластилин с запахом мочи и дерьма, из которого начинали лепить все, что угодно скульптору-новатору.

Разное люди говорят. Некоторые, предаваясь воспоминаниям о трудных буднях контрразведки и борьбе с идеологическими диверсантами, всевозможными там художниками и писателями, утверждали, что если человек не ломался, его могли и взаправду закапать? А что? Как известно — «если враг не сдается, его уничтожают». Правильный подход, оттого и принципы в этой сфере приложения человеческого разума, до сих пор не меняются.

Времена Соловков с их грубой «ломкой об колено» умных и несогласных, закончились давно. На уговоры и увещевания упрямых и принципиальных, истощенных разными «перестройками и ускорениями» гебистких сил, сегодня никто тратить не собирался. Работали дешево и сердито, не давая в дальнейшем проследить ушлым журналистам путь сгинувших. Пропал и пропал. Ошибок Катыней и Раулей Валленбергов, никто повторять не собирался.

Еще раз окинув взглядом неуютный каземат, Харатьян угрюмо что-то себе под нос хмыкнул и невесело ухмыльнулся.

Его подручные, не очень церемонясь с заслуженным человеком, имеющим неоспоримые достижения перед органами госбезопасности и страной советов… Да, что заслуженным? В отцы им всем годящимся. Подняли и, как бревно на субботнике, толкая и пиная, спустили Курдупеля в его собственный «лабиринт Минотавра».

Харатьян показал, куда следует положить «объект исследований».

Место напоминало, одновременно прозекторский стол и рабочее место таксидермиста (изготовителя чучел из животных). Сам прикрутил тело Курдупеля сыромятными ремнями к специальным выступам и нишам…

И уже после всех проделанных манипуляций, не вытирая со лба выступивший пот, стал старика бить. На стенных стеллажах для этого, было приготовленного огромное количество необходимых пыточных инструментов и приспособлений.